Выпускник социологического факультета МГУ, сам корнями из Кемерова, но родился в Монголии, родители работали в торгпредстве. Работать начал в девяносто, кажется, восьмом верстальщиком в газете про поиск работы. Потом работал на каких-то выборах, прибился к Фонду эффективной политики, состоял там на каких-то должностях лет, может быть, шесть, потом — формально за пристрастие к реконструкторскому движению, сопряженное со съемками гей-порно (почему-то у любителей военных игр это распространенная история) — был уволен, но на самом деле формулировка при увольнении была: «за аморальные методы полемики». В политологических кругах он остался, входил теперь в полуофициальный кружок «реалистов», они же «аморальные реакционеры», что бы это ни значило, а из того, чем зарабатывает на жизнь, я слышал только о рецензиях на нон-фикшн из магазина «Фаланстер», которые раз в неделю он публикует на каких-то малопосещаемых сайтах. Вот такой Околоноля.

И теперь он ехал в каком-то пойманном поднятием руки (он говорил «делаю римское приветствие») попутном грузовике по Новой Риге, смотрел на дорожные указатели и, когда цифра на километровом столбе совпала с той, которую ему сказали в Москве, выпрыгнул на обочину и закурил. Это начало новой жизни, он не сомневался.

Охранник на пансионатской проходной, явно не местный, долго рассматривал паспорт гостя, потом засунул его в сканер и даже зачем-то накрыл крышку сканера ладонью — Околоноля увидел сбитые костяшки на руке охранника. Потом охранник кому-то позвонил, и через минуту Околоноля уже жал руку улыбчивый мужчина в пиджаке без галстука — по виду то ли начальник, то ли просто уверенный в себе человек.

— Во-первых, хочу понять, как подробно вам объяснили, что нам от вас требуется, — начал начальник, когда они, шагая по вымощенной плиткой дорожке, шли, судя по всему, к пансионатской столовой.

— Ну, только в общих чертах, — Околоноля вдруг заметил, как чист здешний воздух. Хорошо, когда за отпуск на природе еще и платят. — Люди из регионов, модернизационное большинство, нужно ввести их в курс дела, научить полемике, объяснить, что нужно стране, как-то так.

— Все верно, — собеседник был, кажется, доволен. — Только есть важный нюанс, и хочу тебя попросить — можно ведь на «ты», да?, — хочу попросить, чтобы все, что ты здесь увидишь и услышишь, за пределы этого забора не попало никогда. Расписок не берем, мы люди взрослые, но ты же меня понимаешь, правда же?

Околоноля кивнул. Они вошли в столовую — это действительно была столовая, — но, пройдя мимо большого обеденного зала, оказались в какой-то комнате с телевизором и большой вазой, в которой стояли, кажется, живые подсолнухи. Два кресла и столик, сели, какая-то женщина принесла чай и пепельницу. Да, здесь можно курить», — и начальник, глядя Околоноля в глаза, начал рассказывать: все правильно, здесь собирается модернизационное большинство, которому, помимо прочего, нужны лекции о текущей политике и об искусстве полемики — устной и в интернете, а Околоноля — сетевой полемист с опытом, таких еще поискать. Но есть действительно один важный нюанс, это люди — ну, не совсем обычные, что ли. Называть их людьми с задержками в развитии, наверное, не совсем правильно, они, в общем, нормальные, просто так получилось, что их культурный багаж очень сильно (он сказал: «на несколько порядков») отличается от культурного багажа среднестатистического россиянина, — наверное, это была все-таки слишком обтекаемая формулировка.
[...]

А начальник в ту ночь долго не мог заснуть. Налил себе вискаря, вышел из номера — двенадцатый корпус, напротив четырнадцатого, — сел на скамейку, выпил. Самое мерзкое было, что никакой особенной нужды в этом модернизационном большинстве сейчас не было, да что сейчас — и в седьмом году без него ведь тоже прекрасно обошлись, и Лужники нашлось кем заполнить, и при необходимости даже Тверскую заполнили бы всю, от Манежной до Белорусского вокзала. Такое ощущение, что там — начальник даже показал себе жестом, вон там — просто решили поиграть с этим идиотским изобретением, им, блядь, интересно, что получится, если вколоть вот это говно детям. Лучше бы иностранцам каким-нибудь бездетным их отдали, в самом-то деле — а сейчас все равно ничем хорошим это уже не закончится. Начальник злился, потом сходил за вискарем еще, потом посмотрел в небо, достал телефон и набрал дежурную по женскому корпусу.

3. Околоноля никого ни о чем не спрашивал, но давно уже сам догадался, что имеет дело с людьми, которые по какой-то причине остались в своем развитии на уровне школьников начальных классов — именно остались, не остановились. Каждая встреча с детьми (он так и называл их — дети) оставляла у него странное впечатление: ему нравилось разговаривать с ними, рассказывать — о президенте, о премьере, о России, о, черт подери, модернизации — и видеть, как, раскрыв рты, они внимательно его слушают, запоминая, что он говорит. Феноменальной памяти своих учеников он сам мог позавидовать, а они явно завидовали ему — такому умному и взрослому, и он сам, хоть и понимал, что есть в этом что-то нехорошее, начинал себе нравиться. Вечерами, выпивая в одиночестве у себя в номере, он думал, что, если уж появились откуда-то такие кидалты — вот да, нет на свете существ, более подходящих под это определение, — если уж они откуда-то взялись, то разумнее было бы готовить из них, ну не знаю, каких-нибудь универсальных солдат, террористов-смертников, в конце концов. Армия бесстрашных самоубийц, готовая завоевать мир — вот это было бы здорово, а так, ну зачем они, кому нужны? Околоноля улыбнулся — вчера он поручил Кате и Маше, эти девочки неплохо для своих лет рисовали, сделать плакат для столовой: флаг и надпись «Россия, вперед!» Они сделали, и даже красиво получилось, по-взрослому, только надпись получилась — «Роисся вперде!» Он отнес плакат начальнику, тот смеялся, потом попросил оставить плакат ему — покажет в Москве, повеселит кого следует.

Начальника в кабинете не было. С ним Околоноля столкнулся уже на лестнице административного корпуса. Он потащил Околоноля назад в кабинет, закрыл за собой дверь, налил виски себе и ему и (в таблоидах именно такие моменты описывают выражением «не мог сдержать слез») описал сложившуюся ситуацию. По всему выходило, что ситуация чрезвычайная.

9. Совладелец «Фаланстера» Борис Куприянов сам стоял на кассе, когда Околоноля подошел заплатить за «Мутантов» Армана Мари Леруа. Куприянов спросил: где, мол, пропадал, — покупатель только рукой махнул: а, не спрашивай.


[...]Околоноля прислушался, но ничего, кроме «жилетка от Ярмак» и «я репортер международного уровня», не услышал. Но ему и этого было достаточно, одного слова «репортер». Пазл сложился.

10. Ее звали Бекки, то есть на самом деле наверняка как-то по-другому, но если женщина просит, чтобы ее называли каким-нибудь именем — почему нет, в конце концов. Она работала в популярной газете, имела какой-то успех, но той сенсации, которая впишет ее имя в историю мировой журналистики, в ее жизни пока не было. И она, хоть и не сознавалась в этом вслух, страдала по этому поводу, чувствовала себя недооцененной. Единственное, что она спросила у Околоноля, — почему он сам об этом не напишет, он же тоже пишущий, но он только засмеялся — существуют и более простые способы самоубийства, зачем так мудрить-то. Говорить под диктофон он, однако, согласился и рассказал все — и что видел сам, и о чем в тот страшный день рассказал ему начальник (то есть про сыворотку; фамилии Карпова в рассказе, однако, не было — не факт, что начальник сам ее знал), и о самом начальнике, который в обычной жизни работает в каком-то «центре социально-консервативной политики». Бекки записывала, вздыхала, когда зашла речь про Надю, даже поплакала немного, потом сказала себе в диктофон: «Новый Иерусалим, больница», потом зачем-то нахамила официанту и убежала. Околоноля допил кофе и тоже пошел — домой, читать «Мутантов».
[...]
«Знаете, почему я дал вам интервью? Потому что вы никому никогда ничего не лизали», — прочитала Бекки на транспаранте над входом в кабинет главного редактора. Сбоку от транспаранта было шесть фотографий в траурных рамках и подпись «Гордимся и помним». Выглядело все жутковато, но, во-первых, газету читали и цитировали во всем мире, а во-вторых — свой «родной» редактор (когда-то он работал в «Коммерсанте» заведующим отделом происшествий, и его реплика «Ебали мы ваше биеннале», адресованная коллеге из отдела культуры, до сих пор характеризовала его понятнее, чем любые другие слова), прочитав текст, который написала Бекки, сказал ей, что с наркотиками шутки плохи, а если это не наркотики, то такое он все равно печатать не станет, потому что ей-то все равно, а ему пыль в судах глотать не хочется.
Она пожала плечами — сам дурак, и позвонила сюда. Этому редактору, наоборот, все нравилось, он только предложил добавить концовку: «ряска путинского безвременья сомкнулась над их головами», и Бекки не возражала — ну, пускай будет ряска, в самом-то деле. Заголовок «Детская ферма под флагом модернизации» редактор заменил на хлесткое «Роисся вперде!», уже когда Бекки ушла — ему рассказывали про вздорный характер журналистки, и он побоялся давать ей лишний повод на него накричать, он вообще не любил, когда на него кричат. Газета вышла в понедельник, и хоть «Эхо Москвы» и надрывалось — они умеют превращать любую газетную заметку в событие планетарного масштаба, — ни небо не упало на землю, ни громких отставок не случилось, вообще не изменилось ни-че-го, и Бекки, помешивая ложечкой свой чай, думала, что было бы, если бы ей удалось доказать, например, что дома в Москве в девяносто девятом году взрывала ФСБ. Смотрела на успокаивающуюся после ложечки коричневую поверхность чая, и понимала — нет, нет, ничего бы не случилось, вообще ничего.
[...]
http://www.snob.ru/selected/entry/28137

Кашин в каментах:
Один прототип, кстати, уже сегодня написал в ЖЖ, что "а потом Кашин удивляется, что ему ломают пальцы"))
http://www.snob.ru/selected/entry/28137#comment:249018 (ср.: http://andrey-perla.livejournal.com/971114.html?thread=11968874#t11968874).

ПРОТОТИПЫ:
Околоноля - Шевяков с примесью Чадаева и Паши Данилина;
Начальник - Алексей Чеснаков отчасти Костин;
Бекки - Божена Рыльска наверное;
Газета - "Новая газета";
Редактор - Дмитрий Муратов;
а родной редактор - скорее всего Андрей Васильев