Конкурсы и жюри<?xml:namespace prefix = o ns = "urn:schemas-microsoft-com:office:office" />

По поводу объективности т.н. «конкурсов современного искусства» (что у нас в России, что на Западе) мало у кого ещё остались иллюзии. В основном, все эти мероприятия – рабочий механизм коррупции (в том смысле, в каком ещё в советские времена употребляли выражение «кумовство», а по-немецки называют „Vetterchen-Betrieb“, т.е. буквально – «хозяйство двоюродных родственничков»). Какие бы ни создавали их устроители иллюзии непредвзятости – «анонимность состязающихся», «запреты на участие ученикам членов жюри» и т.п. – их обычно обходят с небывалой лёгкостью и элегантностью. («Анонимно» присланные работы могут быть заранее известны членам жюри, а сидящие в этих жюри профессора могут легко договориться между собой, кто чьих учеников и на каких конкурсах будет поддерживать - в порядке взаимности.) Примеров – масса, в том числе и известных мне лично.

Что же касается России – то здесь можно с полной уверенностью утверждать, что независимых жюри здесь не бывает «как класса». Все они отличаются друг от друга лишь по одному-единственному признаку: в одних – состав и результаты работы определяется предварительным заказом учредителя-«премиедавателя», другие – организуются под заранее намеченные результаты и «премиедавателя» подыскивают себе сами.

Известный ленинградский критик Виктор Топоров уже рассказывал самым исчерпывающим образом о внутренней кухне жюри т.н. «престижных» литературных конкурсов - на которых «побеждают» авторы одного и того же направления (творческого и политического) и, при этом, из одних и тех же мест. (См., например, сборник статей «Похороны Гулливера в стране Лилипутов» или полу-автобиографическое «Двойное дно». Кто ещё не читал – очень советую.) Будь то в литературе, в музыке, в живописи-архитектуре, в театре-кино – всё одинаково и старо как мир. Реальную погоду в жюри делают 2-3 человека: им нужно «нарисовать» основной результат (намеченный заранее) и уже под него изобразить правдоподобный расклад всяческих вторых-третьих премий и т.н. «особых призов». Остальным отведена роль послушных статистов. Их главный интерес иной: чтобы их почаще приглашали на подобные мероприятия и давали пообщаться с большими важными людьми. (Помню, мне рассказывали, как один такой статист из российской глубинки, приглашённый «для объективности» на столичный конкурс композиторов как «представитель регионов», говорил остальным членам жюри: «вы скажите за кого – я проголосую».)

Бывает и так, что консенсуса по каким-то причинам не получается (плохо договорились заранее – или кто-то из жюри начал свою игру). Тогда результаты выходят совсем гротескные (вспомните самый позорный из конкурсов Чайковского в 1994 году, когда первую премию не получил НИКТО – ни в одной из «номинаций»!). Это называется – «высшая и последняя стадия империализма».

Либо – бывает и так, что все пасьянсы рушатся, фигуры сметаются с доски, и вот тогда неожиданно оказываются объективные результаты. Это называется – революция.

Помню, как несколько лет тому назад (правда, не в России, а в Германии!) мне успешно удалось пройти конкурсный отбор на очень престижный проект во Франкфурте: заранее приглашённый председатель жюри заболел, и вместо него туда пришёл другой человек – хотя и известный, но совершенно независимый и любящий своё дело больше, чем политику.

В остальном же на Западе – и в той же самой Германии, имеющей устойчивую репутацию «мекки, где шансы есть у любого» - дела обстоят отнюдь не радужным образом. Приходится с сожалением констатировать, что в подобных мероприятиях коррупции там не меньше, чем в России (а даже, наоборот, больше – просто в силу большего количества этих самых мероприятий) – только она менее очевидна и прячется за целый слой обманок, изображающих т.н. «открытую демократическую процедуру». Все, например, кто специально этим интересуется, знают, что на ежегодном конкурсе в городе Ш. первые места получают почему-то именно ученики профессора К. из города Б.. А один мой коллега из этого самого города Б. сказал мне как-то на голубом глазу, что в местном Сенате по культуре на полугодичную стипендию в Париж уже заранее «наметили» молодого автора П. (и без того получающего приз за призом, заказ за заказом и стипендию за стипендией, как из рога изобилия) – хотя рассмотрение десятков заявок и проектов принимается там «на конкурсной основе» и к тому моменту ещё не начиналось официально. (Молодой автор П. – по совместительству большой приятель того самого профессора К. и ещё двух-трёх «важных лиц».) Ну и так далее. Всё то же самое относится и к приглашениям на фестивали, на мастер-классы, в издательства, к записям на радио, приёмам на работу и т.п.: многие из этих процедур для чистой видимости проводятся «в демократическом конкурсном порядке» (с отборочными комиссиями, «анонимностью», внешними ограничениями и т.п.) – хотя результаты известны заранее всем заинтересованным лицам.

В общем, «люди, принимающие решения» и там неплохо освоили старую добрую традицию, как оплачивать свои тусовочные интересы, имея доступ к государственным деньгам. (В конце концов, коррупция – это очень человечно, а ничто человеческое им не чуждо.) Междусобой этот без особого стеснения выплёскивается и на бумагу – особенно в специализированных узкопрофильных журналах по «новому искусству» (финансируемых, опять-таки, государством). Только и приходится, что читать на их страницах «обмен мнениями» между «своими» авторами, устроителями «проектов» (сиречь работодателями) и критиками: «Дорогой Петер! Должен тебе сказать…», «Милый Маттиас! ну как ты мог подумать…», «Ребята! Давайте-ка вот что:…» - ну и в таком же духе. Чужаков не переносят органически, и, в случае чего, не дают им ни малейшего спуску. Как-то раз в журнале «Шпигель» вышла резко критическая рецензия на оперу Хельмута Лахенмана (одного из самых влиятельных «музыкальных авторитетов» современной Германии) – к критике присовокупили мнение другого композитора (тоже достаточно известного), который высказался таким образом, что опера эта ему не нравится, и он предпочёл бы ей мюзиклы Эндрю Ллойда Уэббера. В ответ поднялся чудовищный вой. Коллеге, который так высказался, была устроена обструкция по полной программе. (Его имя надолго пропало из концертных афиш, а собратья-профессора, как по команде, начали тщательно промывать мозги своим ученикам о том, какой он нехороший, неумный и неталантливый человек.)

Ещё не так давно, кстати, - а именно до так называемого «объединения Востока и Запада» - творческая жизнь Западной Германии была гораздо более демократичной и независимой. В результате это приносило большое разнообразие стилей и направлений современного искусства. Но в последние годы в стране, которая в буквальном смысле поглотила бывшую ГДР - и поперхнулась этим «объединением», - деньги из бюджета «на культуру» стремительно тают. Зато желающих воспользоваться государственной поддержкой становится всё больше и больше: из многочисленных местных «высших школ искусств» (одних государственных консерваторий в стране больше 20!) каждый год выходит всё новые и новые «молодые дипломированные авторы» - к радости своих многочисленных профессоров, остающихся при деле и при зарплате (кстати, очень высокой!). А в таких случаях коррупция возникает неизбежно.

По отношению к этой «системе» имеются, однако, и свои противовесы, которые спасают от её всевластия. Та же Германия всегда была страной «федеральной», с множеством центров и большими местными бюджетами. Это создавало (и по-прежнему ещё создаёт) известный «коррупционный плюрализм»: т.е. - в городах А, В и С лучшие шансы имеют авторы из одного «круга», а в городах X, Y и Z – из другого. Своеобразный делёж сфер влияния. Это-то, как ни странно, порой даёт «нетусовочным» авторам неожиданные шансы и облегчает им жизнь: «не здесь - так там: что-нибудь да и обломится». В конце концов, есть творчески независимые личности, которые уже давно и настолько известны, что на них работает само имя. (К тому ещё же им «повезло родиться»: первые успехи пришли к ним ещё в «хорошие» послевоенные времена 1950-х или 1960-х – 70-х годов, когда места под солнцем хватало для всех, а нравы не были столь циничными, как сегодня. Иногда эти авторы поддерживают и молодых, давая людям шанс пробиться через частоколы культурно-идеологической инквизиции.)

Насколько мне приходилось слышать, в некоторых других странах «современное искусство» организовано более прозрачно. В основном это – благополучные Скандинавия и Бенилюкс. Там государственная поддержка доведена до небывалых размеров (почти как в Советском Союзе, только без цензуры) – но рассчитана она на местных авторов, которые чувствуют себя как у Христа за пазухой. В немецкоязычных странах эти программы интернациональны - но именно отсутствие ограничительных мер и породило «перебор», о котором я уже говорил. Во Франции же дела обстоят ровно наоборот: это государство, унитарное в политике, а в культуре – так и просто абсолютистское. Например, все крупнейшие «современно-музыкальные» заведения Парижа, финансируемые из госбюджета (Государственная Консерватория, Город Музыки, Radio France, Институт IRCAM и т.п.), находятся под жёстким влиянием композитора и дирижёра Пьера Булеза (и близких ему деятелей). Про него (который во Франции со времён президента Ж.Помпиду получил зелёную улицу во всех своих начинаниях – а человек он более чем амбициозный и любит власть) один мой знакомый парижский музыкант как-то сказал: «Это наш современный Люлли» (придворный композитор Людовика XIV, затмевавший собой всех). В Англии в наши дни вообще не существует явления, называемого «новое искусство»: нет государственных денег – нет и «нового искусства» (государственную поддержку творческих новаций разгромила в своё время ещё Маргарет Тэтчер). В Америке государство его тоже не поддерживает: всё некоммерческое «современное искусство» прячется там по университетам, которые настолько варятся в собственном соку, что в одном университете понятия не имеют, что творится в другом. (А творится, в основном, полнейшая графомания. В этой стране современное искусство является уделом одиночек и аутсайдеров – среди которых случаются и гении.)