Время
1) отдельные картинки, анимированные фрагменты ситуаций, похожие на ранние детские воспоминания. Часто могут быть расшифрованы только с привлечением внешних данных, сами по себе не ясны.

2) Отрезки с заданной последовательностью, то, о чем мы помним, что следовало друг за другом в определенном порядке. Это понятое время, связанное логикой произошедшего и реально воспринятого в воспоминании. Участки очень коротки. Каждый может попытаться вспомнить хотя бы сегодняшние события - только не схему (конечно, я встал, умылся, поехал на работу - а, там еще было... - а потом я...), а реально подряд вспомнить последовательность длительностей. редкие люди могут подряд "прокрутить" два-три эпизода, длительные события ("ехал на работу 1.5 часа") вообще невоспроизводимы - рассыпаются в иные типы времени, не как целые последовательности. Обычно склеены в последовательный сюжет несколько малосекундных эпизодов, чем-то важных или интересных. грубо говоря - короткий ролик ютуба - это максимум, совсем максимум.
3) Схема событий - помнится общий смысл произошедшего и привходящие обстоятельства. Из этих элементов конструируется то, что должно получиться по рациональной схеме вспоминающего. На деле множество событий, включенных в эту схему, реально не вспомнено, а включено на основании некоторых дополнительных логик, типа "я всегда так делаю", "как же иначе" и "раз я не помню обратного, то все было как обычно".

Здесь кончается психологическое время очевидцев. Когда говорят, что общество состоит из людей и история - из поступков людей, фактически могут опираться только на эти три типа времени, ничего большего у индивида нет в качестве запомненного времени, фактического воспоминания о событиях. На деле это крайне мало, и на таком скудном багаже времени мы бы ничего почти не могли, хотя кто знает, как было в иные времена. Сейчас это единственно-реальное (в смысле - воспринимаемое и психологически вспоминаемое время) дополняется еще тремя временами.
4) Не остается ни воспроизводимой последовательности, ни конструированной схемы - остается след в виде знака. Имеется нечто материальное - документ, вещь, след - к чему приписан некий комплекс значений. Иногда это называют "фактами истории" или "событиями", хотя они ими никогда не были. То есть это - к примеру - найденная старая чашка, глядя на которую вдруг осеняет ("погоди-ка, да ведь это... мы тогда с твоей мамой... а она еще сказала... хотя нет, это она сказала потом, а тогда....").

Здесь психологическое время граничит с временем внешним и социальным. Знаки и следы трактуются и исправляются, к ним липнут сюжеты (иногда и не помнишь, помнится ли это так, потому что было, или потому, что когда-то мечтал, чтобы так было). На этом уровне пишутся дневники и воспоминания, которые могут послужить документами для историка.
Эти знаки наполняются общими смыслами, это уже не просто узлы для воспоминаний, которые оживают, если тронуть натянутую нить - это уже обширные комплексы с не до конца понятным самому вспоминающему значением.

Вот человек в 2010 году едет отдыхать в Болгарию. Заходит в гостиницу, ключ от номера застревает в замке, свет включается с третьего раза, стены несколько облуплены, ванная с ржавчиной, вода идет не сразу и с присвистом, розетка сломана. "Совок", - вспоминает посетитель. В слове-символе соединены большие и смутные пласты бывшего опыта, частично слышанного, частично прочитанное в прессе, частично известное, что знакомые и друзья так думают, это некое слово, которое обозначает в общем языке, понятном всем, то, что могло бы быть индивидуальным опытом, но им давно не является - потому что "образ жизни, принятый в СССР" не влезает ни в один опыт длительностей, имеющийся у индивида психологически-конкретно, это всегда реконструкция, и никогда - данность.

Меж тем, к этому времени относятся воспоминания очевидцев "битвы при Ватерлоо", "штурма парламента" и "голода 91". Эти события очевидно-сверхиндивидуальны. Нет такого человеческого существа, которое могло бы иметь в своем опыте и потом вспоминать "битву при Ватерлоо". Этих событий никто никогда не наблюдал, их нет как фактов восприятия и воспоминания - участник соединяет кусочки личных впечатлений, которые внутренний редактор пропускает в именно этот комплекс воспоминаний, встраивает эти личные кусочки в принятые одобренные шаблоны - и свидетельствует6 я был, я помню. Именно поэтому крайне трудно вспоминать об "исторических событиях" настоящим и честным участникам - внутреннее чувство противится встраиванию личной истории в шаблоны, а вне шаблонов эти воспоминания отказываются существовать, распадаясь в личные воспоминания типов 1 и 2.

5) исторический миф - тоже конструируется, как и 6), но несколько по иным правилам. конструируется заинтересованно, с энтузиазмом, с целью добиться, чтобы сошлось и было как-то вот так. Нет смысла говорить, что это ложь - в некотором смысле "правды" нет с 2-3 пункта. Если история творит и конструирует время в соответствии с некоторыми договоренностями, назовем их вместе "методичностью и непредвзятостью", то мифическая история такими ограничениями не обладает и позволяет себе конструирование lassez faire.

Сюда относятся очень разные продукты. Их объединяет работа с "историческим временем" по произвольным (разным) правилам. Это может быть самым серьезным образом рассказываемая история, которая и есть правда. Как говорил Стеблин-Каменский об исландцах - в сагах нельзя было лгать, так что правдивейший рассказ о правлении... короля-Ельцина или короля-Брежнева, которым был свидетелем и о которых стремишься рассказать правду и только правду - относится, конечно, к этому пункту.

6) научные реконструкции произошедшего, выстроенные совершенно иначе, эти времена - никогда не были чьими-то воспоминаниями, не могут быть вспомнены и потому вообще не имеют отношения к "индивидуальным фактам". Это время, выстроенное по совершенно иным законам, чем личные времена 1-3. Здесь работают правила обработки документов и материальных останков, реконструкций, создание рядов фактов и правдоподобных объяснений, выдвижение гипотез, отказ от "фактов", которые противоречат много большему количеству "фактов", систематика значимости, разбиение на регионы и периоды, а также области знания - словом, тут идет научная работа, в общем - контринтуитивная, это конструирование истории как совершенно особенный акт. Строго говоря, этой истории нигде и никогда не было - она не была и не могла быть предметом чьего-то чувственного опыта (как "совок" и "революция" не могут быть предметом личного опыта). У науки истории существуют специальные методы "разведения", то есть преобразования тех конструкций, которые она называет фактами, в нечто, имеющее вид реалий обыденной жизни. обычно этим занимаются популяризаторы, но иногда и профессиональные историки. То есть чтобы из утверждения истории сделать нечто, литературное произведение, которое оказывает на читателя воздействие, которое в данной культуре принято считать "естественным", так чтобы он подумал, будто он понимает личные воспоминания участников событий... Вот это - разведение. Итак, то, что называется в истории фактами и событиями, было - но в специально-научном смысле, история, как и каждая наука, создает собственный предмет. нет никакого смысла говорить, что этого "не было". Это было в том же смысле, как у падающего камня есть траектория. Коли б не наблюдатель, не было бы у камня траектории, хоть камень бы и падал. И в истории - без историка не было бы, конечно, никакой революции или перестройки столичного города. Здесь факты конструируются со значениями, приданными им не личным опытом участников (такого обычно просто нет), а опытом историка-профессионала. А уж он научается работать так, чтобы придаваемые им значения при предъявлении были общезначимыми (по возможности), то есть чтобы историю можно было объяснять непрофессионалам. Историк лучше очевидца знает, что происходило с очевидцем

Из этих шести времен строится история. В другом смысле можно бы сказать, что она определяется модальностями построения, мол, история-приказ - иное дело, нежели история покоряющаяся, повествовательно-покорная и претерпевающая, или аесчличо-история... Но история модальностей - дело другое. Важно, что с временами личными, временами 1-3 история почти не имеет дела, все, что индивид совмещает в понятие "время" - вне того, чем занимается история. Изредка историк работает с документами, сделанными 4, но в основном историки сами создают себе факты, придавая им собственное значение.

Вот красивая история, как при изучении огромных фундаментов зданий 3 тысячелетия до н.э. в Андах нашли, что на кирпичах стоят клейма. Видимо, каждая деревенька-община делала свои кирпичи. И вот эти меченые кирпичи лежали рядом, выполняли в большой пирамиде связный участочек. отсюда можно заключить, что община работала вся вместе, ей указывали местечко, и она его выстраивала, у нее был свой участок работ. А другая пирамида через 150 лет строилась иначе - там по меченым кирпичам видно, что они лежат довольно беспорядочно, в разных местах пирамиды. Значит, тут было центральное управление постройкой, общинники не все вместе делали свой кусочек работы, а некто их гонял по стройке - ты туда, а ты сюда, клади тут, делай там. Это совсем иная организация и иной тип социального устройства. - Так вот, в личном опыте тех людей были кирпичи, делаемые как обычно, во множестве и незапоминаемо, были какие-то отношения друг с другом, склоки и дружба, были вскидывающие взгляды на растущую пирамиду и много чего еще было - но вот того "факта", который отыскали историк, скорее всего - не было. Это факт создан, сконструирован - потому что у историков не было иного материала, через тысячи лет до них дошли лишь кирпичные развалины, и они смогли по полурасплывшимся меткам восстановить некую разумную картину и сделать выводы о том, что - быть может - происходило очень давно. И этот вывод о времени, о событии, о факте - не был ни в чьем восприятии самих людей того времени, что вовсе не означает, что это "неправда". Это как раз правда, но такого вот странного сорта - когда мы-историки (мы-читатели-книг-по-истории) знаем правду, которой не знали люди о себе. и дело не в прошедших тысячах лет - точно то же самое будет, если изучать историю России 90-х годов. Тоже окажется, что то, что - допустим - будет признано правдой, не приходило в голову и не наблюдалось никем из участников, никем из обитателей этого ушедшего времени, тех самых 90-х годов.

В идеальном идеале историк правильно понимает смысл произошедшего и верно трактует смысл событий. Тогда то, что он рассказывает, верно - с точностью до "плана выражения", до ловкости подбора слов, художественности и внятности. Но что значит правильно понимать смысл - уже это определяется только в недрах 6), выхода к миру личных, свидетельских впечатлений и индивидуального опыта оттуда нет.

Общий смысл, наверное, тот, что история - очень нетривиальная наука. Есть умельцы, которые считают, что человеческое общество - не более чем сумма индивидуальных поведений; уже для социологии этот взгляд узок, история же в него вовсе не ложится. То, что мы склонны называть "истинной историей", "настоящей правдой" и "историческим фактом" - лежит очень далеко от простого личного впечатления и воспоминания, и еще дальше - от совершенно в данном случае лишнего и сбивающего деления на объективное и субъективное. В истории совершенно некуда деваться от вещи очень простой: реального существования и действия в истории идей. Историк их там замечает (если умеет) и излагает тогда материал правдиво, или не умеет заметить (или не хочет и выдумывает) и тогда - неправдиво.