Про то, как с работы не ушёл

    Года три назад я, кажется, был неплохой человек, лучше, чем теперь. – Вот что писал:
    «Допустим, я по-прежнему верю в то, во что верил в лучшие годы. Что жизнь – испытание. А не удовольствие, как сейчас желают поверить многие. Целая череда испытаний. И цель человека – пройти чрез них, не потеряв только одного – своей души...»
    Умнее был тогда. Правильно понимал. Всё, что происходит с нами – испытывает нас. И каждый раз нужно сделать какой-то выбор. Даже в самой, казалось бы, простой жизненной ситуации.

    Опять чуть было не ушел с работы. В который уже раз за последние 6 лет.
    Снова не получилось.
    Впрочем, этот-то раз вообще вышел самый глупый.

    ...А тогда, в феврале 2001-го или в мае 2002-го, было иначе: нервы были, ссоры и страсти. Сначала поругался с председателем в его же кабинете – голос на меня повысил, я ответил тем же, а он мне в руки лист бумаги: «Пишите, мол, заявление...» А потом, в мае 2002-го, с непосредственным начальником поссорился.
    Заявления написал и подал в обоих случаях. Но, что интересно, оба раза уговаривали остаться – через пару-тройку дней, а в последнем случае ещё и зарплату подняли в 1,5 раза. А денег мне и не надо было, речи о деньгах не было – страсти кипели из-за дела, за справедливость боролся, так сказать.

    А вот потом, в начале прошлого года, – уже было другое. Было унижение. За себя, за подчинённых своих тёток. Из-за денег. И из-за неё.
    Сейчас смешно вспоминать и говорить об этом. Да и тогда бы мне смешно было. На деньги никогда особо не смотрел, на разные подачки, вроде премий или наград, на официальное положение в обществе. Всегда хотел плевать и плевал. Но тогда была она...
    Были чувства, были страсть и ревность. Мучили друг друга. И этот случай с деньгами стал очередным пыточным инструментом.
    «На сколько тебе повысили? Ну, тебе-то, наверное, вот так и так. Тебя же уважают, ты начальник... Так на сколько?.. А про премию очередную ничего не слышал?..
Да, для любой женщины это имеет значение, всем женщинам это будет нужно, вот увидишь...»
    Да, для неё это было важно – я чувствовал, я кожей чувствовал, насколько это было важно для неё. А для меня нет, но для меня была важна она. Я не хотел этого, но тогда она была очень важна для меня. И мысль о том, что я могу не быть в её глазах таким, каким ей хотелось видеть меня, причиняла мне муку.
    Я делал всё, что мог, чтобы убедить себя, что надо наплевать и быть самим собой... но разве это имеет смысл, когда есть она, а ты не можешь не думать о ней?
    Тоже хотел уходить. Чувствовал неполноценность. Переживал. Скверное время, даже погода тогда была, как сейчас помню, – под стать: низкое тёмное небо, без просвета, холодно, промозгло много дней подряд. Ушёл в отпуск, стал искать что-то, «достойнее». Чтоб узнала...

    «Достойнее» не нашлось. Вернулся и в первый раз в жизни (по крайней мере, по искренним ощущениям – именно так) пошёл просить. Пошёл к начальству просить денег.

    К большому начальству, к железной, надо сказать, тётке. Так вышло, что большое начальство относится ко мне благосклонно. С вниманием. А ведь и с нею у нас бывало разное – как оно и водится за мной; страсти, громкое закрывание дверей, грозные взоры, ну и сокрушённые извинения с чистосердечными признаниями в разных чувствах.
    Вышло, конечно, странно. За себя не просил. Не сказал про себя ни слова, только о подчинённых; описывал их достоинства и теперешнее несправедливое в сравнении с остальными положение.
    В общем, прошу я тогда за них, а начальство слушает. Выслушало и говорит – «ну, тебе, Саша, мы повысим... А им – обещаем тоже». Врать не стану, мне эти слова как-то сразу понравились, и я им совершенно поверил. Сказал спасибо большое, и ушёл счастливый.

    Мне опять повысили. Им – в первое время давали повышенные премии, а потом и их прекратили. Спрашивал, сказали – невозможно уже ничего сделать, во всём виновато Юго-Западное наше управление в городе Ростове.

    ...С тех пор всё улеглось. Жилось мне последние полтора года на работе спокойно и размеренно. С нею я разорвал, как мог избегал её видеть, при встречах отводил глаза, еле здоровался или не здоровался вообще, когда приходила – был очень сдержан и сух, разговора не поддерживал. Мучался в первое время сильно. Она, как видно, не меньше...
    Но – всё как всегда: с глаз долой – из сердца вон, всё проходит в этом мире.
    Да, действительно со временем всё поуспокоилось. Несчастность моя постепенно отступила, и я снова стал уметь надеяться и верить в себя.

    А вот теперь, несколько дней назад, я сморозил глупость. –
    Спросил от нечего делать у одного из многочисленных знакомцев по работе «нет ли у них, случаем, теперь вакансии в отделе». Вакансия наличествовала. – Нужно только пойти, сказать кому-нибудь из большого начальства, и меня возьмут. Я сказал, что, наверное, пойду к кому-нибудь и скажу. И выкинул тут же всё это из головы.
    На следующий же день мне позвонил начальник того самого отдела. Желал взять меня к себе немедленно. Попросил прибыть к нему, в их здание на Рашпилевскую. Здоровенный мужик. Рассказывают, что пришёл к нам из Главного разведывательного управления. Когда служил там, выполнял задания по всему свету.
    Увиделись, поговорили. Хороший мужик. И душевный. А над его рабочим столом висит карта Кубы. «Завтра же, говорит, бери документы – и к самому главному... замену тебе не нашли? – их проблемы!»

    Думал – уйду. Брошу всё к чертям. Все эти страсти. Периодически случающиеся попытки пробить стену лбом или вцепиться зубами в глотку начальству, чтоб выгрызть всё необходимое для дела. Ну и чтоб её не видеть.
    Решил перед уходом объясниться с чудесной девушкой. Не с нею – с другой... Выпил... чуть-чуть, для смелости. Позвонил. Нет её. Выпил ещё... Выпитое не помогло. Она пришла и осталась непреклонной. «Всё! уйду – думаю тогда – на хрен! Решено!»
    Ну да – после разговора с Таней был абсолютно уверен, что уйду.

    А через день понял – куда там, к чертям, уйду!
    Из-за чего уйду? Из-за денег, которых там было бы больше?
    От сложностей? – Так это уже родные сложности. С которыми знаю, что делать, и которые каждый раз обязательно решались и решались правильно.
    И начальник у меня чудесный. – От начальника ведь что нужно? – Чтоб его не было. Моего начальника и нет. Мой начальник говорит мне: «Действуй, Саша!» и продолжает заниматься японской литературой. Начальник у меня – переводчик с японского.
    И подчинённые у меня – хорошие. Женщины, конечно. Это говорит о многом. Но ведь хорошие, чудные женщины.

    А главное, что я – хозяин. Хозяин своего дела. И распоряжаюсь я полутора тысячами кв.метров, где всё сделано так, как нужно мне и как действительно полезно для дела. И как сказал Андрей – «штучный специалист». Нужный всем.

    Ну а на Гимназической – так вообще, каждый уголок обнюхан. А в одном из принадлежащих мне погребов есть выход в подземелье, на котором стоит Город, и по ходам которого, например, можно выйти к Красному Собору.
    А во втором погребе, говорят, была замурована женщина в начале прошлого века (искал, но не нашёл).
    А в тот самый внутренний дворик, через который каждый день хожу по владениям, в 1918 году большевики привезли выкопанный на окраине Города труп генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, глумились над ним, рубили шашками, пытались подвесить к дереву, делали вот такие снимки.

    А с балкона, выходящего в этот самый внутренний двор, глядел на происходящее тогдашний большевистский вождь по фамилии З. Какая, кстати, думаете, фамилия у председателя нашего теперешнего заведения, головной офис которого именно здесь же, на Гимназической? – Конечно, З., буква в букву.
    Ну и как уйти отсюда? Да ещё из-за денег?

    Нет. Из-за денег не уйду.
    От сложностей, которые уже родные, – тоже. И от того, что сделано мною, от того, чему я хозяин, – и подавно не уйду. И на Таню нечего обижаться – правильно она поступила: со мною надо быть именно непреклонной. Ну и с нею – по-другому должно кончиться.
    А как – пока сам не знаю...