Простынь
Множественное число от слово "простыня". Правильная форма множественного числа. Единственное знание аттракцион, вынесенный из университетских занятий орфоэпикой. Много кого-чего? Отнюдь не простыней. Звучит как глагол повелительного наклонения.
Мама сказала сменить на даче. Перебираю, натягиваю на одеяла, старые, все в заплатках, такие знакомые. И запахи знакомые, и всё здесь такое знакомое, что и вспоминать не требуется.
Вспоминать - это когда не помнишь, а вдруг увидел и - вспомнил. А проехал по городу, прошёл по улице, да, вроде бы, я и не забывал ничего, всё так и есть, как было. Вова говорит, мол, надоел с этой фразой - "как если никуда не уезжал..." Потому что такое ощущение, вот и повторяешь как заведённый.
На самом деле, конечно, ты уезжал. Уехал. Просто уехавший имеет на одну жизнь больше, чем тот, кто остался. Я ещё когда тут жил, то время от времени наведываясь в столицу, словно бы выстраивал какую-то параллельную реальность.И там жил, и тут жил. И там жизнь не заканчивалась, и тут не заканчивалась, продолжала, длилась.
Очень странное ощущение, схожее с ощущением большого текста в процессе написания, когда ты его делаешь, то одной ногой, одним глазом - там, в нём. И там всё время что-то происходит, даже если никаких новостей не поступает. Так и развивалась моя параллельная Москва. Теперь, точно так же, во мне развивается параллельный Челябинск, в котором всё время что-то происходит - со скоростью маминых ежедневных писем. Хотя если почитать челябинские газеты... Нет, челябинские газеты лучше не читать: информационного поля нет почти, или оно меньше купе. Писать не о чем, а надо.
Здесь, на даче дочитал роман Грант "Still here" и разогреваюсь перед тем, чтобы продолжить свой. Вова на все лады смакует привезённые ему Люсины книги (попросил подругу подписать отцу и матери), сравнивает её то с Чеховым, то с Довлатовым.
А ведь и правда - вот подъезжали сегодня к дачному посёлку, год я тут не был, а словно бы вчера было - как я тут по телефону переговоры вёл о приезде О. Изменилась только линия берега, ушла ближе к историческим очертаниям, хотя само озеро неожиданно стало глубже, а вода - целебнее. Такое ощущение, что целебнее, да.
Нормальная такая для Урала июльская, всё выжигающая жара. Ещё пару дней без осадков и трава перестанет пузыриться как трико на коленке, падёт, обессиленная. Я стал забывать, где лежат те или иные вещи, ножницы, например. Говорит ли это, что последствия становятся необратимыми?
Люди стираются, становятся менее подробными. Но не город. Вчера прошёлся по центру, сначала один, затем с отцом. Отец построил такой дом с мраморным камином. Родители меняются, это факт, а город... Ничто не волнует. Ничто не нужно вспоминать. Всё как на витрине и процесс этот прямо пропорционален вечности, если вы понимаетео чём я.
Здесь, на даче, такая полнота бытия, что странно не задохнуться - от солнца, сверкания, сверчания, ягод в траве и на кустах, в клещах и соседях с шашлыками и гнилыми песенками, в парном воздухе и парном небе, в виноградных листьях, которые за год разрослись с удивительной силой, стали ещё выше и, пожалуй, одни, в одиночестве отвечают за отчётный-безотчётный период.
Перестилая постельное белье, думал на втором этаже: про Арку, про Воденникова, про Фоску (под Дино Саллузи, которого она мне его записала), про Таню и Айвара, про Кальпиди, про Болдырева, про Рабина, про многих, с кем тут пришлось общаться, про то, что быть взрослым - это значит производить впечатление человека, знающего зачем и как жить.