Ф.Чуев о Шолохове - окончание

Начало, продолжение.

...В тот день Шолохов много рассказывал о встречах с Иосифом Виссарионовичем.
- В 1942 году Сталин спросил меня: "Сколько времени Ремарк писал "На Западном фронте без перемен""?
- Три года, - ответил я.
- Вот и вам за три года надо бы написать роман о победе советского народа в Великой Отечественной войне.
- То ли случайно он назвал такой срок,- продолжал Шолохов, - то ли прозорливо угадал время окончания войны. Но в 1945 году я закончил первый вариант романа. Потом встретился с генералом Лукиным. Беседы с ним заставили меня многое пересмотреть. Хочу поговорить с Георгием Константиновичем Жуковым...
Насколько мне известно, эта встреча не состоялась- помешала болезнь Жукова... Шолохов долго трудился над романом "Они сражались за Родину". Рабочие "Ростсельмаша" пригласили его выступить. Он собрался познакомить их с новой главой. Перед отъездом стал перечитывать написанное. "Как плохо я пишу!" - сказал и забросил рукопись за шкаф. А секретаря попросил позвонить и извиниться, что не сможет приехать.
Писать всю жизнь на прежней высоте почти невозможно, а ниже он не хотел...

Один из своих дней рождения он отмечал в московском ресторане "Националь". Подошел метрдотель, пригласил к телефону.
- Да ну их, кто-то поздравляет, не пойду,- ответил Шолохов.
- Михаил Александрович, Сталин.
Пришлось подойти к телефону.
- Смотрю я на календарь,- говорит Сталин,- "родился выдающийся советский писатель М. А. Шолохов". Что же получается? Если друзья не приглашают к себе на день рождения, дай, думаю, я приглашу, - может, я тоже когда-нибудь стану знаменитым! "Сидели со Сталиным всю ночь, - вспоминал Михаил Александрович.- С Хрущевым я пил водку, вино, все подряд. А со Сталиным пил только коньяк... Хрущев очень хотел, чтоб я написал о нем, прилетал ко мне сюда, но я хитрый старик..."

...Чтобы нас встретить и угостить, Шолохову дал денег совхоз "Тихий Дон". Своих средств на это у не-го не было, так что все разговоры о его личном самолете, открытом счете - досужие байки. В последние годы печатался он мало - откуда деньги? Я работал в издательстве "Советская Россия" и по-мню, как в начале 80-х мы решили материально поддержать Михаила Александровича, переиздав "Они сражались за Родину". Получили от Шолохова экземпляр издательского договора с его подписью. Расписался шариковой ручкой, и, видимо, на середине фамилии кончилась паста в стержне, и окончание подписи не получилось.
- Давно ручку не держал,- шутили в издательстве.
В это же время из Ленинграда его попросили написать что-нибудь для книги воспоминаний о Всеволоде Кочетове, к которому он хорошо относился. Позвонил редактор книги:
- Михаил Александрович, мы составим текст, пришлем к вам своего сотрудника, а вы прочитаете и подпишете.
- Между прочим, я и сам умею писать, - ответил Шолохов.
Додумались!

После войны по указанию Сталина Шолохову вместо разрушенного немцами дома построили новый. А через годы потребовали выплатить стоимость строительства. Сохранилась телеграмма Шолохова:
"Должен, не скрою. Отдам не скоро".
Свои премии - Сталинские, Ленинскую - он передавал землякам на строительство дорог, школы... Нобелевскую взял себе- решил поездить по белому свету. Когда ему ее вручали ("за "Тихий Дон" и другие произведения"), король Швеции сказал, что эта премия пришла к Шолохову поздно, но не слишком поздно, чтобы вручить ее величайшему писателю двадцатого столетия...

Согласно ритуалу, Шолохов должен был покло-ниться монарху, но он улыбнулся и сказал:
- Ваше Величество! Донские казаки даже своему государю-императору не кланялись!
Но кто помнит, скажем, как звали короля Испании при Сервантесе, а "Дон-Кихот" знают. Так же будут знать и "Тихий Дон"...
Его юмор незабываем. Приезжал к нему за интервью сотрудник журнала "Сельская молодежь".
- Как живешь, Петя? - спросил его Шолохов.
- Да вот женился, - ответил он.
- А сколько ж тебе годков?
- Да сорок с небольшим.
- Знаешь, Петя, жениться надо в двадцать с большим, - ответил Михаил Александрович.
Он размышлял: "Надо же - у Льва Толстого в 80 лет дети рождались. Потому и писал! Пока и пишется..."

...В тот же день 14 июня 1967 года мы ездили в хутор Кружилинский - хозяин повез нас на свою родину. Он сел за стол рядом с писателем Вадимом Кожевниковым. Тот говорил с Шолоховым на рав-ных, вмешивался, добавлял. Это несколько удивляло... Что ж, он, как и Шолохов, тогда был сек-ретарем правления Союза писателей СССР по работе с молодыми авторами...
Михаил Алексеев, создатель "Карюхи" и "Вишневого омута", рассказывал мне, как спросил у Шолохова:
- Михаил Александрович, а не кажется ли вам странным, что вы полковник и я полковник...
Шолохов ответил вопросом на вопрос:
- А тебе, Миша, не кажется странным, что я лауреат, и ты лауреат, я депутат и ты депутат, я секретарь и ты секретарь, я Герой и ты Герой?

...В Кружилинском поэты снова читали стихи, и Шолохов принял в казаки Олега Алексеева, а потом и меня, когда я прочитал стихотворение о старом русском солдате "Дедушка"...

Закончился второй день с Шолоховым, и было жаль, что он никогда не повторится, хотя я знал, что и не забудется...
А через месяц я получил большой синий пакет с коротким обратным адресом: "Станица Вешенская, М. А. Шолохов". В пакете рядом с сопроводительным письмом секретаря Шолохова М. Чукарина была фотография: я стою рядом с Шолоховым под дубом Григория и Аксиньи. На обороте - теплая дарствен-ная надпись Михаила Александровича. Это была огромная поддержка для меня, ибо в Москве мое "дело" еще не закончилось, и в июле меня обсуждали в Союзе писателей. Четыре часа обсуждали, а верней, осужда-ли, обвиняя вплоть до китаизма.

Был и вопрос:
- А кому из писателей вы читали это стихотворение?
- Шолохову,- ответил я.
- Ну и какова его оценка?
- Прямо противоположная вашей.
- Шолохова не надо вносить в протокол, - сказал председательствующий Ярослав Смеляков.

В конце концов, не добившись покаяния, обязали меня написать свое отношение к неопубликованному стихотворению. Я пришел посоветоваться в журнал "Октябрь" к В. А. Кочетову. Он сказал:
- Напиши так, чтоб тебе не было стыдно через двадцать лет.
Я написал полстранички, за которые мне и сейчас, через тридцать лет, не стыдно...

А через два года мне снова посчастливилось встретиться с Шолоховым - в Ростове. Я туда попал с делегацией советско-болгарского клуба творческой молодежи... Говорили о творчестве и, конечно, о Шо-лохове. Когда мне дали слово, я сказал, что ценю "Поднятую целину" не ниже "Тихого Дона", но о ней почему-то говорят поменьше... О выступлении Шолохова на другой день появилась информация, что он говорил об ответственности писателя. И все. Да, говорил:
- У меня была очень крепкая глава в "Поднятой целине", где я сочинил текст белогвардейской присяги.
Но прежде чем печатать, решил почитать друзьям-партийцам. Они мне посоветовали: не стоит публиковать, потому что это может принести вред нашей партии. Я так и сделал.

А еще запомнилось, как Шолохов сказал, глядя на Ларису Васильеву:
- Над ней в прошлую нашу встречу распускал свои крылья Юрий Гагарин...- И добавил:- Впрочем, женщина для меня - терра инкогнито.
Для него-то, создавшего Аксинью, Дарью, Лушку... Хочется произнести по памяти: "Не лазоревым алым цветом, а собачьей бесилой, дурнопьяным придорож-ным цветет поздняя бабья любовь. С лугового покоса переродилась Аксинья...".
Напишите так, господа-ненавистники Шолохова!

И еще запомнилось: когда кто-то заявил, что писателей-патриотов обвиняют в антисемитизме, Шолохов воскликнул:
- Не такие уж мы антисемиты, как они русофобы!
Когда встреча закончилась, он, проходя, обнял меня и сказал:
- Вот и поговорить некогда...

Больше я не видел Шолохова. Но несколько раз звонил ему, когда он был в Москве.
- Можно Михаила Александровича? Это Чуев.
- Я, Феликс, я,- слышу в трубке. По телефону голос его казался жестче.- Болею, старческое все. Ноги болят. А ты как?
- Тоже плохо, Михаил Александрович.
- А ты-то чего?
- Голова болит, вчера выпил...
Он засмеялся, почувствовав родное.
- Пописываешь?- обычный его вопрос.- Ну, желаю всего найкрашчего!

В 1971 году в одном из телефонных разговоров он спросил:
- Когда выйдут полностью мемуары Голованова? Что вы так долго тянете?
Я помогал Главному маршалу авиации А. Е. Го-лованову в работе над книгой его воспоминаний "Дальняя бомбардировочная". Главы ее печатались в журнале "Октябрь", но проходили с великим тру-дом через разные инстанции, о чем я и сказал Шолохову.
- А вот Алексей Николаевич Косыгин считает, что это одна из самых правдивых книг о войне,- ответил Михаил Александрович, и его словами я по-том порадовал Голованова...

Вот и все мое общение с великим.
Еще как-то мне передавал привет от него побывавший в Вешенской главный редактор издательства "Молодая гвардия" Валентин Осипов. Но самый большой привет долетел до меня неожиданно, когда я открыл журнал "Огонек", где был большой очерк о Шолохове. Там упоминалось, что в его рабочем кабинете среди писем и бумаг лежала моя раскрытая поэма "Минута молчания", посвященная памяти Юрия Гагарина. Значит, следил, интересовался. По поводу этой одной журнальной строчки меня поздравляли больше, чем с какой-либо премией...

Светло вспоминать светлое, потому что, когда я задумываюсь о жизни, у меня такое ощущение, что надо мной всюду старались поиздеваться. Соученики, соседи, знакомые - каждый хотел показать, что он выше, лучше... Как будто так принято у нас - не знаю, как в других странах. Мне и самому тоже все время приходилось доказывать себе. И я завидовал людям знаменитым - вот кому хорошо живется! Ан нет. Издерганная неприязнью и завистью жизнь Шолохова известна по тысячам страниц, написанных о нем. Не дай Бог быть умным в России- убьешь самого себя.
Думаю, почему я так горько сужу о народе, к которому сам принадлежу? Может, потому, что в литературе больше люблю документальное, чем художественное. А наш народ отождествляет художественный образ с жизнью. Я же с детства невзлюбил сказки: ведь это все неправда! Прочитав книжку, мне хотелось выяснить, а бы ли на самом деле такой герой?
С книгами Шолохова другое дело. Они полюбились сразу, потому что в них была правда, может, даже правдивее той, что владела жизнью, несуразной, жес-токой, неправедной.
И все же именно потому, что мы такие и так живем, у нас есть Шолохов. Мы, русские, лучшие из нас, можем все, что никто не сможет. Врач Демехов в 1947 году осуществил пересадку органов, пришил вторую голову собаке, которая действовала, как и первая, а мы его заклеймили. Весь мир пользуется сейчас его фантастическими открытиями, а он живет у нас в забвении... Изобрели спутник, космический корабль, скафандр, но какой космонавт, в какой стране выйдет в открытый космос в порезанном скафандре, который ему сунул в корабль кто-то из отечественных балбесов? А Владимир Ляхов вышел. Закрутил бинтом и липкой лентой отрезанную ногу скафандра и работал в открытом космосе...

Шолохов вынес жизнь и умер, как говорится, своей смертью. Мучился болью последние дни. Стал весить 46 килограммов. Посадили на стул - сползает, спина не держит. Привезли самолетное кресло с Ту-154 - то же самое. Пришли бабки станичные, подруги Марьи Петровны, насыпали в наволочку проса и усадили его. "Стал я просорушкой,- сказал,- от "рушить просо" стало быть". Попросил сигарету, закурил. Ночью отошел...

...Дороги перекрыли, паром через Дон не работал, билеты на поезда до Ростова и Миллерова не продавали. А люди шли и ехали на машинах из четырнадца-ти областей... Гений...

Я нашел запись в своем дневнике 21 февраля 1984 года:
"Сегодня проснулся с мыслью удивительной и странной: если умрет Шолохов, как назовут его - выдающийся или великий? Ему почти 79".
Есть какая-то космическая связь: я еще не знал, что в эту ночь он умер.

В звуке "Шолохов" шепчутся маки,
и волна догоняет волну,
и летят дончаки, аргамаки,
натянув горизонта струну.

О как больно летят, задевая
окончания нервов земли!
Плачь, родная земля золотая,
плачьте белым венком, ковыли.

Не затихнут о нем разговоры
новых листьев под ветром донским,
потому что, конечно, не скоро
кто-то в слове сравняется с ним.