Переход
- А ты читаешь на иврите? - Спросила Женя. Какое читаешь, если из штабелей галочек и птичек я понимаю только цифры. Да и те, как выяснилось не все. Тиги довел меня до платформы и купил билет. Однако, вместо севера я поехал на юг, мне было хорошо в поезде, на втором этаже поезда, пока поезд не оказался в тупике и старушка на хорошем русском не выгнала меня на платформу, где жарко и до поезда час. Читал Юрьенена и холодел от ужаса (у него всё сплошь серийные маньяки да каннибалы), пока поезда ждал, чтобы снова выйти не на той остановке. Короче, к "А Шалому", где меня ждал Геннадий, я прибыл с третьей попытки. Гена всё время был на телефоне, но я так зачитывал ему топонимы, что он не мог ориентироваться и просил передать трубку близ сидящему пассажиру. А это всё время оказывались люди в военной форме, их тут много, и они излучают такое спокойствие, что любо-дорого.

А Геннадию очень хотелось, чтобы мне Тель-Авив понравился. Из патриотических соображений и, видимо, квазилитературных. Поэтому мы проследовали на крышу небоскреба, откуда открывается вид на город и окраины. Панорама находится в ресторане, который из-за моих мотаний по поехдам, уже закрыли, в нём готовился банкет, но на воротах сидела девушка, к которой Генка тут же и обратился по-русски с песней про гостя из Москвы. Таможня дала добро на пять минут и даже денег не взяла. Вот мы и поднялись во всё белое, и Генка показывал мне северный Тель-Авив и южный, нас окружали транспортные развязки по которым катили ряды машин, как в "Солярисе" Тарковского и Тель-Авив, правда, не такой скученный как Токио, но есть нечто общее во всех азиатских городах - это "растительность" существования декорации - улиц, где дома хотят приклеиться друг к другу и, другая крайность, стать не-азиатскими, но квазиевропейскими или американскими. Генка говорит, что помнит Тель-Авив без небоскребов, им всего-то от силы лет десять. Ленка говорит, что когда приехала сюда, то небоскреба, на котором мы сейчас тоим не было, а другой, рядом с которым она мыла полы, рос на её глазах - этакая сигарета выкуриваемая наоборот. Они тут очень гордятся высотками, которые строит Cтарк (ни одна квартира
не повторяется). Но если небоскребы мысленно заштриховать, то выйдет тот самый типичный (классический) Тель-Авив, об атмосфере которого любит говорить Генка, каждый раз употребляя как пароль "баухаус". Ну, да, правильная, но обветшалая геометрия множит складки. Восточный город и есть город бесконечных складок, накладываемых друг на дружку, переходящих в складчатое море. Именно поэтому, отсюда, сверху, так заметна прямолинейность автобанов и дорог, территорий разглаженности, перманентной заутюженности, на фоне которой вся прочая каменистая растительность выглядит особенно вычурной, орнаментальной, органической какой-то.

Если вычесть небоскребы (а в Иерусалиме вычесть Старый Город) останутся такие приморские города, обращенные к солцу. Израиль хорош как идея, как проект, как рисунок на песке или на бумаге. Воплощение всегда смещает акценты, идеализм разбирвается о конкретику, о те самые камни и подводные течения, которые не учитывает идея. В этом смысле, Израиль очень похож на Советский союз со всеми заморочками про равенство-братство и дружбу народов. В том числе и поэтому, вероятно, Израиль стал для советских людей (многих из них) оказался окошком в мир. Через который можно было реализовать свою несоветскость. Что и происходило. Люди ехали в совершенно восточную страну, превращая ее в отчасти не-восточную (как эти же самые небоскребы). Если бы СССР не было, то и Израиля в том виде, каком он сейчас существует, не существовало бы. Если только представить, что границы были открыты в конце 60-х и...Просто сейчас таких окошек множество и можно не ехать сидеть на вулкане в пластиковом шезлонге и делать вид, что тебе дико комфортно и ты потягиваешь охлаждённый мартини. Таки да, потягиваешь.

Ну и плюс, эта постоянно эскалация напряжённости, в которой практически невозможно стать внутренним эмигрантом, затеряться. Пластилин спасается массой, в одиночку тут не вытянешь. Мы сидели в кафе, на фоне трансляции чемпионата мира по футболу и чернявые болельщики кричали что-то на своем. Женя, Аня, Лена, Гай, Вадим... И все они такие социально активные, социально ангажированные, конечно, с шутками-прибаутками, но заинтересованность-то кровная. Говорили, в основном, о политике, впрочем, только о политике и не так, как в России, не расслаблено, с пониманием что ничего изменить невозможно, а именно как люди, которым стоит дом построить - не всё же по съёмным углам. А потом жавра спала, а вместе с ней, вот что странно, спала и деловая (и какая угодно) активность. Когда природа позволяет комфортно существовать, улицы пустеют. Странно: будто люди заряжаются от жары и устраивают суету на фоне солнечной активности. Сиеста проходит вместе с сутолокой, с солнцем, которое и в Челябинске и в Москве тоже солнце, но здесь оно какое-то особенное, солнце-солнце, а всего-то скользнуть по глобусу серебрянной спичкой.

Я вот как скажу: Израиль - это всё ещё проект, это одна вопиюща потенциальность, отложенная справедливость и ожидание осуществления, от заема, который Ленка выплачивает за квартиру 25 лет вплоть до ожидания Мессии. Только не на крови проект осуществляется, а на камнями. Это не Россия, которая вся - поцелуй на морозе - здесь и сейчас, с ногтями, вросшими в кожу, Израиль растет вместе с людьми, как тот небоскреб, рядом с которым мыла полы Лена.