Дело о Шуберте в Доме Союзов
Дело в том, что это очень странное решение - проводить второй международный фестиваль оркестров в Колонном Зале Дома Союзов, запущенном и полузаброшенном, живущим своей, внутренней жизнью строго курортного кинотеатра. С неизбывной памятью о люстрах, затянутых в чёрную тюль и о телевизионных трансляциях. Тем более, что вся сцена, на которой выступал Национальный оркестр Франции оказался украшен огромным количеством белых цветов, из-за чего концерт ещё больше походил на наменклатурные похороны. Уж не знаю, на какое место ставили гробы генсеков, однако же, почему-то кажется, что ровно на то место, где стоял Риккардо Мути.

С торжественным похоронным обрядом концерт сближала и музыка Шуберта, похожая на инкрустированную шкатулку. Начинали с "Увертюры к пьесе "Розамунда", которая достаточно на слуху и, оттого, откликается; затем, сразу же - Восьмую, "Неоконченную", где трагические бравурные вставки нарушают атмосферу галантного празднества, проносящегося мимо и по касательной. Словно бы ты стоишь на берегу, а мимо проплывает "Титаник" и на его корме толпы беспечно веселящихся людей в белых костюмах и белых платьях. Сцена в Колонном Зале архитектурно не вынесена в отдельное пространство, она точно так же, как и зал окружена единым строем колонн, в едином свете-цвете без какой бы то ни было четвёртой стены, оркестровой ямы или чего-то отчуждающего, из-за чего оркестранты играют словно бы не на официальном концерте, анонсированном как одно из главных событий музыкального сезона, но едва ли не на пикнике. Московская жара, истомившая город и существенно способствовавшая упрощению нравов, сменилась майским хладом, но внутри Дома Союзов словно бы всё ещё длилось знойное лето, когда можно обмахиваться программками, забывать отключать мобильники или громко браниться в фойе (из-за чего Мути долго не начинал бисы, ждал, пока голоса за стеной, там, где буфет, умолкнут, но буфетчицы всё не умолкали и не умолкали - в отличае от Шуберта, которого всегда мало, зал послал гонца, благо по краям зала тусило множество народа - от корпулентных милиционерш до телевизионщиков), кимарить.

Все эмоции французский национальный выложил в первом отделении, из-за чего четырёхчастная "Большая" (№9) звучала после перерыва ровно и отстранённо. То есть, конечно, звучание прозрачное и струящееся, мерцающее, с нарочитыми паузами, испытание которыми зал выдерживает с чувством собственного достоинства, несмотря на всё те же мобильные телефоны, которые пару раз вклинивались. Но между частями не хлопаешь - уже хорошо, давно не ждёшь от публики филармонической дисциплины, но сегодня билеты спрашивали не только у метро, но и внутри метро тоже (благо от "Театральной" до Зала - всего-то несколько плотно заселенных городской жизнью метров), значит, люди, всё ж таки, не случайные, хотя и ведомые магией имени. В этом, кстати, можно будет убедиться на завтрашнем концерте - свердловский под управлением Дмитрия Лисса будет играть две редко исполняемые симфонии редко исполняемого Мясковского, вот и сравним два зала. Вот и сравним.

Разве можно нас удивить чем-нибудь после Венского Филармонического и целой россыпи удивительных концертов этого сезона, которые почти никогда не подводят? Виртуозное и ровно отмеренное исполнение, этакий "недобетховен", как определила исполнение "Большой" Юлька, обозначающее музыку, но лишённое внутренней логики и внутренней жизни. Вот почему Шуберт привиделся инкрустированной шкатулкой, вещью-в-себе, когда романтическое двоемирие так и не пролилось по эту сторону, а осталось там, целиком и полностью, в зазеркалье. Цепляться к частностям не очень хочется (специфику звучания духовых, говорят, следует списать на неравномерную акустику зала, а некоторую несинхронность вступлений несыгранностью или даже усталостью), однако же, чувства где? Где чувства, эмоции, за которыми, собственно, и тянешься, припадая к первоисточнику?

В общем, первый блин комом. Завтра будем ждать Мясковского, а послезавтра - отчётов газетных критиков. Как никогда интересно сравнить впечатление.