| Музыка: | Олимпиада. Конькобежный спорт |
Межрёберная невралгия
Мы же не знаем, как у других, прикидывая то, что внутри даже не на глаз (а не видно), но на слух, внутренний слух, устанавливающий соответствия наобум. Кто-то может переживать из-за защемленного пальца, а кто-то мужественно воспринимает ампутацию. Единой шкалы для всех нет и не может быть. Оттого всё условно и неопределённо. Неопределено.
Каждый раз задумываюсь об этом, читая кулинарные рецепты ("отмерить на глаз") или читая медицинские статьи. "Если у вас болит сердце..." Ну а как оно болит? Стонет? Ноет? А если ноет, то как? Что означает стон? Ощущение онемения и блокады вокруг - это сердце или, всё-таки, мышцы? Спросил отца, он начал рассказывать о "сердечной рубашке". Только ещё больше запутал.
Или вот музыку сидишь и слушаешь, сравниваешь. Но живьём - это одно впечатление, а в записи - это другое; вдруг то, что тебе кажется качеством исполнения, на самом деле, является акустическими особенностями студии и аппаратуры, размещённой за стеклом?
Вот всё самое важное - оно так, на границе границы, с отсутствием твёрдости ощущения. А ведь жизнь зависит от того правильно ты поставишь себе диагноз или нет. А когда ставишь то из чего исходить? Из самоопределяемого определения, которым и поделиться не с кем, так как нет языка. Нет ничего в языке, тело корчится безъязыкое...
Ночью читал Мандельштама и подсчитывал совпадения. Метафорические, но, тем не менее. Как в колею, время от времени впадаешь в чужие судьбы, оборачивающиеся твоей.
Чем шире кругозор, тем больше примеров перед глазами.
Одна героиня одного моего романа так давно жила, что на каждый знак зодиака у неё приходилось по нескольку родных и незаменимых фигур, отчего ежедневный прогноз по звёздам превращался для неё в молитву за здравие всех родных.
Вот и тут, у тебя, примерно точно такое же. Ты и Пушкин и Лермонтов, и Цветаева и Мандельштам, и Пелевин и Битов; у каждого можно найти черты своей личности. И не из-за того, что тебе свойственно подражать, просто сумма предыдущих опытов всегда больше опыта текущего проживания, всегда можно найти или же нащупать ориентиры.
Даже если ты в бассейне плывёшь. Или идёшь по Парижу. Или покупаешь в Париже. Или не покупаешь в Париже, экономишь. Или же затворяешься в Москве. Или же не затворяешься, сжигаешь себя, отапливая улицу. Или локальное помещение. Или же купол. Или же подвал. Если ты смотришь телевизор или же если ты не смотришь телевизор.
У любого кладбища или коммуналки есть чему поучиться. Пепел стучит социальными, экзистенциальными или творческими ролями. Время от времени выруливаешь - то в Тютчева, то в Фета; то в Лотмана, то в Кортасарище.
Приватизированные дискурсы, которым нельзя поддаваться, из которых следует выныривать, так как ради красного словца...
Кажется, это и есть ум, свойства ума. Дурной пример заразителен, ну, да. А не дурной - так тем более.
Кажется, только изредка, когда ты растерян и не знаешь как жить дальше (хотел написать "не знаешь, зачем живёшь", но тут же в память начали стучаться многочисленные примеры), когда ни межи, ни проблеска, ни даже промелька дискурса или индивидуального рисунка роли, ты осознаёшь, что вот это межеумочное межсезонье, неназванное и неузнанное, это и есть ты.
Живой и такой, какой ты есть; за вычетом, значит, всего остального. Всех остальных.
