| Вредно для несовершеннолетних - Вступление (часть 2) |
[Jun. 6th, 2010|09:49 am] |
Рождение Ребенка
Желание защитить ребенка, хотя оно и не является чем-то природным
или неизбежным, почти до боли понятно каждому, кто когда-либо его
испытывал. "Все сводится к одному, - говорит Джанет Джейк,
сорокашестилетняя мать из Сан-Франциско, наблюдая за тем, как ее
двенадцатилетний сын несется на скейтборде вниз по тротуару,
расположенному на крутом склоне, и перелетает через самодельную полосу
препятствий, сооруженную из ящиков и досок. - Ты не хочешь, чтобы твоему
маленькому было больно". В общем и целом, Джанет позволяет детям многое
(ежится, но не запрещает скейтбордное лихачество). Но как только речь
заходит о сексе, она становится, по ее собственным словам,
"твердокаменным консерватором". Как и многие другие родители, Джанет
полагает, что ее сексуальная "охранительность" по отношению к детям -
"удел всех смертных".
Но идея о том, что именно секс - то, от чего "маленьким" может быть
больнее всего, - едва ли удел всех смертных, будь то в настоящем или
прошлом. Понятие о том, что секс угрожает чуть ли не самому
существованию детей, лишает их детства, зародилось всего лишь около 150
лет назад.
Как пишет влиятельный французский историк Филипп Арьес, до
восемнадцатого века европейские общества не рассматривали то, что мы
теперь называем детством, как длительный период зависимости и защиты,
продолжающийся и тогда, когда молодой человек уже вполне созрел
физически и социально. Вплоть до примерно 1750-х годов, едва оторвавшись
от материнской груди, человек вливался в великое людское море, где
делил труд и досуг со своими собратьями, старыми и юными. Когда ему
исполнялось семь, его могли отдать в судомойки или ученики сапожника; в
четырнадцать он мог быть солдатом или королем, супругом и родителем; в
сорок, более чем вероятно, он был уже мертв.
Теория Арьеса об "изобретении детства" вызвала ожесточенные споры и
подверглась серьезному пересмотру, с тех пор как он впервые выдвинул ее в
1960 году (именно ему в значительной мере мы обязаны возникновением и
развитием плодотворной и активной дисциплины "истории детства"). Хотя
многие историки соглашаются с его основополагающим тезисом, что
положение молодых людей в обществе старших в прошлые века было более
подвижным и они не пользовались теми мерами специальной защиты, которые
созданы для них теперь, и что из-за высокой детской смертности у
взрослых не формировалась эмоциональная привязанность к детям так скоро,
как она формируется сегодня, все же в науке существует консенсус насчет
того, что как взрослые, так и сами дети признавали существование
отдельной категории человека, именуемой Ребенком. Л. Поллак, например,
изучил 415 первичных источников за период с 1500 по 1600 год и пришел к
выводу, что идея Арьеса "недоказуема... Даже если к детям и относились не
так, как сегодня, из этого вовсе не следует, что их не считали детьми".
Касательно сексуальности и ее роли в "мирском грехопадении", однако,
вплоть до восемнадцатого века детей рассматривали совсем не в том
ключе, в котором их рассматривают сегодня: они не были обязательно
"хорошими", а взрослые - "плохими", лишь в силу продолжительности их
пребывания на земле. В пуританской Америке, на самом деле, все было
ровно наоборот. Дети рождались во грехе, однако считалось, что они
способны к исправлению через религиозное окормление и социализацию,
которые происходили по мере того, как они росли. Как пишет Кэрин Кэлверт
в своей изумительной книге об истории материальной культуры детства в
Америке, игрушки и детская мебель периода пуританской колонизации
"подталкивали ребенка к контакту со взрослыми, к вхождению в их мир.
Обычай укладывать детей спать в одну постель со взрослыми, использование
помочей и ходунков для помещения детей в гущу взрослой жизни были
следствием такого видения мира, при котором превращение несовершенного
ребенка в цивилизованного взрослого рассматривалось как естественный и
желанный ход вещей".
В середине восемнадцатого века, сначала в Европе, идеология "хода
вещей" сменилась на свою прямую противоположность. Как показал
исследователь культуры Джеймс Кинкейд, английские и французские философы
эры романтизма сотворили образ Ребенка как существа, радикально
отличного от взрослых, наделенного чистотой и "невинностью" - это
неиспорченный "природный мальчик" Руссо, "чистый лист" ("tabula rasa")
Локка. Это существо, родившись вне Истории, подвергалось порче входом в
нее: невинности ребенка угрожало уже то, что он рос в мире взрослых, что
означало его приобщение к взрослому рационализму и политике. К концу
девятнадцатого века представление о детской невинности стало таким,
каким мы его знаем сегодня: дети оказались чисты уже не только от
политического и социального тлена, но именно от сексуального знания и
желаний. По горькой иронии, как раз тогда, когда особенно безжалостной
стала экономическая эксплуатация детей, взрослые решили спасти их от
секса.
Представление американцев европейского происхождения о переходе от
допубертатного детства к взрослости также претерпело огромные
метаморфозы. На протяжении почти всей писаной истории Европы в жизни
человека существовал некий смутно обозначенный период, называемый
юностью, который примерно совпадал с тем, что мы называем подростковым
возрастом, но определялся социальными, а не биологическими критериями. В
американских колониях, как и в их европейских метрополиях, молодые
мужчины (не женщины) становились экономически самостоятельными
постепенно, получая в свое распоряжение наследственное имущество и
одновременно беря на себя семейные финансовые обязательства, а также
политические права. Когда старшие члены семьи решали, что юноша готов
содержать собственную семью, он женился, официально становясь взрослым.
Знания о сексе также приходили постепенно, и ни святость девичьей
чести, ни запрет на добрачный секс не были универсальными. На
Американском континенте колониального периода среди рабов из Западной
Африки "брак освящал материнство, а не секс", и рабыня выходила замуж
обычно за отца своего первого ребенка - то есть "пост-фактум". В Колонии
Чесапикского залива из-за нехватки женщин и девочек они пользовались
известной мерой сексуальной свободы и в то же время подвергались
нещадной сексуальной эксплуатации. В Мэриленде девочки выходили замуж
начиная с двенадцатилетнего возраста, но и внебрачный секс, как
желаемый, так и нежеланный, был широко распространен: до 1750 года у
каждой пятой служанки рождался внебрачный ребенок, часто в результате
изнасилования, совершенного хозяином. Что касается пуритан, их реальная
жизнь не всегда являла собой примеры несгибаемого морализма, синонимом
которого стала их деноминация. Добрачный секс, хотя и был запрещен, мог
быть искуплен браком, и каждая третья невеста Новой Англии шла к алтарю,
уже будучи беременной.
В Европе же, в начале двадцатого века, когда королева Виктория
лежала на смертном одре, идеализированный ребенок столкнулся с
радикальным ниспровергателем идеалов: Фрейдом. Его "Толкование
сновидений" постулировало существование в ребенке врожденного
сексуального "инстинкта", который "вынашивается" эдиповыми страстями
семейной жизни и в конце концов трансформируется во взрослое вожделение,
честолюбие и творческое начало либо, если недостаточно
"прорабатывается", в невротические страдания. Несколько лет спустя
человек, впервые приведший Фрейда к американским берегам, определил
(одновременно закрепив за ней стойко дьявольскую репутацию) стадию
фрейдистского сексуального развития, главным барьером для которой было
женское: перенос клиторального эротизма во влагалище. В огромном томе,
озаглавленном "Adolescence" (англ. "юность", "подростковый возраст"),
детский психолог Стэнли Холл впервые употребил это слово в значении
"состояние превращения во взрослого" - и оно испытывало на прочность
каждого, кто проходил через него. Подростковый возраст был "долгим
причащением скалолаза, идущего на смерть" и напоминал не что иное, как
сцены из фильмов об Индиане Джонсе, от которых волосы встают дыбом.
"Поскольку его среда обитания постоянно усложняется, растет и опасность
того, что в своем восхождении подросток может скатываться вниз, - писал
он. - Новые опасности угрожают со всех сторон. Это самый критический
этап жизни, ибо неспособность взбираться вверх почти всегда означает
движение вниз, вырождение или падение". Самой страшной из этих
опасностей было сексуальное желание.
Теория Фрейда о сексуальном бессознательном, которое постоянно
"мутит воду", была его критикой рационализма эпохи Просвещения, но в то
же время он поддерживал и определенную рациональность как путь к
зрелости и социальному порядку. Приняв сексуальность как часть
человеческих взаимоотношений на всех этапах жизни, Фрейд и Холл
оказались не лучшими сынами викторианской эры. И все же они были сынами
викторианской эры. Фрейд приучил людей к мысли, что детская
сексуальность - это нормально, но в то же время убрал ее "с глаз долой",
объявив, что большую часть допубертатной стадии она является
"латентной". А Холл - даже более, чем Фрейд - изобразил "пробудившееся"
подростковое вожделение как непременный источник страданий и бед.
И весь этот исторический опыт продолжает жить в нас: "духи времени"
не вытесняют друг друга, как циклоны и антициклоны на
компьютеризированной карте погоды. Мы все еще наделяем ребенка
невинностью эры романтизма: вспомните "Дети приходят с небес" Джона Грея
в окружении херувимчиков. Викторианский страх перед ядовитым знанием о
мирской сексуальности все еще с нами; недавно он возродился с новой
силой в виде демонического образа Интернета. Холловский образ
подростковой сексуальности как "нормальной патологии" продолжает
оказывать активное влияние на детскую психологию, педагогику и
воспитание: что, как не он, проглядывает за "фактором риска" и
"бушующими гормонами"?
Со времен Фрейда сексуальность детей и подростков официально
считается "естественной" и "нормальной", только вот о значении этих слов
мы все никак не можем договориться, а советы специалистов в книгах и
статьях лишь подливают масла в огонь: "Не занимается ли ребенок сексом
слишком рано, слишком много? Тот ли это секс, с тем ли человеком, с тем
ли смыслом?" Дети и подростки продолжают жить каждый в своем
историческом наследии: у одного предки были рабами из Африки, у другого -
колонистами Чесапикского залива, у третьего - блудными, но прощенными
пуританами. А современная семья не может отделаться от своего
викторианско-фрейдистского наследия: от абсурдной задачи ввести ребенка в
социальный мир сексуальности, одновременно защищая его от нее.
Подобно тому как покрытая угольной пылью и сажей, но в то же время
сверкающая реальность жизни юных в городах эпохи промышленной революции
девятнадцатого века столкнулась с тогдашней идеологией
монашески-невинного детства, события двадцатого века разрывали детей и
их сексуальность в двух направлениях одновременно. Начиная с
направленных на защиту детей реформ Прогрессивной эры, закон и идеология
возводили стену между детством и взрослостью кирпич за кирпичом. В то
же время культурные, политические и экономические катаклизмы века
непрерывно таранили эту стену, особенно в ее самом слабом месте - в
точке перехода от детства ко взрослости, то есть в подростковом
возрасте. Великая депрессия и Вторая мировая война заставили подростков
стать к станку, покинуть дом, отправиться на фронт, поместив их таким
образом в сексуально более раскрепощенную среду. В послевоенные годы
автомобиль дал им подвижность; их родители, ставшие более обеспеченными,
и экономический бум, давший возможность зарабатывать, снабдили их
деньгами. А средства массовой информации дали им знания.
К концу двадцатого века традиционные вехи взрослости оказались в
полном беспорядке. Брак теперь может следовать за обзаведением
собственным домом, карьерой и кредитной историей; рождение ребенка может
всему этому предшествовать. Двенадцатилетних принимают в колледжи;
взрослые возвращаются в них, прожив полжизни; юные суррогатные матери
вынашивают детей для женщин, решивших обзавестись потомством после
климакса. Многие предпочитают жить вне брака и бездетными всю жизнь.
В нынешнюю эпоху "поздней современности", когда сюжеты из жизни
более походят на постмодернистские "тексты", чем на романы
девятнадцатого века, двух персонажей - Ребенка и Взрослого - становится
все труднее отличить друг от друга. Оставаясь во многом полностью
зависимыми от взрослых, дети по всему миру делят с нами труд и досуг во
всех сферах жизни - в наемной рабочей силе и коммерции, в индустрии
развлечений, в криминале, в войнах, в браке и в сексе.
Несмотря на то, что мы выделяем их в особую политическую категорию, в
особую медицинскую и психологическую специализацию, в отдельные
социальную субкультуру и рыночную нишу, дети двадцать первого века,
возможно, отличаются от взрослых менее, чем когда-либо с века
семнадцатого.
Вреден ли секс?
Ребенок порождает взрослого; взрослый - ребенка. Наша раздвоенность в
отношении детей и нашей собственной роли в их жизни стара и глубока.
"Христианство почитает своего бога как младенца в яслях, но в то же
время христианская моральная традиция постулировала природную грешность
детей", - пишет Марина Уорнер в своем замечательном эссе "Маленькие
ангелы, маленькие чудовища".
Современные попытки защитить идеализированного ребенка, одновременно
раздавив в нем грешника, с тем чтобы в результате получить приличного
взрослого, своей фанатичностью и жестокостью напоминают китайский обычай
бинтовать ножки девочек, с тем чтобы, когда они станут женщинами, их
ножки оставались маленькими и красивыми. Нынешняя государственная
политика в отношении несовершеннолетних и "консультации для родителей"
балансируют между панической защитой детей и безжалостным наказанием
детей. Как будто дети остаются беззащитно-невинными до некоей магической
черты, переступив которую, мгновенно превращаются в неисправимых
злодеев. Эта раздвоенность наиболее ярко проявляется в двух прямо
противоположных тенденциях: продолжая повышать возраст согласия на секс,
мы одновременно понижаем тот возраст, начиная с которого детей
разрешено судить взрослым уголовным судом. И то, и другое мы делаем,
само собой разумеется, "в лучших интересах" ребенка и общества.
Но что такое эти лучшие интересы ребенка? Политики и чиновники от
медицины, пасторы и эксперты расходятся в вопросах практических
стратегий и тактик обеспечения этих интересов, потому что среди
американцев существуют огромные расхождения по фундаментальному вопросу:
что такое хорошо, и что такое плохо вообще, не только для ребенка, а
для каждого? Детство, как мы уже успели заметить, представляет собою
историческое и культурное явление, что делает его и частью идеологии:
это не только физический феномен, но и идея, сконструированная на
каркасе моральных воззрений. Детство - вопрос истории, культуры и
морали, как и секс. Следовательно, и вопросы детской сексуальности
являются моральными вопросами.
Какие вопросы о детском и подростковом сексе занимают американцев
более всего в последние два столетия? Прежде всего, "заниматься ли им сексом" и "когда заниматься". И каковы же ответы? "Нет" и "Позже",
когда они женятся или выйдут замуж либо, как минимум, "созреют".
Единодушная поддержка подросткового воздержания, о которой
свидетельствуют результаты опросов, однако, маскирует значительные
расхождения между респондентами: один и тот же ответ на вопрос анкеты
может иметь под собой совершенно разные моральные основания. Большинство
взрослых хотят уберечь молодых людей от душевных травм и возможных
вредных последствий секса. Но одни из них исходят из того, что, по их
мнению, его риски превосходят способность почти всех детей и подростков
справляться с ними, а другие просто считают любой секс аморальным, если
он происходит не между двумя совершеннолетними гетеросексуалами,
состоящими друг с другом в законном браке.
Так или иначе, ли и когда - не те вопросы, которые
исследует моя книга, за исключением значения американского
помешательства на них и того, как они определяют наше понимание
сексуальности и отношения к ней детей. Чтобы вы не считали мой подход
каким-то странным или безответственным, напомню вам, что в Западной
Европе эти вопросы также не считаются сколько-нибудь насущными.
Сексуальное образование там основано на предположении, что, будучи
подростком, человек переживает несколько сексуальных связей, а
сексуальные игры, не доходящие до коитуса, начинает задолго до того (что
и есть на самом деле) и что сексуальное выражение человеческих чувств -
здоровая и счастливая часть взросления. Цель секспросвета эти страны
видят в том (что вытекает и из их более спокойного отношения к
сексуальности вообще), чтобы это сексуальное выражение было здоровым и
счастливым, а достигают они этого путем привития детям и подросткам
ценностей ответственности и обучения их технике безопасности и, да -
удовольствия. Воздержание в европейских школах не ставится во главу
угла, если вообще обсуждается.
Я не хочу сказать, что, стоит только взрослым прекратить подавлять
несовершеннолетний секс, как в спальнях и на задних сиденьях автомобилей
американских тинейджеров все станет тип-топ. Гомофобия и
женоненавистничество не менее сильны в коридорах школ зажиточных
пригородов, чем в офисе Джесси Хелмса (крайне консервативный сенатор -
прим. перев.) или в студиях гангстерского рэпа; насилие, совершаемое
подростками против своих сексуальных партнеров, цветет пышным цветом. Во
многом из-за этой подростковой нетерпимости и бесчувствия многие
подростки, особенно девушки, имеют опыт нежеланного или неприятного
секса. Четыре миллиона подростков в год заражаются ЗППП, а половина из
сорока тысяч новых ВИЧ-инфекций в год приходится на людей моложе 25 лет.
И хотя общая смертность от СПИДа в США снижается, с 1993 года он
является главной причиной смертей в возрастной группе от 25 до 44 лет.
Секс среди американских подростков, как и секс среди американских
взрослых, слишком часто не является ни равноправным, ни приятным, ни
безопасным. Эта книга - изложение моей аргументации того, почему текущая
психологическая, юридическая и педагогическая практика только
усугубляет, а вовсе не облегчает это печальное положение вещей.
"Вредно для несовершеннолетних" утверждает, что секс сам по себе не
вреден для несовершеннолетних. Истинный же источник вреда кроется в тех
условиях, в которых некоторые дети и подростки занимаются сексом, в
условиях, способствующих тому, что представители медицинских ведомств
называют "нежелательными исходами", то есть, в первую очередь,
нежелательной беременности и ЗППП, не говоря уже о том, что я также
назвала бы нежелательным исходом: просто плохому сексу.
Вряд ли кого-то удивит, что это те же самые условия, которые
способствуют и другим несчастьям детей. Некоторые из этих условий, как
например отрицание или унижение женского и гомосексуального желания,
могут по-разному выражаться в разных экономических классах и социальных
средах, но встречаются везде. Другие являются результатом социального
неравенства и дискриминации. Более 80 процентов девушек, ставших
матерями в возрасте до 20 лет, происходят из бедных семей. Среди молодых
людей, больных СПИДом, наблюдается огромная расовая диспропорция: хотя
афро-американцы и латиноамериканцы составляют всего около четверти
населения США, среди подростков мужского пола с этим диагнозом они
составляют 56 процентов, а среди подростков женского пола - 82 процента.
А из черных гомосексуальных мужчин в возрасте от 20 до 30 лет,
проживающих в городах, почти треть заражены ВИЧ. Даже инцест высоко
коррелирует с бедностью и неотделимым от нее семейным хаосом:
вероятность того, что ребенок, чьи родители зарабатывают менее 15 тысяч
долларов в год, подвергается сексуальному злоупотреблению в семье, в
восемнадцать раз выше, чем для ребенка из семьи с годовым доходом более
30 тысяч долларов в год.
Именно эти несчастливые условия, а вовсе не желание физической
близости, не детские порнографы, не аборты и даже не злобный вирус ВИЧ
делают юных беззащитными перед опасностями, причиняют им вред. Бедные
люди не менее моральны, чем богатые люди. Но бедность, как и секс, -
явление, укорененное в моральных приоритетах, результат умышленной
финансовой и социальной политики, препятствующей справедливому
распределению здоровья, образования и богатства в богатой стране.
Несправедливое распределение сексуального здоровья и счастья также
является частым результатом этой политики.
Секс - вопрос морали. Но не в каком-то уникальном смысле этого слова
и не в большей степени, чем многие другие аспекты человеческих
взаимоотношений. Секс - это не какая-то отдельная категория жизни; его
не следует рассматривать как отдельную категорию и в искусстве, в
образовании, в политике, в коммерции, в вопросах душевных травм или,
наоборот, эмоционального обогащения. Детский и подростковый секс может
быть моральным или аморальным. Моральным или аморальным может быть и
наше отношение к тем детям и подросткам, которые желают его и стремятся к
удовлетворению своего желания.
"Вредно для несовершеннолетних" начинает с двух отрицаний: секс сам
по себе не вреден для несовершеннолетних; и американская кампания по
защите детей ни от чего детей не защищает. Наоборот, часто она им
вредит.
Но моя книга имеет и позитивный смысл. Она исходит из посылки, что
секс, то есть прикосновения, разговоры и фантазии, направленные на
получение физического удовольствия, является ценной и критически важной
частью взросления, с первых лет жизни ребенка и до взрослого возраста. Я
даже осмелюсь утверждать, что ценность удовольствия вообще - истинно
американская ценность. Согласитесь: страна, изобретшая рок-н-ролл и
шоколадный кекс с орехами и двойной помадкой, - это страна, любящая
удовольствия. "Жизнь, свобода и стремление к счастью" - наши
отцы-основатели считали счастье настолько важной вещью, что сделали его
одним из принципов американской системы. А в понятие счастья входит и
сексуальное счастье. Даже христианские фундаменталисты, которые,
казалось бы, только и думают о том, как бы всем "обломать кайф",
произвели на свет обширную и богатую литературу сексуальных - или, как
они их называют, супружеских - советов.
К лучшему это или к худшему, но американская культура придает огромное значение сексу - огромное.
Но если от взрослых ожидают сексуального мастерства, основам этого
мастерства следует обучать и детей. Если учителя хотят, чтобы им верили в
вопросах сексуальной ответственности, они должны быть честными и в
вопросах сексуального удовольствия. Если родители хотят, чтобы их дети
были счастливы сегодня и завтра, их долг - и они должны исполнять этот
долг с радостью - помочь своим детям научиться любить как должно, то
есть с уважением к другим и к самим себе, искусно телом и душой,
морально - как должен быть морален любовник, друг и гражданин.
Мы, взрослые, имеем моральный долг перед детьми: не только защищать
их и учить безопасности, но и дать им право получать удовольствие.
Читать далее>>
 |
|
|
