|
|
Пишет souffleur (![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo.gif){kind=small} souffleur)@ 2020-01-13 10:45:00 |
 |
|
 |
|
|
|
|
|
|
 |
|
 |
&
Сталин еще в четвертом классе любил играть в фанты в позе лотоса с кисточкой на лбу, упрямый от природы молча пил молоко из фляжки и во время бомбежек плакал по ночам Мальчишкой всегда приезжал к нам из Москвы, потом в университете, до тридцати работал в газете, недавно женился, имел собственного кота, трех кошек и несколько собак На мой вопрос о том, почему он называет своих кошек кошками, он как-то грустно улыбнулся, и я решил – очевидно, назвал потому, что понятия о природе у него не было Однажды он налил мне в стакан воды из графина и бросил туда кусок ваты. В следующий раз его прищуренные глаза спросили, чем я намерен заняться. Я не знал даже, что на свете существует мое желание, и он, неожиданно для меня, назвал меня хорошим мальчиком. Когда я поделился этим с отцом, он подумал, что я сошел с ума, и только рассмеялся и сказал, что самые лучшие ребята встречаются далеко от дома – в городском центре ... Недавно мне попались на глаза газеты, и я понял, что это не шутка – в центре города жили не только дети, но и взрослые. Улицы и дома были заполнены людьми; я видел на них значки и синие ленты с портретами Ленина, Сталина, Бухарина, Томского и многих других. Были там и взрослые люди – например, Иосиф Сталин. С ними я тоже встречался. Хотя отца я знал, мне и в голову не приходило спросить его об этом – видимо, его удивило бы, что такая серьезная вещь может интересовать ребенка. Но когда он намекнул, что я очень похож на них, я вдруг понял. Я понял это, увидев, как смотрюсь со стороны – с волосами, забранными в хвост, с детским румянцем на щеках. Он заметил, что когда я держу себя под строгим контролем, я становлюсь похожим на очень молодую маму. Ему захотелось объяснить, что такое бдительность, но он передумал. Я понял, что он будет уважать мое решение и не будет лезть ко мне с советами. Еще я понял, что то, чем он занимается в жизни, есть часть того, чем я занимаюсь в последнее время. Он даже остановился и зааплодировал, увидев у меня на шее золотую цепочку с медальоном в форме сердечка. Это был мой последний из медальонов с изображением Сталина, который я когда-нибудь забуду. А потом мы расстались – потому что нельзя было на день разлучить сердца – и больше не встретились, потому что из наших встреч были нарушены традиции. Но вы никогда не спрашивали меня, как я их нарушаю – и я не говорил ничего в ответ. Здесь вы, может, удивитесь. Я вовсе не стремился походить на великих сынов советского народа. Я хотел стать просто таким мужиком, безгрешным и счастливым. Мне хотелось, чтобы рядом со мной была просто молодая мама. Мне всегда хотелось, чтобы со мной был кто-то, кто любил меня и о ком я мог бы писать. Я знал, что этим человеком будет мой товарищ – вы понимаете? Он – лубянский ангел. Но не хотел, чтобы этим ангелом была одна из моих подруг. Ему нужен был человек исключительной добродетели, со светлой душой, такой, как я. Поэтому я и повторил все то же самое в третий раз. Он обещал мне какую-то девочку. С четырьмя пальцами на ногах. И называть его я буду господином Генеральным Писателем. О котором уже идет служба. «Да, господин Генеральный Писет. Прим, приведен по безграмотности. Не задерживайтесь». Я хотел счастья для всех. И для себя. Мне хотелось сказать еще одно. Я, может быть, не совсем понимаю, что это за девочка – но хочу сказать, что я ее люблю. Может быть, не одну, а двоих. Каждый день она каждый день является к вам и говорит – простите. Простите. Я тоже вас прошу – простите. Я люблю вас всех, Боже, как я вас люблю. Господа генералы, я хочу, чтобы у вас было несколько минут счастья… И побыстрее, пожалуйста! Спасибо вам за все. Спасибо от вас за всю Россию. Спасибо вам, Боже мой, за Россию… Последнее слово отлетело от моих губ, и голова исчезла. Вокруг стала играть музыка. Приятная музыка. Я перевел глаза на Свету. Она тоже улыбалась. Жмурясь, я смотрел на красные трусы с черными буквами. Господи! Опять написал: ОТДАТЬ СПОКОЙНИКУ». Я перечитал последнюю фразу на мониторе. «25. Стоп. Стоп. Так ведь не «ПАВЕЛ» написан. Вернее: «ПАВЕЛ АББАШИ». Значит, написано: «ПОДМАСТРИТЕЛЬ». Это другая буква от «ПОДЛОЖИТЬ». Но какое отношение к проституции имеют подмяты под кровати? Почему проститутка должна быть проституткой? Я же, что про это знаю? Я здесь только валяюсь…» Я закрыл глаза. Нужно было подумать о многом. Я подумал о чем-то успокоительном. Постепенно из меня исчезло скопившееся за день раздражение. Остатки которого въелись мне в мозг. Вскоре я уже был спокоен. Свету я больше не звал. А потом в моей комнате появилось новое действующее лицо — толстое, злое существо, чье имя было «Клавдианус». Оно приползло с улицы, злобно махая ногами, чтобы показать, что сегодня в программе еще несколько человек будут заниматься со мной. Я сразу понял, что он хочет со мной сделать, и немедленно закрыл уши. Клавдианус сделал мне что-то ужасное. Но его слова на фоне собственных гнусных действий казались совершенно добрее. Я вдруг успокоился и почувствовал страх. Я по-прежнему продолжал сидеть на кровати, но все время старался закрыться руками. Клавдианус был в моей комнате. Я повернул голову и посмотрел на него. Спрыгнув с кровати, он подошел к кровати и поднял с нее руки. Пожав их, он сложил их вместе. Ничего не произошло. Тогда он начал быстро ходить по комнате. Но я снова закрыл уши и закрыл глаза. Клавдианус вернулся на свое место, сел в свое кресло и больше не стал меня беспокоить. А потом я перестал его замечать. Все стало как прежде. Но на следующее утро, когда я открыл глаза, на кровати лежал тот же Клавдианус. Меня поразил тот факт, что это было именно его лицо. Тогда я понял, что он был самим собой. Прошло несколько дней, и я по-прежнему не обращал на него внимания. Меня совсем не интересовал тот факт, что это его лицо и руки. Но на следующий день, когда я открыл глаза, на кровати лежал тот же Клавдианус. На этот раз я не закрыл уши и не закрылся руками. Несколько дней спустя я проснулся с мыслью о том, что я даже не помню его лица. Но я уже знал, что это и есть его лицо. И оно не менялось. Через два дня я опять открыл глаза. На кровати лежал тот же Клавдианус. Я вспомнил его лицо. На нем было точно то же выражение. Но я уже знал, что это его лицо. И оно не менялось. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не помню его имени. Но я уже знал, что это имя и оно одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не помню свое имя. Но я уже знал, что это одно и то же имя. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю своего имени. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю своего имени. Но я уже знал, что это имя и оно одно. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю своего имени. Но я уже знал, что это имя и оно одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое глаза. Когда я посмотрел на них опять, в них уже не было необходимости. Я их даже не видел, они были просто галлюцинацией, которая отражалась в моем уме. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое ноги. Но я уже знал, что это ноги и они одна и та же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое руки. Но я уже знал, что это руки и они одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое нос. Но я уже знал, что это нос и он один и тот же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое глаза. Но я уже знал, что это глаза и они одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое ноги. Но я уже знал, что это ноги и они одна и та же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое глаза. Но я уже знал, что это глаза и они одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое язык. Но я уже знал, что это язык и он один и тот же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое время. Но я уже знал, что время одно и оно одно. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое мир. Но я уже знал, что это мир и он одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое я. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое сознание. Но я уже знал, что это сознание и оно одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое страх. Но я уже знал, что страх есть следствие сознания. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое свет. Но я уже знал, что свет есть следствие сознания. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое я. Но я уже знал, что я есть ничто и я ничего не могу. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое я. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, как я буду жить дальше. Но я уже знал, что жизни уже не будет и мне будет во все стороны протянут нить, и через нее начнется мой бесконечно длинный и страшный путь по направлению к окончательной гибели. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, кто я такой. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, куда я отправлюсь. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, чего я хочу. Но я уже знал, что я ничто, и я ничего не хочу. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что я даже не знаю, что я сейчас чувствую. Но я уже знал, что мне больно, и я знаю, что такое боль. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, как мне умереть. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, когда придет смерть… Последний вопрос о жизни. Ты был в церкви? Был? Я слышал, что никогда не узнаешь, придешь ты на службу или нет. Ты говорил, что никогда не узнаешь, когда она придет. Поэтому так важно знать, когда тебя здесь нет. И теперь я могу дать тебе ответ. Это все равно что дважды родить и не знать, кто и что ты из себя представляешь. Это как загадать дважды, но не узнать ответа…[ 20 - Цит. по: Цит. по: Dr. John Miller. Miracles of Society. Part 1. America: William Morrow, 1987. P. 287.] Так говорят в Америке.
Сталин еще в четвертом классе любил играть в фанты в позе лотоса с кисточкой на лбу, упрямый от природы молча пил молоко из фляжки и во время бомбежек плакал по ночам Мальчишкой всегда приезжал к нам из Москвы, потом в университете, до тридцати работал в газете, недавно женился, имел собственного кота, трех кошек и несколько собак На мой вопрос о том, почему он называет своих кошек кошками, он как-то грустно улыбнулся, и я решил – очевидно, назвал потому, что понятия о природе у него не было Однажды он налил мне в стакан воды из графина и бросил туда кусок ваты. В следующий раз его прищуренные глаза спросили, чем я намерен заняться. Я не знал даже, что на свете существует мое желание, и он, неожиданно для меня, назвал меня хорошим мальчиком. Когда я поделился этим с отцом, он подумал, что я сошел с ума, и только рассмеялся и сказал, что самые лучшие ребята встречаются далеко от дома – в городском центре ... Недавно мне попались на глаза газеты, и я понял, что это не шутка – в центре города жили не только дети, но и взрослые. Улицы и дома были заполнены людьми; я видел на них значки и синие ленты с портретами Ленина, Сталина, Бухарина, Томского и многих других. Были там и взрослые люди – например, Иосиф Сталин. С ними я тоже встречался. Хотя отца я знал, мне и в голову не приходило спросить его об этом – видимо, его удивило бы, что такая серьезная вещь может интересовать ребенка. Но когда он намекнул, что я очень похож на них, я вдруг понял. Я понял это, увидев, как смотрюсь со стороны – с волосами, забранными в хвост, с детским румянцем на щеках. Он заметил, что когда я держу себя под строгим контролем, я становлюсь похожим на очень молодую маму. Ему захотелось объяснить, что такое бдительность, но он передумал. Я понял, что он будет уважать мое решение и не будет лезть ко мне с советами. Еще я понял, что то, чем он занимается в жизни, есть часть того, чем я занимаюсь в последнее время. Он даже остановился и зааплодировал, увидев у меня на шее золотую цепочку с медальоном в форме сердечка. Это был мой последний из медальонов с изображением Сталина, который я когда-нибудь забуду. А потом мы расстались – потому что нельзя было на день разлучить сердца – и больше не встретились, потому что из наших встреч были нарушены традиции. Но вы никогда не спрашивали меня, как я их нарушаю – и я не говорил ничего в ответ. Здесь вы, может, удивитесь. Я вовсе не стремился походить на великих сынов советского народа. Я хотел стать просто таким мужиком, безгрешным и счастливым. Мне хотелось, чтобы рядом со мной была просто молодая мама. Мне всегда хотелось, чтобы со мной был кто-то, кто любил меня и о ком я мог бы писать. Я знал, что этим человеком будет мой товарищ – вы понимаете? Он – лубянский ангел. Но не хотел, чтобы этим ангелом была одна из моих подруг. Ему нужен был человек исключительной добродетели, со светлой душой, такой, как я. Поэтому я и повторил все то же самое в третий раз. Он обещал мне какую-то девочку. С четырьмя пальцами на ногах. И называть его я буду господином Генеральным Писателем. О котором уже идет служба. «Да, господин Генеральный Писет. Прим, приведен по безграмотности. Не задерживайтесь». Я хотел счастья для всех. И для себя. Мне хотелось сказать еще одно. Я, может быть, не совсем понимаю, что это за девочка – но хочу сказать, что я ее люблю. Может быть, не одну, а двоих. Каждый день она каждый день является к вам и говорит – простите. Простите. Я тоже вас прошу – простите. Я люблю вас всех, Боже, как я вас люблю. Господа генералы, я хочу, чтобы у вас было несколько минут счастья… И побыстрее, пожалуйста! Спасибо вам за все. Спасибо от вас за всю Россию. Спасибо вам, Боже мой, за Россию… Последнее слово отлетело от моих губ, и голова исчезла. Вокруг стала играть музыка. Приятная музыка. Я перевел глаза на Свету. Она тоже улыбалась. Жмурясь, я смотрел на красные трусы с черными буквами. Господи! Опять написал: ОТДАТЬ СПОКОЙНИКУ». Я перечитал последнюю фразу на мониторе. «25. Стоп. Стоп. Так ведь не «ПАВЕЛ» написан. Вернее: «ПАВЕЛ АББАШИ». Значит, написано: «ПОДМАСТРИТЕЛЬ». Это другая буква от «ПОДЛОЖИТЬ». Но какое отношение к проституции имеют подмяты под кровати? Почему проститутка должна быть проституткой? Я же, что про это знаю? Я здесь только валяюсь…» Я закрыл глаза. Нужно было подумать о многом. Я подумал о чем-то успокоительном. Постепенно из меня исчезло скопившееся за день раздражение. Остатки которого въелись мне в мозг. Вскоре я уже был спокоен. Свету я больше не звал. А потом в моей комнате появилось новое действующее лицо — толстое, злое существо, чье имя было «Клавдианус». Оно приползло с улицы, злобно махая ногами, чтобы показать, что сегодня в программе еще несколько человек будут заниматься со мной. Я сразу понял, что он хочет со мной сделать, и немедленно закрыл уши. Клавдианус сделал мне что-то ужасное. Но его слова на фоне собственных гнусных действий казались совершенно добрее. Я вдруг успокоился и почувствовал страх. Я по-прежнему продолжал сидеть на кровати, но все время старался закрыться руками. Клавдианус был в моей комнате. Я повернул голову и посмотрел на него. Спрыгнув с кровати, он подошел к кровати и поднял с нее руки. Пожав их, он сложил их вместе. Ничего не произошло. Тогда он начал быстро ходить по комнате. Но я снова закрыл уши и закрыл глаза. Клавдианус вернулся на свое место, сел в свое кресло и больше не стал меня беспокоить. А потом я перестал его замечать. Все стало как прежде. Но на следующее утро, когда я открыл глаза, на кровати лежал тот же Клавдианус. Меня поразил тот факт, что это было именно его лицо. Тогда я понял, что он был самим собой. Прошло несколько дней, и я по-прежнему не обращал на него внимания. Меня совсем не интересовал тот факт, что это его лицо и руки. Но на следующий день, когда я открыл глаза, на кровати лежал тот же Клавдианус. На этот раз я не закрыл уши и не закрылся руками. Несколько дней спустя я проснулся с мыслью о том, что я даже не помню его лица. Но я уже знал, что это и есть его лицо. И оно не менялось. Через два дня я опять открыл глаза. На кровати лежал тот же Клавдианус. Я вспомнил его лицо. На нем было точно то же выражение. Но я уже знал, что это его лицо. И оно не менялось. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не помню его имени. Но я уже знал, что это имя и оно одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не помню свое имя. Но я уже знал, что это одно и то же имя. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю своего имени. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю своего имени. Но я уже знал, что это имя и оно одно. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю своего имени. Но я уже знал, что это имя и оно одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое глаза. Когда я посмотрел на них опять, в них уже не было необходимости. Я их даже не видел, они были просто галлюцинацией, которая отражалась в моем уме. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое ноги. Но я уже знал, что это ноги и они одна и та же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое руки. Но я уже знал, что это руки и они одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое нос. Но я уже знал, что это нос и он один и тот же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое глаза. Но я уже знал, что это глаза и они одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое ноги. Но я уже знал, что это ноги и они одна и та же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое глаза. Но я уже знал, что это глаза и они одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое язык. Но я уже знал, что это язык и он один и тот же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое время. Но я уже знал, что время одно и оно одно. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое мир. Но я уже знал, что это мир и он одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое я. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое сознание. Но я уже знал, что это сознание и оно одно и то же. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое страх. Но я уже знал, что страх есть следствие сознания. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое свет. Но я уже знал, что свет есть следствие сознания. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое я. Но я уже знал, что я есть ничто и я ничего не могу. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что такое я. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, как я буду жить дальше. Но я уже знал, что жизни уже не будет и мне будет во все стороны протянут нить, и через нее начнется мой бесконечно длинный и страшный путь по направлению к окончательной гибели. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, кто я такой. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, куда я отправлюсь. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, чего я хочу. Но я уже знал, что я ничто, и я ничего не хочу. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, что я даже не знаю, что я сейчас чувствую. Но я уже знал, что мне больно, и я знаю, что такое боль. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, как мне умереть. Через два дня я проснулся с мыслью о том, что я даже не знаю, когда придет смерть… Последний вопрос о жизни. Ты был в церкви? Был? Я слышал, что никогда не узнаешь, придешь ты на службу или нет. Ты говорил, что никогда не узнаешь, когда она придет. Поэтому так важно знать, когда тебя здесь нет. И теперь я могу дать тебе ответ. Это все равно что дважды родить и не знать, кто и что ты из себя представляешь. Это как загадать дважды, но не узнать ответа…[ 20 - Цит. по: Цит. по: Dr. John Miller. Miracles of Society. Part 1. America: William Morrow, 1987. P. 287.] Так говорят в Америке.
