Про звуки и языки.
Всю последнюю неделю возвращался домой пешком -- километров пять с гаком, один раз с большим крюком через площадь Вогезов и Бастилию, один раз с небольшим через Сен-Поля и Риволи.
Совершенно прекрасно вечереет и все погружается под какое-то мутное стекло, и пробка медленной волной перекатывается как огромный светящийся питон, и сирийские семьи под пледами жмутся к белым палевым стенам домов и блестят из под пледов своими красивыми черными глазами, как зверьки какие-то; и карусель около площади Алезия постепенно останавливается, откатав то, что было оплачено, и тут няни мамы бабушки берут детей в руки и извлекают их из автомобилей лошадей и самолетов. А пробка все перекатывается и гудит, гудит, как будто у огромного светящегося питона урчит в животе неземными звуками.
И всю дорогу каждый раз я что-нибудь непременно мычал, все равно что: детские стихи Чуковского, или "Весну Священную", или сэмплы Оксимирона. Или что-то вообще несуществующее, не то попурри, не то пародию, не то просто звук. Только сегодня я честно весь путь пел Летова -- ну вечер пятницы, как никак.
В один из вечеров зашел по дороге (не переставая мычать, конечно) в храм святого Пьера в Монруже, довольно странный результат шестидесятых годов 19 века. Посетителей там не было, зато в центре храма священник проводил познавательную экскурсию куче детей младше-школьного возраста. Показывал, как кланяться и подходить к алтарю. Дети размахивали африканскими косичками, кланялись и подходили к алтарю. Вроде им прикольно было.

В результате чувствую себя совершенно счастливым. Видимо так и должен жить человек: ходить по чужому городу часами и мычать. Первые пару лет будет надоедать, быть может, но зато потом станет легко и здорово, и останется так следующую вечность. Ходить и мычать. И чтоб сирийцы черными глазами смотрели и карусели замирали. А ты ходи и мычи. А есть, спать и пить -- грешновато. Думать и трахаться -- хорошо, но уж очень несвободным себя чувствуешь.

Еще снилось: сперва, с утра, я начал вспоминать, как доказывается аргумент Экмана-Хилтона и по дороге заснул. В какой-то момент мне показалось, что для того, чтобы завершить доказательство, осталось уточнить точное определение терроризма. И я блин проснулся и полез гуглить.

А сегодня приснился город, видимо, Ярославль, и в нем мой научный руководитель, дорогой, и негритянка в балетной пачке, танцующая на мосту, и рядом с ней негр в красной майке, жонглирующий фруктами. Потом город как-то подозрительно опустел, только в нем повсюду стали попадаться люди на полу с руками за головами и люди над ними с автоматами -- не то омон, не то игил. Было много желтых пустых коридоров, которые под конец вывели меня на Крымский мост. С Крымского моста хорошо обозревался весь пиздец, спустившийся на Москву, еще столь недавно бывшую спокойным Ярославлем. Здания рушились в Москва-реку, по улицам неслись потоки крови, на деревьях в парке Горького качались висельники. Я стоял и, извините за прямоту речи, охуевал, а рядом стояли два таджика в касках небесно-голубого цвета и тоже, извините, охуевали. Так мы с ними вместе охуевали (таджики еще что-то говорили, но кто-то предусмотрительно отключил звук), пока вдалеке, на другом конце моста, в облаке порохового облака и пыли, не показались колонны, марширующие под донбассовскими флагами. В этот момент начался обратный отсчет. Таджики беззвучно считали вместе с ним. Когда дело дошло до нуля, колонны нашистов застыли и по всем каналам выступил Путин и сказал, что это были учения мол что будет, если на нас нападет Америка. "Как можно быть таким долбоебом" -- подумал я и проснулся.

Еще понял внезапно, почему правильно определять структуру Ходжа через фильтрацию, а не через разложение: при вариации (p,q)-слагаемые нихрена голоморфными не будут, а флаг -- вроде как будет.

Еще в начале месяца оказался по семейным обстоятельствам в городе Падуе и наблюдал там язык Антония Падуанского, 13 в. Такой громадный золотой кокошник, а по середине, в хрустальной такой камере, в золотой такой подставке человеческий язык. Маленький и острый.