Мир № 520

Всё, что не убивает – делает сильнее, не так ли? Вспомни сейчас: наш заезд со статьей от 12 до 20 лет, как всё казалось непонятным и с ощутимым привкусом трагедии в этом коктейле страстей. Сейчас над «теми» нами, мы «сегодняшние» смеёмся. Ну вот я, к примеру, как вспомню всю эту драму с надуванием щек – так прямо и покатываюсь со смеху. Хотя, конечно, немного грустно, что «тех», «серьезных героических парней и девушек» наверное, уже больше не будет. Да и хлеб с ними, грустить нам неприемлемо, да и грусть – плохое оружие, а мы к этому времени стали оружием гораздо более совершенным. И спасибо УИН за понимание этих простых вещей и Weapon Upgrade.




Смотрящий за хатой (камерой) и смотрящий за общим хаты подтянули меня на разговор. Я ждал этого и знал о чем пойдет речь. Когда новый человек заезжает в камеру, первые дня три к нему присматриваются, потом определяют, кем он будет в камере.

Традиционное распределение ролей в общих (больших и многолюдных) камерах примерно следующее.

1. Привилегированная часть арестантов – так называемая «братва». Возглавляет её смотрящий за камерой. Его основная обязанность – следить за соблюдением воровских законов в камере, по этим же законам решать споры, возникающие между арестантами, пресекать и наказывать сокамерников совершающих поступки не по понятиям, и объяснять новичкам воровские законы. Через него решаются вопросы с другими камерами. Для решения особо сложных ситуаций, и спорных вопросов между смотрящими разных камер, существуют смотрящие за корпусами. Выше них стоят положенец (смотрящий за тюрьмой) и смотрящий за общаком тюрьмы. Выше положенца только воры ( вор = вор в законе = жулик). Смотрящий за общаком камеры должен распределять уделенное на общак (продукты, сигареты, средства гигиены и т.д.) между сокамерниками и ежемесячно с общака камеры часть уделять на общак тюрьмы. Остальная братва обычно либо помогает смотрящим за хатой и общим, либо ничего не делает.

2. Не входят в братву дорожники, но быть дорожником считается почетным. Дорога – это попросту говоря связь между камерами при помощи палок и веревок. По дороге из камеры в камеру можно передавать малявы (записки) или небольшие предметы. Из камеры в камеру малявы и грузы можно отправлять через всю тюрьму. Ну, а дорожники – это те кто «стоит на дороге», т.е. налаживает её и осуществляет передачу маляв, грузов, воровских прогонов и т.п. На дороге могут стоять как стремяги, так и мужики.

3. Шнифтовые - по сути это стоящие на шухере. В тормозах (дверях) есть глазки, они называются шнифты. Шнифтовые по очереди стоят на тормозах и смотрят в шнифты, наблюдают за происходящем на продоле. Когда в камере идет черный ход – работает дорога, пользуются мобильным телефоном, употребляют алкоголь и наркотики, играют на интерес и т.д. и т.п. в шнифт могут заглянуть мусора. Шнифтовой должен не дать этого сделать. Если начали открывать тормоза, шнифтовой должен предупредить об этом и не впускать мусоров, пока не спрячут запрет. Если шнифтовой совершил косяк – например отвлекся на секунду, в этот момент в шнифт заглянул продольный и увидел мобильник, со шнифтового за это спросят по всей строгости тюремной жизни. Стоять на шнифту – значит участвовать в воровском ходе.

В некоторых камерах есть нетрадиционные должности. Например, если сидит юрист, иногда бывает так, что он помогает сокамерникам решать юридические проблемы (ведь у некоторых з/к даже нет адвоката), и больше ничем не занимается. А из традиционных должностей шнифтовой – это пожалуй, низшая ступень из достойных занятий.

4. После занятий почетных идут непочетные. Вообще-то по понятиям на них попадают либо за проступки, либо за грев, люди не получающие передач с воли, соглашаются сами. Но на деле частенько на такие должности просто загоняют новичков, пока они не разобрались что к чему. Должности эти – смотрящий за дубком (столом), он следит за чистотой дубка, служит поваром и официантом для братвы и т.д. И те, кто на уборке – подметают, моют пол и тому подобное. На спецу уборку обычно делают все сокамерники и считается что убрать за собой – это не западло, западло – это в грязи жить. И я с этим полностью согласен. Но на общем корпусе все не так. И моющего полы в большой хате, все считают низко павшим. Есть и другие подобные должности, но встречаются реже.

5. Низшая каста – непорядочные арестанты (обиженные, крысы, суки, гады, и т.п.). Обычно им доверяют только мыть дальняк (туалет). В их число попадают либо за очень серьезные косяки, либо став жертвой интриг и подстав. Хуже них считаются лишь те, кого вообще нельзя сажать в обычную камеру и потому их держат отдельно (опущенные, беспредельщики, ломовые, бляди, красные – бывшие сотрудники правоохранительной системы, бывшие завхозы, бывшие в СДП на зоне, и т.д. и т.п.). Они не соблюдают воровских законов, с ними не держат дорог, они живут сами по себе и обычные з/к не испытывают к ним ни капли уважения.

Здесь всё описано кратко и очень примитивно, на самом деле в современной тюрьме всё намного сложнеё. Но это отдельная тема, да и осознал я это намного позже. А идя на свой первый разговор с братвой, даже не знал многого из описанного выше. Я хотел стоять на дороге, хотя понимал, сразу на дорогу меня не поставят. Поэтому решил встать на шнифты.

- Ну что, вот видишь, у нас тут все чем-то занимаются. Я вот за общим, Коля – на дороге, Мутный уборку делает. А ты чем хочешь заниматься?
- На шнифту хочу стоять.
- Да на шнифт и так полно народу. А если когда будешь на шнифту стоять, мусора трубу спалят? Ты же ее восстановить будешь должен. Саму трубу купить – это ладно, а вот затянуть ее сюда – это столько денег надо – у-у-у!
- Я знаю, но все равно хочу стоять на шнифту!

Подтянулся смотрящий – пришлый с кавказа наркоман:
- Э, вот видищ простыня висят? Их стырат нада! На шнифт если хочещ, можна стоят! Толка послэ каждой баня нада простын стырат!
- Но я хочу стоять на шнифту, это же воровское движенье.
- А, постырат – эта щто западло по-твоему? Вон Фанач баланда набират, Мутный полы моет, а ты щто, лучщи них щтоли? Нада делат полза для хата, нада простыня стират!
- А я могу от этого отказаться?
- Да, ты можищь отказаца, можищь вабще ничё ни дэлат. Я тогда тэбя радам с Катя палажю. Как он – абижин будиш!
- Мне подумать надо!
- Харащё падумай, патом ищо пагаварым!

Подумать мне действительно нужно было. Разумеется не о том, соглашаться или нет. Мне надо было думать, как отъехать от этих простыней. Да и не в простынях даже дело. В нашей хате «официант для братвы» - попросту говоря шнырь, должен был скоро осудиться, и меня решили заделать вместо него. Я бы ни за что не согласился делать чай для братвы и вытирать за ними стол. О братве, что сидела в веселой хате 520 я всё понял в первый же день: грузин, обширявшийся до пены изо рта, и бывший штрафбатовец – мастер подстав и прокладонов. Ситуация осложнялась еще и тем, что слюнявый наркоман был земляком и близким знакомым вора, находившегося на централе. И он простил бы своему земляку любой поступок, идущий вразрез с воровскими законами. В общем, поддержки мне было ждать не откуда. По понятиям свою правоту им не обоснуешь. Почти ничего не зная о тюрьме и не разбираясь в воровских законах, мне предстояло как-то победить или обмануть (что в тюрьме одно и тоже) двух уродов.

Ничего логичного я не придумал и пошёл по интуиции. Время от времени ко мне подходили сокамерники, спрашивали о чем я говорил с братвой. Я отвечал все как и было, а потом задавал вопросы о ломовых. Спрашивал как они живут, где сидят, как к ним относятся порядочные арестанты и т.п. Я делал вид, что хочу сломиться, но на самом деле, ни в коем случае не собирался этого делать. Спустя пару месяцев, я понял что это был не самый плохой выход из ситуации. Ведь если б я выломился, у братвы тоже были бы некоторые проблемы, а братва их не любит, братва привыкла жить хорошо – с комфортом. Им бы проще оставить меня в покое и зашнырить кого-нибудь другого, но они поступили иначе. Смотрящий за общим сказал мне:
- Ну, раз ты так хочешь стоять на шнифту – стой себе, кто тебе не дает? А на Дато, что он тебя с Катей положит – не обращай внимания, он не это хотел сказать, он же по-русски плохо говорит. А если тебе не нравится здесь – скажи. И поедешь в другую хату. Просто выйдешь с вещами на проверке и иди себе, отписывать мы ничего не будем. Ну, не ужились и не ужились – мало ли почему. Ты главное в тормоза не ломись, ты нам скажи. А то вся хата пострадать может.

Разумеется, он врал. Это была ловушка. Если б я сказал, что хочу сломиться, мне бы за это предъявили, и тогда уже не баланду носить, а полы мыть – это в лучшем случае. Я это понимал. Встал на шнифт, псевдоломовые движения прекратил, но братва на этом не угомонилась.

Как я узнал позже, в тюрьме существует масса способов психологического давления на человека, направленные на то, чтобы его «выбить». Вот некоторые из несложных способов.

Каждый раз, когда вы что-то скажите или спросите, сокамерники на вас посмотрят так, будто вы полный идиот и несете какой-то бред. И так КАЖДЫЙ раз, когда вы произнесете хоть слово. Иногда это доводит человека до того, что он вообще перестает говорить.

Есть еще один способ «затюкивания». Как только вы что-то сделаете, вам будут говорить что вы все сделали не так: кого-то подрезали (помешали), навредили и т.п. Например, вы просто прошли с одной стороны камеры в другую. Обязательно кто-нибудь упрекнет вас, что вы закрыли ему телевизор в самый интересный момент. И в любом, даже самом невинном вашем действии (даже если вы просто вскипятили себе чаю), опытные сокамерники найдут за что зацепиться. И находят, и цепляются!

Первый способ часто совмещают со вторым. Нередки случаи, когда люди попадают от этого на «дурку», вскрывают вены, или просто выламываются из хаты.

А есть еще такой веселый способ: на вас кто-то смотрит. Представьте, вы сидите на своей шконке, или за дубком (столом), или что-то делаете – не важно. Но все время напротив вас сидит человек и упорно на вас пялится. Если вы на него посмотрите, он начнет вам подмигивать и кивать головой. Если вы спросите что ему нужно, он ответит: «Скоро узнаешь». Время от времени к нему подходят другие сокамерники, шепчутся, и посмеиваясь, кивают в вашу сторону. Это продолжается беспрерывно, круглые сутки, изо дня в день. Оказавшись в такой ситуации, человек начинает, мягко говоря, нервничать.
Мало кому удается выдержать, если его целенаправленно решили «выбить». Причем по понятиям предъявить, вроде как и нечего. Способов существует огромное множество, один из них и я испытал на себе.

Здоровенный зэк Толян преградил мне путь:
- Чё, сладенькое любишь?
- Дай пройти!
- Куда ты хочешь пройти, сладкий мальчик?
- Ты чё меня так называешь?
- А ты и есть сладкий мальчик. Ты же любишь сладенькое. И фамилия у тебя – Тюрин, а тюря сладкая.

Он долго говорил что-то в этом духе, а потом заключил:
- Так что, сладкий мальчик, я тебя теперь буду называть «сладенький мой».
- А у тебя наколка на груди – твой резус-фактор и группа крови. Так что, если я – сладкий мальчик, то ты – мальчик кровавый. Учти это.

Теперь-то я знаю, что он собирался и дальше говорить мне нечто подобное, чтобы заставить нервничать. Но тогда я не знал этого и действительно из-за этого нервничал. Через некоторое время он это повторил:
- Ну чё, сладкий мальчик….. (и погнал).

Это было последней каплей. Я не стал его дослушивать и ничего не ответив, взял свою ложку. Сел на свой шконарь, задернул штору (повесил простыню) и принялся точить ложку. Кто-то заглянул за простынь.
- Толян, ты чё наделал? – спрашивали его сокамерники. – Ладно, если он только тебя завалить хочет, а меня-то за что? Ты видел, какие у него глаза безумные?

Я знаю, кому-то в тот момент было страшно. А мне было все равно. Терять-то мне все равно было нечего. Мне светил срок до 20 лет, и было тогда 20 лет от роду. Терять-то абсолютно нечего: резанул бы пару человек пока спали, может меня бы дураком признали, и выпустили бы лет через пять.

- Слушай, Лимон, зачем тебе заточка? Ты что делать собираешься?
- Резать буду. Резать колбасу и…ну, сыр там, хлеб.
- Да чё ты мне причёсываешь? Я же видел с каким остервенением ты её только что точил. У тебя глаза до сих пор бешенные. Может ну его, а?
- Да, Вован, зря ты это затеял. Положи ты ложку, а с Толяном мы вопрос решим. Братва уже в курсе, Толян тебя больше доставать не будет.

Ложку положить я согласился, ведь взять её снова никогда не поздно. А смотрящий уже кричал на всю хату: «Балщевик – нармалный парэн! Если его вийбут – он зарэжит!».

На прогулку в тот день пошли только двое – Толян и смотрящий за общим (смотрящий за хатой как всегда болел, так как «лекарство» у него было). Остальным на прогулку сказали не ходить под предлогом того, что в прогулочном дворике состоится серьезный разговор.

Ко мне подсел дорожник Коля и принялся объяснять, что в тюрьме нельзя решать проблемы при помощи ножа:
- Вот если тебе не дают отписать и вся хата на тебя летит, только тогда ты можешь взять нож. А во всех остальных случаях – обращайся к смотрящему, отписывай, словами решай. А за то что ты сделал, с тебя еще спросить могут.

Когда смотрящий за общим вернулся, он подтянул меня:
- Ну, с Толяном разобрались. Теперь с тобой – рассказывай, что у вас произошло.
- Да ничего. Он мне своими шуточками на нервы действует, ну и я решил ему нервяк привить. Пошутил тоже немного, вот и всё.
- Хм, нормально.

Дальше была лекция на тему «Братва – крутая, беспределу в хате не бывать». На этом толянчиковы приколы закончились, закончились и попытки заделать меня в помощники. Но тюрьма не кончилась.

В те же дни менты устроили провокацию против национал-большевика Дамира. С суда приехал мой сокамерник и заявил, что Дамир кого-то заложил куму, спалил трубу, потом сломился, хату раскидали, а Дамира объявили ломовым. Я не верил, что Дамир сделал что-то подобное, но тюрьма есть тюрьма и подставить могут кого угодно. Намного позже я узнал, что там произошло. Дамира вызвали к куму (всех нацболов к нему вызывали), а потом в камере начались всякие чудеса. С мобильника кто-то позвонил куму и подозрение пало на Дамира. На следующий день был шмон. Окна их хаты выходили на волю и они отрабатывали брос с волей (по веревке затягивали в камеру запрёщенные предметы). Мусора, чтобы пресечь брос, раскидали их хату. А особо одаренные стали распространять по тюрьме слух, что «это всё из-за лимоновца».

Потом Дамира посадили в камеру, где раньше сидели ломовые. То есть, ломовых-то переселили, а вместо них посадили нормальных арестантов, в том числе и Дамира. Но о том что ломовых переселили, тюрьма узнала не сразу, эту хату по инерции считали ломовой. А Дамир ни от кого не прятался, всем быстро стало известно в какой хате он сидит, и по тюрьме пронесся слух о ломовом лимоновце. Потом конечно разобрались, но было это не сразу. А тогда я думал, как ему помочь. Но что я тогда мог? Отписал малявы нацболам, что у нашего брата проблемы. И один из нас, получив эту весть, нашел человека который помог. Но это уже совсем другая история.

Заехал в нашу камеру таджик, плохо говорящий по-русски. Смотрящий за общим выдавал ему сигареты с общака. А через пару дней сказал, что курит такие же сигареты, и предложил сыграть на три штуки, чтобы убить время. Таджик, думая что «три штуки» это «три сигареты», согласился. Таджик естественно проиграл. Узнав что он проиграл три тысячи рублей, пытался возмутиться, но это было бесполезно. Тюрьма есть тюрьма: три штуки – это три тысячи рублей и «скажи спасибо, что не долларов. А будешь выёбываться – отпишу на жулика». И бедный таджик, у которого в Москве ни родных, ни друзей должен был в течении месяца найти деньги, затянуть их в тюрьму, и отдать в установленный срок, ни днем позже. Не знаю, нашел ли он эти деньги. Если нет – мне его искренне жаль.

После таджика, смотрящий за общим стал пытаться втянуть в игру меня. Я, конечно, отказывался, но было ясно, что в этой камере мне не дадут спокойно жить. Очень хотелось переехать в другую. Еще хотелось попасть на кичу (в карцер), чтобы просто побыть одному. Я знал, что там холодно и грязно, частенько «забывают» покормить, но мне всё это было неважно. Лишь бы не видеть эти рожи. Намного позже я узнал, что и у других нацболов были подобные желания в самом начале срока.

Но до кичи дело не дошло, а вот как уехать из хаты не сламываясь, я придумал. После того как я точил ложку, сокамерники на меня посматривали косо. И я этим воспользовался – присел на уши маленькому молдованчику: «А ты когда-нибудь видел настоящего, живого трупа? А правда что если в человеке дырку проткнпроткнуть, он умрет? А у тебя какого цвета кровь, а то мне срочно нужно зеленую кровь посмотреть! Давай я тебе мойкой (лезвие) на вену надавлю – посмотрим, что будет!» Подобные разговоры я с ним заводил каждый день. Бедный маленький молдованчик бегал жаловаться к братве, ну а братва конечно к куму.

Результат не заставил себя долго ждать:
- Тюрин, Киселев через 15 минут оба с вещами!

Меня перевели в маломеску, на спец. Ну а через несколько дней, вспоминая общий корпус, я написал «нервяк первохода», и разослал его по дорогам нацболам.

Провокация против Дамира

Вот о чём через много месяцев мне рассказал мой друг Дамир:

Хата 518 отрабатывала вольный брос из-за чего я, бля, все праздники не мог нормально поспать: будили в три ночи, потому что я спал возле решки. А 14 января я гулял с сокамерниками и продольный вызвал меня из дворика и привел в кабинет, где сидел младший офицер. Я тогда даже не знал, что это кумовской кабинет. Офицер сказал чтоб я написал фамилии людей которые будут ко мне приходить на свидания и делать передачи. Я отказался писать вообще что-либо. Ну он мне типа: это процедура такая ничё стрёмного вот твои подельники написали уже… Ну раз процедура - написал. А потом ещё один офицер начал спрашивать всякую херню, типа как к Сталину отношусь и к коллективизации. Ответил, что хорошо. А он мне: «Да у меня дед от коллективизации пострадал!». Я ему говорю: «Ну значит был у деда какой-то грешок…» Вот, в общем и всё, базар на этом и закончился. За хату вообще ничего не спрашивали и не говорили. Сказали: «Собирай вещи, пять минут тебе на это».

Ну, я в хату вернулся и рассказал дорожнику всё как было и что за хату ничего не сказал да и не спрашивали. «Точно ничего?». «Ничего». Братва в это время отдыхала.

Но меня перевели в хату не к сломившимся а в 607. Ну вот, заехал я с парнями чифирнул, от чеченских наездов отбился за скинхеда, объяснил, что нацбол. А вечером был разговор с Дядькой. Он сам столкнулся впервые за свое пребывание с нацболом-политзеком, поэтому разговор был спокойным без наездов. Встал как обычно на шнифты. Но только в предыдущую хату 518 я не отписал. Смотрящий за 607-ой хатой, звали его Аркадий знал братву из хаты 518, и общался с ними. Ну я и сказал ему, чтоб он при связи передал где я теперь нахожусь. «Чё отписывать, если у смотрящего мобильная труба есть», - подумал я.

А через неделю заезжают к нам в 607 трое (белорус-дорожник, молдованин-шнифтовой и хохол-шнырь) с кем я в 518 сидел. Ну, я им: «здорова!», а белорус-дорожник сразу на меня: «Ты чё тогда к куму ходил?!.». Ну и понеслось...

К дубку сразу подтянулась кавказская часть арестантов, ну, мол, базар за меня… Белорус рассказывает, что после моего похода в оперкабинет через час вызвали смотрящего (Вадима) и положили перед ним листок с его цифрами: «Если не отдашь мобильную трубу, хату раскидаем». Мобильник, видимо, не отдали – шмон и раскидка. А на кого ещё думать? Последний раз я был у кума и сразу же из хаты уехал... Заебись, да? Вот такой прокладон Мусорской приключился.

Ну вот, идёт базар за дубком предъяв никто не кидает, а всё вокруг да около. Чечены при таком случае начали психдавление на меня оказывать: «Вах, я бабу чатыре мэсаца нэ ебал…» Я посоветовал пойти на дальняк и подрочить, а сам уже готовился к махачу слушая это. Подошёл к Аркадию: «Чё за хуйня на меня гонится? Я ведь, в натуре, тогда не догонял, что произошло, только потом понял».

Собрались ещё раз: я, братва, и белорус-дорожник. Белорус начал первый. Поведал что произошло после "моего похода" (хотя я не ходил, мусора сами меня выдернули к себе) с намёком, что я всю хату сдал. Я, в свою очередь, рассказал как всё было. Причём используя по незнанке немного неправильные тюремные слова: «мне предъявляют» (хотя никто ничего мне не предъявлял). В общем, навёл я от волнения и нервяка, и, по незнанке, как говорится, тень на плетень.

В итоге Аркадий вынес своё решение. Этот момент, и те его слова, до сих пор помню и вряд ли когда-то забуду. Он повернулся к белорусу и сказал, указав на меня: «Я ему верю. Он не мог сдать, он - не из таких. Он – чёрный из чёрных». Аркадий – преданный приверженец «воровского хода» в лучшем смысле этого понятия, и он встал на мою сторону. На сторону чёрт знает кого, какого-то «лимоновца», первохода… Белорус-дорожник, между прочим, уже с малолетки по тюрьмам сидел, у него две или три ходки за плечами. Да и на Пресне этот белорус отсидел до этого, и многое знал за движуху, стоял на дороге... Прикинь, да?

Ну так вот, после этого от меня сразу же отвязались, и тему эту никто больше никто не поднимал, но приключения на этом не закончилась.

Через месяц меня заказывают с вещами и перекидывают с одним недавно заехавшим и немного тронутым, тормознувшимся в своём развитии где-то на уровне четырнадцати лет арестантом, в хату 616. «Здарова, аля-улю шпана босота и бродяги! Я – Дамир».

В хате сидело четверо: двое заехали накануне с воли, и сразу в эту хату, а ещё двое были сюда переведены из хаты 609. С ними какое-то время сидел наш Алексей Тонких («Танкист»). К вечеру, когда я отписал Аркадию в 607 (дороги не было, был только брос с 617), выяснилось, что эти двое из 609 – выломившиеся, «лыжники». Открылись кормяками с 617, я тусанул маляву. А в этой хате смотрящим был Вадим, который до этого смотрел в 518. Ну, он меня и спросил – я в этой хате оказался? Я ответил, что менты перевели сегодня днём. «А знаешь, что эта за хата?» , - спрашивает он. «Нет, не знаю». «Здесь лыжники сидят».

«Оппа, - подумал я, - приключения продолжаются».

Я не стану утомлять и пересказывать все подробности выяснения. Вкратце: эти двое лыжников – русские, и выломили их из хаты по беспределу грузины, вследствие межэтнической разборки. Это мне потом и Танкист рассказывал. Но, в целом, эти двое были вполне обычные парни: у одного уже третья ходка, у другого - вторая.

В общем – понеслось. Встал вопрос: как относиться к нашей хате. Хотя Вадим общался со мной как со старым знакомым, даже давал советы, и по поводу того что их тогда раскидали и отшмонали мобильную трубу ничего не говорил. Видимо он тоже не сомневался в моей порядочности, а может просто забыл...
Короче, дошло это до смотрящего за корпусом, и он на второй или на третий день этих разборок зашёл к нам в хату. Причём, за всё время нашего пребывания на тюрьме, я не слышал, чтобы кто-то из смотрящих заходил в другие хаты для решения вопросов. Как сейчас помню: открываются тормоза, на продоле – три мусора, и заходит молодой щуплый грузин с двумя блоками сигарет. Мусора дали 10 минут, не больше. Мы побазарили, и его увели, сказав нам, что ответ он пришлёт вечером.

Ночью нам передали, что хата наша людская, дорога будет, за хатой поставили смотреть Леху Якута (одного из заехавших с воли) а лыжники пусть, типа, живут своей жизнью пока не осознают свои ошибки. Вот такой прокладончик из которого я опять вышел чистым, благодаря Аллаху (воистину, он за честных и прямых волею).

Через месяц один «лыжник» уехал на этап, Якута перевели, а на пороге стояло новое и неизвестное, и никто не знал сколько нам ещё сидеть...

По прозвищу "Чикатилло"

Невысокого роста, худощавый и небритый, заехал он в нашу хату с еще двумя арестантами. Поначалу этот тип ничем не выделялся. Только вот была у него привычка странная - пальцы всё время тренировал. Как в прогулочный дворик выходим - он в стенку пальцами тыкал и кусочки кирпичей отламывал.
Какая ему польза от таких тренировок - не понятно, зато вреда - сколько угодно. Перед бросом он выключал звук телевизора и ткнул кнопку так, что она провалилась внутрь. Чтоб воду на дальняке открыть - надо кран повернуть, так он его совсем отвернул. Смотрящего нашего здорово поломали на Петровке и он часто просил кого-нибудь помассировать ему спину. Чикатилло сказал, что умеет делать массаж. Смотрящий даже не успел сказать: "не надо", а Чикатилло уже вонзил в него свои пальцы. Душераздирающий вопль смотрящего был слышен далеко за пределами хаты.

Но не только тыканьем своих пальцев вызывал тревогу сокамерников этот человек: то он клеёнку на дубке разрежет, то соли в клубничную кашу насыплет. И всё время он был хмурый. Оно и не удивительно, убийство - статья очень серьёзная. Сидел он за то, что замочил своего тестя.

Кульминацией проделок Чикатиллы стало исчезновение заточки. Собрались поесть - заточки нет. Стали искать - не нашли. Подняли спящих, всей хатой роемся - заточку ищем. Чикатилло, естественно, тоже ищет вместе со всеми. И вдруг (сам не знаю что меня на это натолкнуло), я резко поворачиваюсь к Чикатилле и говорю: «Слушай, ну где ж заточка? Ты не брал?». Он молча задрал рубашку, вытащил из-за пояса заточку, и ни слова не говоря отдал её мне, будто он всё это время и не искал её вместе с нами.

Металлические предметы он притягивал как магнит. Один раз Чикатилло выходил на свиданку, и где-то нашёл широкую металлическую пластину, сантиметров 25 в длину. Конечно, как только он притащил её в хату - принялся точить. А на вешалке висела моя зимняя куртка, которой я, конечно же, в мае не пользовался. Вот туда он и спрятал свою «саблю», причём никому об этом не сказал.

Правильно люди говорят, что дуракам везёт. С приговора он вернулся аж светящийся от счастья. Его статью – «убийство» заменили на «убийство в состоянии аффекта», и дали ему всего полтора года посёлка . А он уже к тому времени восемь месяцев отсидел.

Приплясывая от счастья, он стал собираться в хату для осуждённых. Закатал свой матрас, а там - несколько заточек, иголки, шила разной величины, бритвенных лезвий – вообще гора. И где он только взял весь этот арсенал?
Прощаясь с нами он сказал: «Ну вот, завалил я гада-тестя, и мне всего полтора посёлка дали. Скоро освобожусь, так я ещё тёщу завалю...»

Его перекинули в осуждёнку, и хата вздохнула с облегчением.

Брос

Раздался цинк в тормоза (из хаты напротив кинули в нашу дверь кусочек засушенного хлеба). Это сигнал, что надо отрабатывать брос.

Мы знали, что сегодня будет отработан брос с волей и всё затянутое пойдёт через нас (крупная партия героина, мобильные трубы, возможно – деньги).
Как всегда, услышав цинк, мы резко подрываемся и каждый знает что ему делать – я выключаю звук телевизора, достаю бросового коня («конь» – это верёвка), привязываю почту, а Дэн (имя изменено) пробивает поляну и открывает кормяк. У меня все готово, но Дэн не может открыть кормяк. Я начинаю нервничать:
- Дай сам открою!
- Погоди, там кто-то есть, - шепчет Денис.

Несмотря на то, что он прошёл Чечню, в этот момент его лицо побледнело от нервного напряжения. Ещё бы – если мусора возьмут нас с героином – могут добавить срок по ст. 228. Я смотрю в шнифт – на продоле никого нет, дорожник из хаты напротив жестами показывает: «открывайтесь!». Я несколько секунд прислушиваюсь и говорю:
- Да нет там никого. И 523 цинкует, а он с зеркалом стоит, если б звезды были – он бы их видел. Давай открываться.

Денис снова пытается открыть кормяк, у него ничего не получается, и он говорит:
- Там, с той стороны, кто-то держит кормушку!

Опять смотрим в шнифт и никого не видим. Дэн приоткрывает кормушку и начинает с силой давить на неё. На весь продол раздаётся: «мяу!», и в кормяк влезает кот.

Затаскиваем его внутрь и собираемся, наконец, отработать брос. Но кот начинает с шумом ворошить помойное ведро, а при таком шуме брос отрабатывать нельзя. Я отрезал ему кусок колбасы, чтобы он угомонился, и я опять вернулся к тормозам.
- Готов, Дэн?
- Готов!
- Ну, с Бо…. Вот урод!

Старик, спящий около тормозов, неожиданно и громко захрапел.
- Бля, старый, нашёл время! - толкаю его в бок.

Он просыпается и громко спрашивает:
- А? Чё такое?
- Заткнись, дурак, потом похрюкаешь! Не видишь, брос отрабатываем.» - отвечаю, несмотря на его почтенный возраст.
- Ну всё, давай Дэн, я уже коня с 529 вытянул, щас быстренько точканем и сразу отправим. Давай бросать!

Дэн бросил коня – с первого раза попал. Дорожник из хаты 523 затянул почту и кинул нам коня со своей почтой. К коню был привязан помпончик для веса. И этим помпончиком он попал в выключатель. В нашей хате погас свет. Я достал свечи, стал зажигать, и увидел что кот, только заехав в нашу хату уже чувствует себя довольно свободно – он сунул морду в баул Дэна и вытащил зубами запасного коня. Я отобрал у него коня, убрал обратно и застегнул баул.
523 опять бросили коня и попали в выключатель вентилятора.
- Бля.., пьяные они что ли? Ушлёпки, ёпт! - прошипел вспотевший Дэн.

Включился вентилятор, и тарахтение его было слышно по всему крылу. Из соседней камеры (где сидел нацбол Оснач) нам цинканули. Услышав два удара в стену Дэна чуть не впал в истерику. Я отстучал «расход» в соседнюю хату, а в углу опять раздался грохот. Это кот встал на задние лапы, а передней врезал по шконарю, как раз в то место, где были спрятаны обе заточки. Он их обе и выбил. «Козёл ты, а не кот» - бросил я на ходу.

Дэн наконец поймал коня и закрыл кормяк. Когда я точковал почту, волосы встали дыбом. До тюрьмы я и грамма герыча в руках не держал, а тут коробки и коробочки, пакетики да мешочки. Да еще идут на вора, на положенца, на смотрящих за корпусами. Быстро заточковав этот наркокараван, я его благополучно отправил в соседнюю хату. От туда караван пошёл дальше по адресам и разлетелся по всей тюрьме.

А хата 523 еще пол часа кидала коня, пока не выключился вентилятор и включился свет.

Дальнейшая судьба действовавших в этой сцене лиц различна, и не очень-то весела.

Старый по глупости получил четыре года строгого. Когда его взяли менты с эфедрином, он сказал что это винт. Он боялся что если скажет эфедрин – то его заменят на винт или героин, т.к. эфедрин не попадает под ст. 228 и считается только заменителем наркотика, срок за него предусмотрен ниже чем за наркотики. Он хотел на суде заявить что это был эфедрин и потребовать экспертизы. Но перепроверять все заново – это много писанины, делать этого никто не захотел и старый получил срок по ст. 228.

История Дэна – классическая мусорская подстава по ст. 161 «грабёж». Да, наверное замдиректору завода, человеку побывавшему на войне и мужу беременной жены очень нужно отнимать ночью сумку у какой-то шлюхи, для того чтобы высыпать на снег всякий хлам, а саму сумочку выбросить, оставив в ней деньги и мобильный телефон. Глупо, да? Но я лично читал его обвинительное заключение и приговор – всё получается именно так. Сначала он получил пять лет. Но на Мосгорсуде скинули до трёх, только за его боевые заслуги в Чечне. Он поехал отбывать срок под Архангельск.

Кот оказался не в меру наглым, и когда на следующий день стал метить территорию (гадить прямо в хате), его выломили из хаты как непорядочного. Зачем он выбил заточки, вытащил коня и какой запрет искал в ведре – остаётся только догадываться. Он родился и вырос в тюрьме, там проживёт всю свою жизнь и умрёт.

Отрывок из письма Танкиста:

…Уж не знаю, как там с тем, что тюрьма тебя испортила. Не думаю, брат. Во-первых ты не из тех людей, которых могут испортить неприятности, а во-вторых – тюрьма не относится к таким вещам, которые вредят людям, из себя что-то представляющим.

Всё, что не убивает – делает сильнее, не так ли? Вспомни сейчас: наш заезд со статьей от 12 до 20 лет, как всё казалось непонятным и с ощутимым привкусом трагедии в этом коктейле страстей. Сейчас над «теми» нами, мы «сегодняшние» смеёмся. Ну вот я, к примеру, как вспомню всю эту драму с надуванием щек – так прямо и покатываюсь со смеху. Хотя, конечно, немного грустно, что «тех», «серьезных героических парней и девушек» наверное, уже больше не будет. Да и хлеб с ними, грустить нам неприемлемо, да и грусть – плохое оружие, а мы к этому времени стали оружием гораздо более совершенным. И спасибо УИН за понимание этих простых вещей и Weapon Upgrade.

А я на самом деле тюрьме за многое благодарен. Помимо перечисленного, я ведь ещё пересёкся со множеством замечательных людей. Да и мы-то, нацболы, познакомились уже «по централам» и я рад (честно!), что всё случилось именно как случилось, и мне в тюрьме удалось узнать замечательных людей – моих подельников.

Этот хлеб, который мы вместе ломали – он много значит и многого стоит. Я с теплом вспоминаю Макса Громова, Гришу Тишина, Борща, Настю П., и всех остальных, с кем мне посчастливилось быть подельниками…

…«Каторгу» я читал очень давно, и фигура Полынова совершенно стёрлась у меня из памяти, как и содержание романа. Помню только японскую агрессию и героическое, отчаянное сопротивление ей. Ну а советы, брат, давать… Ёлки-палки, я ведь даже не знаю, что такое рулетка, помню по этому поводу только телегу Федор Михалыча Достоевского: «К концу дня, когда уже всем стало видно, что она проигрывает свой последний банковский билет, за стулом её стояло уже до шести полячков, прежде невиданных и неслыханных…»

О рулетке судьбы, я конечно, догадывался в DXM-ных пространствах Танатоса психоделии, но никогда её там не видел, но верить психоделии на слово не привык. А уж теперь-то, после года тюрьмы и вовсе не буду….

Привет огромный всем, подельникам отдельно. Жму руку, в лёгкую скучаю. Обнял.

С Бр. t – на строке был Танкист. ЮК 25/1, 12 отряд, г.Оренбург


__________________________________________________

уже пару дней висит на сайте но ещё не анонсировалось

Владимир Тюрин:Страницы из ненаписанной книги

X