| Bedlam Burning |
Oct. 19th, 2021|07:27 am |
Прочитала с подачи Антона Ботева книжку "Bedlam Burning",
автор Geoff Nicholson. Вышла в 2000 году.
Половину времени кажется, что автор -- кто-то из регулярно
знакомых людей, по крайней мере по текстам, да вот хоть
бы и Антон Ботев. Создает впечатление уюта, отдаленной
фамильярности.
Литературных аллюзий много, в рамках салонных приличий,
да ведь я еще не все считываю. Но еще одну половину
времени кажется, что все-таки это текст, написанный
для радио-шоу. Я жаловалась на это Ирке Н., когда
гуляли в лесу, посреди книги, но она пожала плечами
и не стала меня утешать. В конце герой, от чьего
лица ведется повествование, действительно помещается
на радио, но почему-то это не приносит чувства
удовлетворения своей проницательностью. Наверное,
в тексте на самом деле много усердных подсказок,
ведущих к этому; прошли мимо сознания, но внутренний
постовой не дает обмануться в свою пользу. Ну и потом,
текст не должен -- впрочем, кто я такая, чтоб диктовать
условия.
Сюжет интересный. Открывается Book Burning Party,
которую устраивает некоторый заигрывающий с благонамеренно
радикально правыми убеждениями профессор Кэмбриджа,
в порядке насмешки над благонамеренно либеральными
табу культурного мейнстрима. Нарратор на этой
вечеринке сжигает книгу самого профессора, но оказывается,
что так кто-нибудь поступает каждый год.
Студент-провинциал, подчеркнуто грубоватый для
Кэмбриджа, сжигает рукопись своей книги. Потом
он пишет вторую книгу и убеждает нарратора имперсонировать
его на авторских чтениях (вроде бы сам автор стыдится
своей внешности, а нарратор смазливый парень). Оттуда
нарратор попадает в дурдом, по-прежнему под именем
автора книги, на должность in-resident writer.
Его задача -- участвовать в экспериментальной терапии
доктора, чье имя я бы сочла радиоанаграммой Диккенса,
если бы могла быть уверена в фонетике, английского уха
у меня нет.
Книга мне не понравилась. В ней убедительно переданы:
скука и безысходность взрослой жизни для человека
без мотивации, но с завышенными ожиданиями (после
Кэмбриджа они не могут быть не завышенными, о чем герой
подчеркнуто не догадывается никогда); концептуальная
нищета независимой культурной жизни, лишенная
концептуального блеска (на первых чтениях только что
вышедшей книги аудитория состоит из хозяйки книжного
магазина, женщины в возрасте, купившейся на симпатичную
фотографию импостора, и трех человек, один из которых
реальный автор, другой -- сердитая девушка импостора,
возмущенная трюком, и третий -- ассистентка главного
врача психиатрической клиники), банальность и вечное
импосторство признанных кем бы то ни было гениев и их
претендующих на культовость теорий и т. д. Неубедительно
обыграно то, что, по-моему, выдается за один из основных
литературных приемов, но больше похоже на халтуру --
принцип, формулируемый в книге ассистенткой психиатра,
которая (тоже не очень убедительно, спустя рукава
словарно-энциклопедической иронии) страдает копрофемией.
Она говорит более или менее, что "maturity", зрелость
случается с человеком, когда он может жить с
неопределенностью, неполным знанием о происходящем,
отмахнувшись от необходимости наклеивать на все
ярлыки. Под этим соусом многое в сюжете из рода кто
на ком стоял остается неразъясненным, да и неразъяснимым.
Так, по-моему, делать не надо. Во всяком случае, так,
как это сделано в книжке. В метафорической динамике,
в повторах и т. д. я слышу (может быть, зря) аллюзии
бог знает на что, от Киплинга до Унабомбера Тэда
Кащинского, но все это намного лучше звучит в оригиналах,
чем в реминисценциях, если они действительно задумывались
как таковые.
Даже не знаю. Страшно, когда борьба с мейнстримом
становится мейнстримом. От этого и правда разве что
круги по воде. |
|