| |
[Feb. 21st, 2007|01:27 am] |
Депутат Алкснис молча встает из гроба.
Моль, сползая с плеча, обреченно жует нафталин.
Верные охранники у порога застыли оба
И за порогом остался лежать один.
Бьют часы, и кукушка грустно глядит на карту:
Так печенье нелепо крошится вдоль границ.
Зеркало застелено газетой "Вечерняя правда",
Портреты Политбюро, сотни народных лиц.
Женщины бродят в исподнем -- обнять ли, призвать к порядку?
Но память уже не та, а вином беды не зальем,
Тени маленьких клоунов лихо идут в присядку,
Тени прежних подруг шуршат кружевным бельем.
И пора спешить, покидая эту обитель,
Как у нас говорят, сами знаете, вечность не ждет,
Леонид Ильич мерит шагами спецраспределитель,
Черный воронок уже пыхтит у ворот.
И спецхолодильники уже раскрывают двери,
И из них выходят, отряхивая бока,
Сотрудники, заслужившие искреннее доверье
Нашего народа, икра и окорока. |
|
|
| |
[Feb. 21st, 2007|10:27 pm] |
Если я когда-нибудь умру, это будет от зависти.
Вот если я вижу Прекрасную Картину, уже во вторую
секунду давлюсь от зависти. Все люди как люди,
наслаждаются и говорят "ах", я же, как критик
Пушкина, ищу возможности спросить: "А эта грудь
не слишком ли нага?" Но обычно там ничего этого
нет. Я завидую женщинам, потому что они умные
и красивые, и детям, потому что они маленькие.
Несколько реже я завидую мужчинам, и в этом
случае всегда хочу нанести им телесные
повреждения. Я завидую почти всем людям,
потому что они могут в любой момент выйти на
улицу. Я завидую старушкам, потому что с ними
никто не знакомится на улице и в метро.
Я завидую писателю Горчеву, потому что у него
недавно родился младенец. Когда я в четвертый
раз на дню читаю младенцу В. по его настоятельному
требованию сказку Пушкина, я завидую Пушкину,
потому что он уже умер. |
|
|
