| |
[Apr. 19th, 2021|06:19 pm] |
Хайдт объясняет, за что теперь реабилитируют group
selection, довольно убедительно. Интересно из этого
снова про религиозное чувство растворения в чем-то высшем
(понимаемый многими как опыт счастья, по понятной аналогии)
и про то, что оно достигается не только психоделическими
грибами, совместным исполнением орфических гимнов и
прочей соборностью, но и посредством muscular bonding.
Это то, для чего у солдат бывают марши. Хайдт называет
это "hive switch". Это в каком-то смысле давняя идея,
ей мы обязаны тем, что в жизнь некоторых из нас пришел
ужас тимбилдинга. А может, и не ей, точнее, не ее
вербализации, может, это просто коучи своим нутром дошли,
в конце концов, чем они хуже Гитлера. Мне не верится,
что muscular bonding дает полное растворение; с другой
стороны, для впечатлительной натуры куда ни плюнь,
оттуда сразу лезет религиозный опыт.
Что прямо проговорено:
(1) когда солдаты добровольно идут на смерть, но все
же получают потом шанс вербализовать свой опыт --
на самый порог смерти, независимо от уровня своего
патриотизма, они становятся не за Родину-Отечество,
а за други своя. Т. е. конкретно за товарищей,
которые здесь и сейчас. Не в порядке заботы о товарищах,
чтоб не было разночтений, а в порядке действия клетки
единого организма, с полным ощущением бессмертия.
(2) в мозг встроено желание наказывать free riders;
система наказаний действительно стимулирует альтруизм.
(3) в мозг встроена (тоже давно) настороженность по
отношению к альфе, равно как и умение в критической
ситуации распознать лидера и следовать за лидером,
или стать им в более подходящей критической ситуации.
Раскопки будто бы показывают, что древние группы охотников
делили добычу поровну, т. е. иерархия, pecking order,
долго оставалась подавленной, и к тому были разработаны
механизмы, которые в принципе никуда не делись.
Иерархия быстро возвращается, когда нужно мобилизоваться,
например, для межгруппового соперничества.
Говорить о ментальности, скажем, национальной,
по-видимому, осмысленно, с пониманием, что ее можно
вывести быстро, как породу: сделать более завязанной
на общественные радости или на индивидуализм.
Европейцу-индивидуалисту, однако, прелести растворения
в группе доступны (если он захочет попробовать), понятны
и приятны. Честному азиату, который мыслит себя как
представитель рода, такой-то группы и пр., _не_ доступны
радости индивидуализма (но доступны его детям, это не
наследуется, как привычка к тому или иному наркотику).
Еще ему, по-видимому, никогда непонятно, почему не взять,
если дают и общество не осудит. Но, я думаю, настоящему
индивидуалисту тоже так: почему он стал бы моделировать
свою независимую, другую мораль (а следовательно, другое
_общество_)? |
|
|