| нога сочувствия |
[Jun. 13th, 2022|10:48 pm] |
Пишет Тая Найденко:
"НО ЭТО НИЧЕГО...
****
Общаться нужно с максимально широким кругом людей, это я всегда понимала.
С одним поговоришь - узнаешь что-то про него, когда-нибудь да пригодится.
С другим поговоришь - лучше узнаешь себя, тоже важно.
С третьим поговоришь - ну дурак дураком, пользы никакой, один вред, головная боль и разочарование в человечестве... зато преотличнейший повод выпить получается.
Так и пошли мы с девчонками на эту презентацию книги NN в Праге. С надеждой то ли послушать умных людей, то ли посмеяться, то ли выпить. Я лично рассчитывала на всё вместе, но организаторов об этом предупредить, как и обычно, забыла.
Народу набилось - полный зал, еле успела трёх своих девушек впихнуть. Сама осталась в коридоре, стены подпирать и к происходящему прислушиваться.
Первым делом на скромную сцену вышел организатор и сказал пару слов. Оказалось, что это у них тут целый литературный клуб в Праге в изгнании, потому что проклятый Путин хорошую литературу, видимо, на дух не переносит, так что приходится ныкаться по углам и заграницам и раздавать друг другу по чуть-чуть, как ворованый вай-фай, вот как страшно жить... И что NN они в клубе, конечно, очень рады видеть, но мечтают ещё обязательно Глуховского и Букшу сюда пригласить.
Я ещё подумала, что очень странно этих двух авторов в один ряд ставить, но меня опять никто не спросил.
Потом вышла сама NN и тоже начала рассказывать. Правда, в основном про войну. Про обмен военнопленными, про наших "перемещённых" (то есть похищенных) граждан, про ужасы Мариуполя. Как хорошие россияне по мере сил им помагают. И вроде бы всё хорошие, всё правильные вещи она рассказывала. И на слове "Мариуполь" делала такое печальное лицо, и так красиво прижимала к груди красивые полные руки, что... что ужасно хотелось сложить этот "Мариуполь" из гигантских деревянных кубиков и вбить каждый ей в глотку.
На глаза вдруг набежали такие ядовитые слёзы, что ими можно было бы отравить пол-России. Да что рассказывать... вы знаете, у нас у всех сейчас такие слёзы.
Я впервые в жизни по-настоящему поняла евреев, которые вскидываются в бешенстве, когда посторонний заводит разоворы о Холокосте. "Не трогайте это слово всуе, не играйте с ним, не делайте его единицей измерения ваших трагедий, руки прочь!". Да. Спасибо. Теперь понимаю.
Тем временем NN перешла, собственно, к книге. Та часть мероприятия, где автор рассказывает, как вдохновлялся, обычно самая скучная (если только автор не вдохновлялся веселящими оргиями и веществами, но рос. интеллигент, разумеется, не такой человек). И та часть, где автор пересказывает сюжет, - тоже обычно тоска смертная, хуже этого бывает только сама книга. А вот в момент, когда автор читает вслух кусок из романа, бывает весело и вообще можно многое понять. Выбирают обычно лучшее. Читают вслух - предельно задушевно. Самый, так сказать, "товар лицом" и "эффектное представление".
NN начала читать красивым грудным голосом. О том, как плохо умирать в России зимой, потому что на кладбище у всех носы красные и хочется не о покойнике думать, а разойтись уже в тепло, по домам.
"Должно быть, сейчас она эту банальщину как-нибудь неожиданно повернёт, чтобы заиграло..." - с надеждой подумала я.
Но NN продолжила читать про то, как хорошо потом в тепле, после стояния на кладбище, про блины горячие с икрой и маслом (про блины поподробнее - это вообще в русской классике высокий стиль, ещё со времен Чехова, вот только Антон Павлович в эти блины всякий раз ещё и дельную мысль заворачивал).
"Нет, ну вот сейчас она эту триста раз повторенную лабуду как-нибудь обыграет иронично..." - с надеждой подумала я.
Но дальше я различила фразу "с учётом всех этих обстоятельств... и если учесть..." - фразу, уместную в художественной книге только в том случае, если её произносит мент, который пришёл на кладбище специально для произведения автором комического эффекта.
С учётом всех этих обстоятельств и ввиду того, что это самое - я не выдержала и ушла курить.
Девчонки, честно дослушавшие отрывок до конца, поведали мне потом, что дело кончилось крайне парадоксальным выводом: в России в любое время умирать плохо. Но и хорошо в то же время.
- Ну, ничего... бывает. Зато дальше должно быть интересно, сейчас вопросы из зала пойдут! - приободрила я.
Из зала спросили, кого автор рекомендует в новую классику. Автор назвала Сорокина. Из зала спросили, что там дальше будет с литературой и вообще. Автор рассказала трогательную историю о том, как один очень несчастный паренёк случайно услышал цикл лекций Быкова по литературе - и стал почти счастливым, потому что обрёл цель и решил поступать на филфак. Из зала спросили:
- Слушайте, ну вот с украинцами всё понятно! Им и статус особый для беженцев, и помощь, и все дела, там всё хорошо... но русские, бегущие из России? Как же нам помочь русским?!
В этот момент в аудитории появилось четыре пары абсолютно квадратных глаз - наши с девчонками. "С украинцами всё понятно, всё хорошо, о них уже позаботились...", ага. Я мысленно собрала все оставшиеся после слова "Мариуполь" деревянные кубики алфавита и мысленно же (к сожалению, только мысленно) забила их в глотку этой милой, понятливо вопрошающей дамочке из зала.
Пришлось снова выбежать на перекур, чтобы успокоить нервы. Снаружи, у входа, уже собирались по двое-трое другие курящие из зала. До меня долетали обрывки фраз: "Наша феминистическая антивоенная организация...", "Наш пражский антивоенный комитет...", "Наше общество...".
Складывалось впечатление, что каждый тут - представитель какого-нибудь замечательного комитета или штаба "За всё хорошее". Наверное, так и надо, подумала я. Гуртом і від батька легше ховатися, так?..
Не совсем довольным девчонкам своим я снова пообещала:
- Ну, ничего... Зато дальше должно быть самое интересное! Теперь люди в неформальной обстановке начнут обсуждать книгу, там обычно самый сок.
Тут представители литклуба и множества прочих организаций и в самом деле решили, что пора переходить к неформальной фазе. Прозвучали призывы "начать пока тут, а потом перебраться в наш любимый погребок!". Слова про погребок звучали крайне обнадёживающе, и я с приятным волнением припомнила, что всё-таки есть в мире некие интернациональные вещи...
Но дочь Настя заявила, что с неё этого балагана хватит, она устала, и нам пришлось везти её домой.
Как ни мчало нас пражское метро, но вернуться удалось всего через час (конечно, мы вернулись, а кто сомневался?)
- Это ничего, что пришлось на час уехать! - успокаивала я дочь Лизу и девушку Инну. - Зато за час все успели подвыпить, языки подразвязались, сейчас сплетни пойдут и похабные анекдоты - самое интересное, самое живое!
Правда, компания уже успела к тому времени переместиться, а про адрес погребка я заранее вызнать не сообразила.
- Это ничего! - снова отказалась унывать я. - Сейчас мы просто логику включим. Люди не самые молодые, в среднем 40+, к тому же с грузом вины и страданий... Далеко бы не ушли, так что ищем заведение в пределах трёх кварталов!
Девчонки окинули кислыми взглядами кварталы, простирающиеся во все стороны и полные всевозможных заведений.
- Да, направлений много, но это ничего! - приободрила я. - Продолжаем мыслить логически: люди не самого храброго десятка, в основном женщины, уже выпившие... пошли бы в самом хорошо освещённом направлении. Значит - туда!
Мы двинули туда, и всего через квартал мы обнаружили в этой самой "туде" искомое собрание. Потому что логика никогда не подводит. А если и подводит, то к тому самому месту, куда тебе надо.
Правда, оказались эти товарищи почему-то не в уютном погребке, а в огромном зале человек на двести, где три сотни чехов занимались одним из национальных видов спорта - доказывали, что как бы громко ни орала музыка, человек сможет громче.
- И зачем это они в таком месте пообщаться решили? - мрачно поинтересовалась дочь Лиза.
- Видимо, в целях самомучительства. Чтобы страданиями душа совершенствовалась... - неуверенно предположила я.
Бывшие и нынешние россияне собрались за дальним столом и тесно сплотили ряды, натужно выкрикивая что-то доверительное друг другу в уши. В такой обстановке мой план ненавязчиво втереться в разговор (или хотя бы в доверие) выглядел подозрительно похожим на один из планов Путина: явно устаревшая фигня, основанная на несбыточных надеждах и голом самомнении, без опоры на реальные факты и обстоятельства.
Такой план нам не подходил, поэтому я усадила детей страдать неподалёку, а сама выбралась на улицу курить.
- Это ничего! - сказала я сама себе. - В любой компашке есть слабое звено - курильщик, который рано или поздно отобьётся от стада и станет лёгкой добычей...
Так и вышло. Завидев парочку уже знакомых лиц, пристроившихся на летней площадке, я не стала уже разводить церемоний, а подсела к ним и начала приятный разговор с вопроса:
- Скажите, а что это всё-таки за организация у вас собирается? Антипутинская? Литературная? Феминистическая? Я уже запуталась совсем... У всех разные показания!
- О, да тут со всех сторон понемногу собралось, кто откуда! - рассмеялась женщина.
И мужчина рядом с ней рассмеялся. Очень приятные мужчина и женщина. Из тех, знаете, людей, которые когда к тебе в гости заходят, ты точно знаешь, что золотые серёжки и деньги можно прямо на тумбочке оставлять, они ни в жизнь не возьмут. И ты их за это уважаешь, и они собой за это очень гордятся. Казалось бы, любого щенка за полгода обучают чужого не брать, но в людях эта черта почему-то до сих пор как-то особенно ценится. Но это я в сторону...
Отсмеявшись, приятный мужчина тоже поинтересовался игриво:
- А вы с какой стороны на встречу с писателем пришли? Со стороны жениха, так сказать, или невесты?
- А мы с дочками вместо тёщи, пожалуй, - так же игриво ответила я. - Из Украины мы. Пришли на...
Здесь я подавила глупое желание сказать "на собачку говорящую посмотреть" и закончила по-своему:
-... посмотреть на ваше чувство вины и коллективной ответственности-безответственности.
Тут приятная женщина натурально всхлипнула, а приятный мужчина окаменел лицом.
- О, я не могу говорить, я просто не могу с вами говорить, не могу говорить ни с кем из Украины! - простонала женщина.
- Очень досадно! - огорчилась я. - Мне как раз очень хотелось пообщаться. Представьте для начала, что я не из Украины. Может, так легче пойдёт?
- Говори ты, ты сможешь... - слабо махнула она рукой в сторону приятного мужчины.
Мужчина представился журналистом и посетовал, что он уже шесть лет в Праге, потому что в России заниматься его профессией давно стало опасно и невозможно.
Я некстати вспомнила про нашу журналистку Лену Концевич, которая регулярно мотается в Николаев под обстрелы, а потом заглядывает в трубокурский клуб, хлопает рюмашку и улыбается:
- Ну и где бы я ещё так похудела к лету, а? Кайф!
"Это было настолько же невозможно и опасно?" - захотелось спросить мне, но приятный мужчина уже начал свою историю.
Он поведал, что все войны заканчиваются. Что вот и с немцами мы теперь лучшие друзья, а ведь совсем ещё недавно, если смотреть исторически, были лучшими врагами. А теперь друзья. Вот как хорошо всё в итоге получилось. И у нас ещё так будет! Мужчина даже весьма ловко вплёл в это дело собственную семейную историю и пару цитат из литературки.
"Это ничего, - подумала я. - Это он не идиот, просто растерялся...".
- В конце концов, ведь сидите же вы с нами за одним столом, а это уже кое-что! - торжественно закончил журналист.
- Ой, да я вообще довольно усидчивая, ничего это не значит... - отмахнулась я. - С рационализацией у вас лично всё хорошо, я вижу. Образование - великая вещь, конечно. То есть через пятьдесят лет мы с вами обязательно помиримся. То есть уже не мы, а какие-нибудь "после нас" помирятся. Но нам-то жить сейчас, а не тогда когда-нибудь. И, раз уж вы пошли по цитатам, то прямо сейчас, как писала Тэффи, - "ке фер? кер-то фе?".
- Не понял... - вздрогнул журналист.
- Делать-то что?! Сейчас прямо - что будете делать?! - пояснила я.
Журналист снова не понял и ушёл за ещё одним пивом.
Тем временем девчонки присоединились ко мне, и мы уже втроём с дружелюбным интересом глядели на приятную женщину. Я запоздало сообразила, что для них это, должно быть, выглядит так же неловко, как если бы хорошие немцы в каком-нибудь сороковом году собрались потихоньку поругать Гитлера и почитать что-нибудь из Гетте, а за столом вдруг оказались три еврея в полосатых пижамах со словами:
- Это ничего, не волнуйтесь! Мы только на вас посмотреть зашли... как вы тут, в целом... и какие планы...
Тем временем женщина встрепенулась и вдруг смогла говорить:
- Вы знаете, когда я впервые разрыдалась?! Вы знаете, вам рассказать, когда я не сдержалась?!
Я не очень хотела знать и не совсем про то спрашивала, но она уже начала.
Оказалось, что она разрыдалась, когда её спросили, как она могла такое допустить.
При этом женщина уверяла, что, во-первых, её подруга даже сходила на пару антивоенных митингов, а во-вторых, она уже 20 лет живёт в Берлине и не имеет к Путину ни малейшего отношения.
"Тяжело быть совестью "на выезде", - подумала я. - Тело там без совести безобразничает, а тебе отвечать... Но ведь могли бы уже и не быть совестью, верно? Но так тяжело отказаться от этой красивой, почётной, сладостной муки - Народной Совестью быть!".
Дочь Лиза решила вежливо поддержать предложенную женщиной тему и рассказать, как она НЕ разрыдалась в пару очень страшных и болезненных моментов...
Но приятная женщина махнула рукой - "нет, я не смогу, надо ещё выпить!" - и умчалась за очередным бокалом вина.
Правда, вернулся приятный мужчина, который вспомнил ещё кое-что из прочитанного. Он процитировал Виктора Некрасова, который так хорошо писал о войне. Вспомнил Шаламова, который учил, что страшный опыт человеку вовсе не нужен и вообще вреден. Упомянул Булгакова и его тонкие наблюдения о том, как тяжело духовному образованному человеку среди тёмного народа, в глуши...
Я тоже вспомнила любимую цитату из Булгакова: про то, что худший из пороков - трусость. Журналист не расслышал, но, видимо, уловил некую неприязнь в моём лице, потому что вскричал вдруг:
- Вот я стою перед вами!..
(Неужели скажет - "...простая русская женщина"?! - испугалась я. )
Но он сказал лучше:
- Вот я стою перед вами - и я же не кусок говна, а человек, смотрите!
Я не стала доказывать ему, что внешность бывает обманчива, а говно - тем более. Слушать было интереснее. Тем более что молчание наше явно нервировало его гораздо сильнее любых слов.
- Я тоже ощутил действие расчеловечивания... - печально признал журналист. - После того, что творят русские солдаты, я уже не жалею, когда их убивают украинцы. Нет сочувствия! Нет... Но я ведь христианин, поэтому понимаю, что должно быть сочувствие! Это как моя нога... нога сочувствия... ноги больше нет! Но надо же как-то ходить?! Нужно отращивать ногу... или протез... отращивать протез и учиться на нём ходить...
Я с трудом сдерживала смех, потому что мои девчонки, запутавшись (как и сам говорящий) в этой сложной метафоре, осторожно поглядывали под стол, на ногу журналиста.
- Блин! - прошептала сердито девушка Инна, когда сообразила, что обе ноги оратора на месте, а недостаёт только "ноги сочувствия" и ещё кое-чего по мелочи. - Блин! А я уже начала прикидывать, как это он так ловко без ноги за пивом бегает...
Следом журналист завёл политинформацию на тему того, что от войны уже все устали в Европе, что в наше время нужно уметь не ходить ни под чьим флагом, а тут, в Чехии, хотя многие и повесили в окнах украинские флаги, но уже задаются вопросом: а когда же их можно будет снять?
Очевидно, ему казалось, что он говорит очень умно, красиво, по делу. С каждым пивом - всё лучше. Уже полились положенные воззвания дать народу свободу, наконец, чтобы он зажил по-человечески, потому что никто не может жить без свободы, так дайте же нам...
И тут я даже задумываюсь на секунду: а насколько порядочно вот так поболтать с подвыпившими людьми - и выложить всё это с издевкой, пусть и без имён-фамилий?
И прихожу к выводу, что по нынешним временам - просто предельно порядочно. В конце концов, мы не попытались ни ограбить их, ни перерезать им глотки, ни выкрасть и обменять на что-нибудь, что было бы вполне "по русскому обычаю".
Мы просто слушали.
А потом, уже вернувшись домой, мы долго обсуждали этот вечер и эмоции по поводу этих людей и всего услышанного.
И мы сошлись на том, что в основном они вызывают - брегзгливость.
Вся эта суета вокруг утраченных благ, этот плач то по "России будущего", то по "Росси прошлого", все эти красивые жесты, изящная скорбь, умеренное изгнание, элегантное чувство вины через плечо - как тога, и ответственность - лёгкая, как бокал белого вина... И взгляд, шепчущий: "Но мы же - не говно?!", будто об этом действительно стоит спрашивать кого-нибудь кроме себя... а сам-то, если знаешь, то и не спрашиваешь...
Брезгливо.
И лучшая цитата к вечеру, как по мне, была бы не из Булгакова и не из Шаламова даже. А вот эта:
"И сказали утюги:
- Мы Федоре - не враги!
И заплакали чашки:
- Ах, мы устали, бедняжки..."
Так и бродят туда-сюда по болотам, и некому всю эту утварь отмыть. И дома они никому не нужны, и вне дома.
Высокая трагедия - "Федорино горе"."
Удачное выражение "элегантное чувство вины".
Осуждать страдающую русскую интеллигенцию не мое место,
тем более, что, подозреваю, оно и до всякой войны так
выглядело и те же неловкие чувства вызывало. Да и
помогать им, наверное, надо, у кого руки свободны --
они же действительно ничего не умеют, кроме как
цитировать Шаламова, а за это больше не кормят. Но
лучше все-таки в камерном режиме, мне кажется, то
есть, я имею в виду не такие камеры, а chambers, как
в "камерный оркестр". Родственники пускай, или
маленькие сообщества. В рамках guilty pleasure.
Ну, они же не виноваты, что не могут отвечать за слова
кровью своей -- в конце концов, многие считают, что
это требование к автору слов заложено в русской
культуре и как раз вот делает ее опасной инфекцией.
А они не заразны.
"Ветхие мехи" еще было удачное выражение. Не вмещают.
Но я и сама тоже нет. В коллективную ответственность,
кстати, тоже не верю, как многие русские, и ее не
испытываю, мне своей пока хватает. |
|
|