Давненько 30-летнему мальчику не снились кошмарики. А тут нате – из старых, юных. Как и раньше, два лейтмотива: пассивное присутствие отца и активное присутствие некой потусторонней силы на мою голову. На этот раз даже два в одном флаконе.

В комнате на отдельных, но рядом стоящих кроватях лежим я и отец. Вроде спим. Я просыпаюсь… (Просыпаться понарошку, оставаясь на самом деле во сне, – это вообще отдельная тема у меня, именно этот нюанс создаёт такую жутко-потрясающую реалистичность всему происходящему там.)

Отчего я просыпаюсь во сне? Обычно от явственного ощущения присутствия этого мистического нечто совсем рядом, от его выхода на контакт со мной. Увы, я обычно воспринимаю этот контакт с непереносимым страхом, заставляющим меня просыпаться уже по-настоящему в холодном поту. Хотя ни разу не припомню, чтобы эта сила явно выказывала ко мне какие-либо признаки дурного расположения или агрессии.

В данном случае я начинаю ощущать, словно чьи-то невидимые руки, будто сделанные из невесомого неосязаемого эфира, массируют мою голову. При этом моё сознание как бы начинает затуманиваться. Вероятно, я боюсь потерять самоконтроль и чёткую самоидентификацию. Тогда я пытаюсь позвать отца, разбудить его: я шевелю губами, но не слышу своих слов, словно потерял голос. У меня выходит лишь беззвучный натужный шёпот, как у вдруг слабеющего при смерти. Отец не слышит, не реагирует.

Здесь механизм психозащиты вышибает меня из сна, и я с трудом соображаю, что сейчас всего лишь очередное раннее утро моей обычной жизни.

I haven’t had any practice in English for a noticeable period, just have recalled it yesterday by the way. That’s why I’m writing here so, in a free manner without any preparation, following my mind in a real time. I’d like to prove to myself I still can do this.

current mood: moody

Выскакивая из дома более чем за час, уже понимаешь, что немного опаздываешь на работу. Ныряешь в подземку, где все вокруг так же бегут, иные буквально. Задыхаешься 40 минут в неимоверной жаркой духоте метро, забитого в час пик на 300% от нормы. Перелезаешь через ограждение на станции, чтобы выйти быстрее. Вспотевший, запыханный прыгаешь на рабочее место ровно в 10, включаешь компьютер и выкладываешь лекарства, потому что вчера простыл от грёбаного кондиционера, без которого еще хуже – вентиляция в офисе никудышная. В 10:05 звонит начальница и спрашивает, был ли ты на месте вовремя, потому что подготовиться к началу рабочего дня тебе следовало до 10, а прямо сейчас надо явиться в кабинет на совещание.

Со временем, то есть с возрастом, начинаешь понимать, что же все-таки удерживает тебя здесь, в посюстороннем мире.

Не более чем старая дурацкая привычка, причем ужасно закоренелая. Отделаться от нее с каждым годом становится все труднее. И вот уже я, почти как Эмиль Чоран, порой сожалею, что так и не прыгнул тогда с крыши, а в тот другой раз зачем-то вылез из петли.

Подстегиваемый инстинктом жизни, прежде в моменты отчаяния я нередко находил предлог оттягивания этого срока, проводя параллель с возрастом Курта Кобэйна, который при всех своих исходно деструктивных жизненных императивах однако дожил до 27. Вообще-то, изначально нелепая параллель, пришитая ко мне белыми нитками, если вдуматься.

Мне уже 28. И отличий от судьбы Кобэйна предостаточно. Начнем с того, что я фактически никогда не употреблял никакой наркоты, не считая нескольких раз баловства травкой. Я никогда не играл на гитаре и, тем более, не стал лидером хоть какой-то рок-группы, хотя уже прилично занимаюсь музыкой самостоятельно, в авторском проекте. Ну, и вдобавок, я не женился на какой-нибудь подвернувшейся под руку телке из среды искусства. 

Я уже могу корить себя за то, что пережил возраст Кобэйна, хотя когда-то думал опередить его в уходе. Впрочем, шансы уйти по его примеру, весной, еще остаются: будет начало апреля, жутко депрессивный период после зимы, авитаминоз и все такое, когда многие находятся к срыву ближе, чем им самим кажется. Но ведь и до весны еще надо дожить.