Чтоб все так жили! - May 20th, 2010

Эдвард Гори. Роковая Пилюля (в переводе Андрея Еделькина)

К ней Дух любовника явился, Перепугав её притом... Что сам он нынче удавился, Она узнает лишь потом.	Малютка одинокий тихо На дорогом ковре сидит; Мечтает он резвиться лихо, И злобный вырастет бандит.
Нахала скука одолела — Любовь увяла. Что теперь? Он говорит ей: "Надоела". На этом он выходит в дверь.	Прислуга драит пол до пота, Таскает вёдра, спину гнёт; И так всю жизнь, пока работа Её в могилу не сведёт.
На Куклу нацепили вещи, Что у несчастного нашли; Её подняли на посмешище, После чего её сожгли.	Вот Фетишист подушку вынул; Задёрнув шторы поплотней, Себя в сутану облачил он, И... преклонился перед ней.
Вот Гувернантка воду греет На чердаке, где сквозняки; Рассудок с каждым днём слабеет От голода и от тоски.	Отшельник, следуя идее, Одет в мешок, живёт в камнях. Бедняга медленно тупеет; От солнца кожа в волдырях.
Больной поднялся в пол шестого — Вдруг ноги стали затекать. Врач допустил ошибку снова; Каких ещё симптомов ждать?	Газетчик прибыл на убийство, Бесспорно, лучшее в году; Он добавляет воду в виски, На трупы глядя на ходу.
Надсмотрщик, собравшись кушать, Кидает узника в кровать, И самодельной колотушкой По голове беднягу — хвать!	Проказа — нищему награда: Имея тошнотворный вид, Ему выпрашивать не надо, Прохожий сам подать спешит.
Магнат у дома ожидает Свой лимузин, что всех длинней; О детском рабстве помышляет, И о делишках пострашней.	Монашка мучится ужасно: Визжит и мечется, как тень; На теле раны, в клочьях ряса, — И так уже который день.
Никто Сиротку не обнимет, Босая бродит в темноте; Сейчас она споткнётся, сгинет, И не найдут её нигде.	Наставник прихватил конфеты, Чтоб согласился гимназист Такие преступить запреты, Что вряд ли кто вообразит.
Преследуемый еле дышит, В болотной схоронясь тени; По воплям вдалеке он слышит, Что крови жаждают они.	Могильный вор не суетится, И всё же проявляет прыть: Товар подолгу не хранится, И без лопаты — не отрыть.
Самоубийца в свете лунном Летит, одетая в чепец; Жалеет о прыжке безумном, Не хочет верить в свой конец.	Турист озябший, в изможденьи Встречая медленный рассвет, Уже находит наслажденье В той мысли, что билетов нет.
Явленье Дядюшки вселяет Не радость, а скорей — испуг: Им будет плохо — дети знают, — Как дяде выпадет досуг.	Была в задумчивости Гостья, Явившись нанести визит; Теперь — вся белая от злости — В передней третий час сидит.
Распутница, хотя рискует, Не может не намазать век, И незнакомца интригует, Не зная, что за человек.	Вот Ксенофоб вцепился в скатерть: До боли в пальцах, может быть, Он столик вынужден царапать, Чтоб официантку не прибить.
Вор на подошвах из резины Пробрался затемно в их дом; Пока все спят, унёс гардины, Подсвечники, фотоальбом.	Зуав привык к войне, сраженьям, Скорей убьёт, чем пощадит: Пронзил дитя одним движеньем — Столь беззащитное на вид.

В общем, мой перевод такого вот американского писателя-иллюстратора. Не знаю, не нарушил ли я авторское право случаем...