| пишет Копейкин о смерти Юры Николаева |
[Mar. 9th, 2012|10:07 am] |
9 Мар, 2012 at 5:40 AM
Умер Юра Николаев
\\\\\\я не перечитывал и не редактировал пока, просто публикую то, что написал сегодня ночью
Агент мирового империализма
Памяти Юры Николаева
8 марта 2012 года в больнице «Поль-Брус» парижского пригорода Вильжюиф умер Юра Николаев.
На самом деле он был не Юра. По паспорту он – Георгий Васильевич Николаев, но все всю жизнь звали его Юрой...
Родился он в Ленинграде 18 июля 1947 года. Мать, Алина Яковлевна, была врач. Вырос он с отчимом Леонидом Робертовичем, довольно крупным врачом, специалистом по уху-горлу-носу, лечившим в свое время аж самого Косыгина.
Где-то в середине 1970-х годов вся семья подала на эмиграцию в Израиль, и, не доехав до него из Рима (тогда ехали маршрутом через Вену и Рим), родители переселились в Дюссельдорф, где им дали немецкое гражданство; ну, и Юру записали в немцы, причем высшей категории (были и такие там; они позволяли получить льготный кредит и проч.). Какое он имел отношение к немцам, мне сейчас не вспомнить, но помимо еврейской крови он, должно быть, имел еще и долю крови немецкой, и может быть, немалую.
Вообще же по характеру это был человек стопроцентно русский, может быть, даже слишком русский, особенно если вспомнить одну его особенность...
Вот сегодня вечером я сидел и как дурак обзванивал человек, наверно, двадцать, чтобы сообщить им о печальном известии. Каждый спрашивал: «Отчего он умер?»
– Ну, догадайся со второго раза, если не сможешь с первого, – как автоответчик, повторял я каждому.
Кроме Натальи Горбаневской. По телефону с ней не поговоришь в силу ее глухоты, и я отослал ей СМС с известием и просьбой откликнуться в своем ЖЖ, поскольку у нее там больше тыщи френдов-дружбанов, кое-кто из них знавал Юрия Васильевича, встречался и, ну, выпивал.
Юра знавал многих, да и Юру знали многие наши соотечественники, жившие за рубежом, а также соотечественники, приезжавшие за рубеж.
Но все это было при личных встречах и контактах, а так вот чтобы кто про него написал что-то в печатной форме – это бывало очень редко, я помню только «Записки аутсайдера» Владимира Аллоя (ныне покойного), который описывает в них и Юру Николаева.
Роста Юра был невысокого, телосложения хлипкого (Юра говорил про свое телосложение – «теловычитание»), носил очки с толстыми стеклами и всенепременнейший костюм, но без галстука. В джинсах я его никогда не видел и не могу представить его в них.
Имел залысины (но лысым не был), по которым любил себя поглаживать, сидя за стаканчиком пива или другого напитка.
Именно от него я перенял (а потом от меня многие другие мои товарищи) выражение: «Ну что, по стакану?» Я не думаю, что это выражение придумал он, но в моей среде это пошло от него.
Итак, в середине 1970-х Юра оказался в Риме, в колонии советских экспатриантов-евреев, сразу влюбился в этот город, и там произошла судьбоносная для него встреча: он познакомился с великой русской женщиной Ириной Алексеевной Иловайской, которая и перетащила его позже в Париж, где позже устроила его на ставку в газету «Русская мысль», редактором которой она стала, кажется, с 1981 года. А до этого он, приехав в Париж, работал в книжном магазине издательства ИМКА-Пресс, что на улице Монтань-сент-Женевьев, рядом с Пантеоном.
Человеком Юра был довольно суматошным, эмоциональным, и сейчас, видя его мысленно перед собой, я сам как бы перенимаю эту его суматошность и никак не могу нащупать нить последовательного рассказа.
Чем занимался Юра? Позже, во времена перестройки, когда приезжали первые гости из СССР (1988–1990 гг.), я отвечал им на этот вопрос кратко «Агент мирового империализма». Гости ахали, не верили, но именно так оно и было.
Юра занимался распространением антисоветской литературы среди советских граждан, находившихся за пределами СССР – в командировках, на гастролях, на чемпионатах и т.д.
Командировки эти и литературу ту оплачивал, естественно мировой империализм. Юра очень любил эти командировки, набирал чемоданами литературу и вез ее в разные концы Европы – туда, где ожидалось появление советских граждан. Он снабжал антисоветчиной музыкантов, шахматистов, моряков и прочих.
Известных музыкантов и шахматистов на советской таможне, естественно, стеснялись обыскивать, и они спокойно провозили разную литературу, изданную эмигрантскими издательствами: политическую, философскую, мемуарную. Но вся она считалась «антисоветской», поскольку была издана за рубежом.
В который раз лечу Париж – Афины.
Беру французско-грецкий самолет.
В Салониках сидят французы, немцы, финны,
Наполовину бывший наш народ.
– писал о нем в одном из «самиздатских» парижских листков, кажется, Владимир Аллой. Отличное было стихотворение, на которое многие обиделись, но вряд ли Юра. Я не помню его целиком, но там были такие строки:
...И с каждым выпить в теплой обстановке.
Я выполню приказ без дураков!
Жизнь положу я на командировки.
Командировки были, однако, не каждую неделю, и в обычные дни Юра приходил на службу в редакцию «Русской мысли», где сидел с глубокомысленным видом и смотрел в потолок – обычно не до конца рабочего дня; часто он находил предлог и исчезал «по делам».
Осенью 1983 года меня приняли на работу в «Русскую мысль»; народу там было много, человек 17, если не больше; пока со всеми познакомишься, не одна неделя пройдет. Люди были очень и очень разные до середины 1980-х: Кирилл Померанцев (журналист, поэт, из старого поколения, друг Георгия Иванова; это один из редких людей, который со мной встречался, выпивал, разговаривал, но как-то так со мной и не познакомился, т.е. меня не идентифицировал как-то; мы жили совершенно в разных плоскостях, наверно), Наталья Горбаневская (диссидентка, поэтесса, журналистка), Александр Радашкевич (поэт), Владимир Аллой (издатель альманаха «Память», затем – «Минувшее»), Юрий Кублановский (поэт), Кира Сапгир (журналист, поэт, эссеистка, беллетрическая хулиганка), Сергей Дедюлин (библиограф, на последней странице внизу значился как «редактор-документалист»), Наташа Дюжева (журналист, зам. главного редактора, жена французского журналиста Тьерри Вольтона), Владимир Рыбаков (писатель, журналист, член НТС).
Первым, с кем я там познакомился, был Ю. Кублановский; потом я сразу же сошелся с Н. Горбаневской (которая и поныне остается моим другом; последний раз я ел у нее суп прямо вчера); выпивали мы по стакану с Димой Рыбаковым и Радашкевичем, но Юру я как-то не различал – наверно, по причине его командировок и по причине отрешенного вида его, когда он сидел за столом и глубокомысленно просиживал штаны на деньги мирового империализма.
В «Русской мысли» была шахматная рубрика, которую вел Владимир Семёнович Авьерино, приходивший каждую неделю со своими статейками. И Юра как заядлый шахматист внимательно просматривал эти заметки и, если находил ошибку, сильно возбуждался и бегал по всей редакции с воплями.
У него был, кажется, второй разряд, то есть играл он, судя по всему, неплохо.
Где-то в 1984 году мы поехали вместе с ним в город Тур, где проходил советский музыкальный фестиваль, куда приезжали очень крупные музыканты, включая «Виртузов Москвы», во главе с пресловутым Спиваковым, ставшим теперь доверенным лицом новоизбранного президента.
Приезжал туда, бывало, и Святослав Рихтер, и Юра встречался с ним. Юра имел к нему неимоверный пиетет, и когда Рихтеру исполнилось в 1984 году 70 лет, он, столкнувшись с Рихтером, сказал ему, что типа, мол, Святослав Теофилович, вся русская эмиграция гордицца, мол вашим вкладом и вашей позицией и тагдалие. В общем, пафосно сказал, насколько я помню. Наверно, не забыл передать ему и подрывную литературу.
Ну и вот. Пошли мы как-то гулять по Туру, поздно вечером уже. С Луары веяла ночная прохлада, в центре множество открытых кафе, и в одном из них на столике стояла шахматная доска, и там какие-то местные турчане играли в шахматы. Юра был уже изрядно поддамши (его любимое словечко). Он остановился за спиной одного игрока и стал ему подсказывать, как надо ходить, обильно при этом жестикулируя. Потом, кажется, он показал жестом, что готов сыграть за него, и французик с удовольствием сел рядом. Юра быстренько поставил мат одному турчанину, потому другому, только просил, чтобы ему не забывали наливать. Все это было очень забавно наблюдать – и я помирал со смеху.
Когда Юра, бывало, перебирал, то на следующий день он спрашивал: «А что вчера было?» Причем он искренне не помнил. Сначала я ему не верил, что он не помнит. Я думал, что он разыгрывает, просто проверяет меня. Но один эпизод заставил меня убедиться, что правда – не помнит.
В общем, ехали мы в поезде, у Юры в кармане были командировочные деньги, в огромных для того времени купюрах, 500 франков. Теперь их можно приравнять, наверно, к 200-евровым казначейским билетам. И вот в какой-то момент в вагоне-ресторане (кажется, в вагоне-ресторане, а не просто в вагоне, но это не важно; а может быть, даже и не в поезде, а просто в ресторане) Юра достал пачку этих 500-франовых бумажек и бросил их веером в разные стороны. Потом что-то декларировал и объяснял французам на русском языке.
Я, видя такое дело, все 500-франковые билеты собрал и положил себе в карман. Юра продолжал веселиться, совершенно забыв про них.
На следующее утро я проснулся в гостинице и вижу товарища Николаева очень озабоченным. Сидит товарищ Николаев с открытым бумажником, чешет в затылке, и на лице у него написано недоумение. Увидев, что Толян проснулся, он растерянно спросил:
– Толя, а что вчера было?
– Юр, ну как что? Мимо тебя проходила официантка, споткнулась, ты почему-то зааплодировал, орал «Браво!», чем привел ее в совершенный конфуз, она не знала, куда деться...
– А потом?
– А потом ты достал пачку 500-франковых бумажек и стал швыряться ими в разные стороны.
– Бляяятььь!!! – завопил Юра. – Что я наделал! Это же командировочные деньги!
Я смотрел на страдания моего товарища, но момент, чтобы сжалиться над ним, еще не пришел.
– Купечествовал, Юра? Хотел показать, какой ты русский купец и как можешь сорить деньгами? И наутро даже не помнишь, что купечествовал? Хорош, нечего сказать.
Юра опять схватился руками за голову:
– Что же мне делать, Толя, что делать?
– Что, растратил казенные деньги? Что в таких случаях делали гусары? Стрелялись!
Юра поднял голову посмотрел на меня и завопил:
– Но у меня же нету рэээвааальвээра!
– Блять, ну иди утопись в Луаре!
Юра опять смотрел на меня безумными глазами и вопил:
– Но она же мелкая, ты видел, что это за река? В ней и утопиться-то нельзя, только шею сломаешь, если прыгнешь с моста!
Диалог был, может быть, не совсем таким, но очень близким к вышеприведенному. Потому что подобных диалогов у меня с ним было не один и не два.
И вот когда я понял, что Юра щас просто рехнется от огорчения, я как ни в чем не бывало достал пачку кредиток и бросил на стол: «Ну бери уж».
Редко я видел столь счастливых людей, как в такие моменты.
http://a-kopeikin.livejournal.com/35506.html
|
|
|
