| нестыковки в деле Френкеля, версия адвокатов |
[Nov. 28th, 2008|11:08 am] |
Published on Права человека в России (http://hro1.org)
Непрочитанный приговор или зона правового нигилизма
By Елена Санникова
Created 11/27/2008 - 23:50
Елена Санникова: "Если сами мы не сумеем возвыситься над своими эмоциями, не воспитаем в себе здоровое правовое сознание, не вернем в наши сердца милосердие к заключенным вместо равнодушия и ненависти — то мы и будем иметь то общество, где заказное убийство — дело повседневное, а вакантное место убийцы может занять на скамье подсудимых каждый из нас."
* * *
Я пришла в суд на оглашение приговора по делу об убийстве Андрея Козлова потому, что меня об этом попросила моя знакомая, убежденная в невиновности Френкеля так же страстно, как Юлия Латынина убеждена в его виновности. "Посмотри на него, и ты увидишь, что этот человек не мог убить..." — сказала она.
Я сомневалась, конечно, что смогу при первом взгляде на человека "увидеть", виновен он или нет. Но я не сомневалась, что смогу распознать неувязки и нестыковки, если таковые будут в тексте приговора.
В суд меня привело и удивление выступлениями Юлии Латыниной на тему Френкеля. Я перестала понимать, зачем так регулярно и подолгу проклинать в прямом эфире человека, который итак обречен, к чему такое отчаянное избиение лежачего?
Особенно меня удивили ее гневные обвинения в адрес правозащитника Льва Пономарева, "осмелившегося" заявить о нарушениях прав подсудимого.
Надо сказать, что Лев Пономарев находится сейчас под подпиской о невыезде, против него возбуждено дело по чисто политическому мотиву — обвинению в "клевете" на директора Федеральной службы исполнения наказаний (озвучивал правду о беззакониях в местах лишения свободы и о пыточных зонах), и нападки на него журналистки с имиджем правдоискательницы более чем странны.
...В назначенный час я подошла к залу заседаний, дверь которого почему-то усиленно охранялась командой судебных приставов.
У закрытой двери оказалась не только я. Целая толпа репортеров с теле- и фотокамерами пребывала в ожидании, равно как и публика, заполнившая просторный холл на третьем этаже Мосгорсуда. Я почувствовала себя в какой-то момент белой вороной в этой толпе, будто пронизанной каким-то единым нервным импульсом посвященности в этот запутанный и бесконечно долгий процесс. Одна дама, например, откровенно возмутилась моему невежеству, когда я спросила, кто такая Аскерова.
Прошел час, и больше, а двери все не открывались, хоть, казалось бы, что мешает судье впустить людей в зал, если заседание не по их вине так задерживается?
Наконец впустили телерепортеров с камерами, и они чуть не зажали друг друга в дверях. Когда и фоторепортеров впустили, подошла и я, полагая, что теперь уж всем можно войти.
Не тут-то было! Двери открылись — но не для того, чтобы нас впустить. Из зала вышли два ОМОНовца с автоматами наперевес и встали лицом к нам, спиной к закрывшимся дверям. Дуло одного из автоматов оказалось направлено в аккурат мне в область живота. Да-а, так-то встречает меня зал суда, куда я иду послушать вынесенный от имени Российской Федерации приговор!
После длительного ожидания нервозные, суетящиеся секретарши суда дали, наконец, разрешение пропускать людей сквозь этот строй из автоматчиков и судебных приставов. Чтобы одолеть препятствие — вставшую мне поперек пути руку одной из секретарш — пришлось раскрыть удостоверение журналиста.
Телекамеры плотно забили места для присяжных. Не так легко было найти место в этом слишком маленьком для такого мероприятия зале, где за перегородкой для публики я обнаружила лишь четыре короткие скамеечки, уже занятые.
В мгновение смолкли голоса, потому что судья начала читать приговор так тихо, что первые полминуты я едва могла что-либо разобрать. Но удивлению моему не было границ, когда вслед за перечнем участников процесса судья сразу же начала оглашать резолютивную часть приговора — кому и какой срок суд назначил. Без объяснений, почему и за что.
В завершение судья вынесла частное определение в отношение шести адвокатов — опять без каких-либо объяснений. Все мероприятие заняло не больше 15-20 минут.
Я огляделась по сторонам в надежде найти объяснение происходящему — но увидела лишь стволы автоматов в руках ОМОНовцев.
Взволнованные работники суда нервозно заторопили публику выходить, один судебный пристав взял меня под локоть, когда я чуть замешкалась.
На мой субъективный взгляд на убийц на скамье подсудимых не походил никто. Но это ведь суд, где свидетельствовать должны не впечатления, а факты. Только вот где они — факты? Почему суд не счел нужным огласить мотивировочную часть приговора?
Мое внимание привлек пожилой человек на скамье подсудимых, седоволосый, в очках, который на преступника — ну ни с какого бока не походил. Уходя, я успела услышать, как он с какой-то доброй и грустной улыбкой попросил женщину (возможно, сестру) не говорить маме о том, какой ему дали срок, а та ответила, что в этом нет смысла.
О том, что это был Борис Шафрай, я узнала уже в холле. Адвокат Гарри Мирзаянов сказал мне, что его подзащитный приговорен к 14 годам заключения за то, что передал от одного лица другому лицу некий конверт, не зная, что в нем лежит. Он также сказал, что не было никаких юридических оснований делать процесс закрытым.
Так ли это, что только за передачу конверта с неведомым содержимым получил 14-летний срок 57-летний Борис Шафрай? Суд не объяснил мне, что это не так.
До меня доносились реплики:
"Семь человек осудили без вины..."
"Половинкин слишком настойчиво доказывал свою невиновность, за это ему и дали пожизненно. В отместку..."
"Трудно будет проследить, точны ли судебные протоколы. Запись вели шесть секретарей. Нам могут показать один протокол, а к делу приложить другой..."
"Частное определение вынесли на адвокатов Френкеля и еще на троих — на тех, кто больше других придирался к нарушениям процесса..."
И эти реплики, и шокирующее впечатление от нацеленных на публику автоматов, от нервозной суеты секретарш и приставов, от бледного, напряженного до крайности лица Алексея Френкеля, на котором, собственно, и не было лица, на котором было только потрясение, недоумение и одновременно будто какая-то твердая уверенность в себе, и этот приговор, который не был прочитан, и нездоровая, стрессовая атмосфера вокруг суда — все это оставляло ощущение, будто не на суде ты побывал, а стал свидетелем какой-то жестокой и грязной разборки.
Известно, что Алексея Френкеля обвинили в "заказе" убийства, Аскерову и Шафрая — в посредничестве, Погоржевского — в поставке оружия и непосредственной координации убийства, Белокопытова — в том, что довез убийц до места (не зная об убийстве), Максима Прогляду и Алексея Половинкина — за непосредственное исполнение.
Сроки, соответственно — 19 лет, 14, 13, 6, 10, 24, пожизненно... Стоп! Достал оружие, вооружил убийц, координировал убийство — за это шесть лет. Подвез на машине людей, не зная, что они едут убивать — за это десять... Это что — так положено: за двойное убийство и поставку оружия — шесть лет, случайно подвез не тех и не туда — десять лет?..
Погоржевский — единственный из подсудимых, кто признал свою вину и раскаялся, активно сотрудничал со следствием и поддерживал версию прокурора. Все остальные подсудимые виновными себя не признали.
Но разве есть такая практика — за такое тяжкое преступление давать шесть лет, пусть даже и раскаявшемуся, а за случайную причастность — десять, пусть даже и в отместку за непризнание вины? Полагаю все-таки, что практики такой нет. И неувязка эта — лишь капля в море нестыковок и неувязок, которыми буквально испещрен процесс по делу об убийстве Андрея Козлова.
Уже во дворе суда я разговорилась с Александром Черновым, адвокатом Алексея Половинкина.
"Пожизненное заключение Половинкину — это месть судьи за то, что он добивался открытости процесса и соблюдения УПК" — сказал адвокат, убежденный в невиновности подзащитного.
"Свидетели преступления говорят, что киллеры были людьми среднего телосложения и среднего роста, поясняя, что средним считают рост около 170 сантиметров. А рост Половинкина — 186 сантиметров. В деле имеется два фоторобота, нам запретили их предъявлять присяжным, потому что фотороботы совсем не похожи на подсудимых".
Адвокат пояснил также, что оружие, из которого якобы стрелял Половинкин, не могло стрелять и не могло убить. В Козлова стреляли из другого оружия, и настоящие убийцы скрылись...
"Однозначно несправедливый приговор, отдающий расправой. Тем людям, которые отстаивали свою позицию, дали максимальные сроки", — услышала я от другого адвоката, который рассказал и о недопустимых перетасовках в составе коллегии присяжных, и о том, как присяжных удаляли из процесса без оснований.
"Нас шокировало, как удалили последнюю присяжную. Прокурор сказала, будто видела, как присяжная разговаривала с двумя мужчинами. Это никак не может являться причиной для отвода. К тому же присяжная заявила, что вообще ни с кем не разговаривала. Но ей дали отвод..."
Свидетельства адвокатов о других немыслимых нарушениях закона — давление на подсудимых, избиения и карцеры, отказ подсудимым в слове на суде, бесконечные удаления Френкеля из зала суда и удаление всех присяжных в момент его речи — все это оставляет большое сомнение в справедливости приговора. Те самые сомнение, которое, как известно, трактуются в пользу подсудимого.
"Ну, хорошо, я знаю, какая у нас прокуратура, я не сомневаюсь, что права битцевского маньяка тоже были нарушены, но почему тогда не защищать права битцевского маньяка – потому, что у него нет дорогих адвокатов, которые способны придти к правозащитнику Пономареву и объяснить, что битцевский маньяк несчастный и ни в чем не виноват?" - говорит Юлия Латынина в прямом эфире "Эха Москвы".
Но кто, собственно, сказал, что права битцевского маньяка не нужно защищать? Я лично с полной ответственностью скажу: нужно! Да еще как нужно! Чем страшнее обвинение — тем настойчивее защищать, тем внимательнее следить, чтобы права подсудимого (пусть десятикратного маньяка!) не нарушались. В особенности — процессуальные права.
Потому что когда совершается одно зло — убийство, нельзя допустить, чтобы следом совершилось второе зло — осуждение невиновного.
Ведь известно, что по делу Чикатило были осуждены и расстреляны двое невиновных, прежде чем нашли самого Чикатило.
Причем оба, если не изменяет память, признали вину, взяли на себя чужие преступления. Такое у нас следствие, такой суд, и не первое десятилетие мы живем в зоне правого нигилизма.
Так кто же болен — правозащитники, которые во всеуслышание заявляют, что так быть не должно? Или же те, кто трезвую правовую позицию зачисляют в болезни общества?
К чему, собственно, сводится вся аргументация Юлии Латыниной в поддержку обвинения?
Во-первых, к тому, что Козлов — идеально честный и бескомпромиссный человек, а Френкель — подонок и параноик (дословно). Но это — не доказательство вины.
Во-вторых, между Козловым и Френкелем были отвратительные отношения, Френкель кляузничал на Козлова, Козлов ненавидел Френкеля. Пусть, но и это — не доказательство.
Френкель писал доносы в ФСБ и жалобу Путину. Скверно, но это называется стукачеством, а не убийством.
Еще Юлия Латынина пересказывает выдержки из следственного дела, которое каким-то непонятным образом ей стало доступно. Переговоры каких-то фигурантов на теневом жаргоне. Версию следствия, которая почему-то стала распадаться, как карточный домик, в суде, потому и закрыли процесс. В самой последней передаче Юлии Латыниной по "Эху Москвы" был добавлен еще один аргумент: Френкель убил потому, что был богат.
Но если для установления такой серьезной вины, как заказное убийство, достаточно ознакомить стороннего человека со следственным делом и выслушать его вердикт— тогда зачем же суд?
Расшифровки телефонных переговоров в обвинении никак не могут быть доказательством вины, они могут быть и причиной судебной ошибки.
Одна из таких трагических ошибок сегодняшнего дня — это дело Заурбека Талхигова. Выдержки из телефонных переговоров, на которых было построено обвинение, вошли в дело, а полных их текст, содержавший алиби подсудимому, был уничтожен. В результате ни в чем не повинный человек отбывает срок и по сей день.
Аргументация Юлии Латыниной хороша для того,чтобы заклеймить подсудимых, возбудить к ним ненависть и неприязнь общества. Но она совершенно не пригодна для объективного и всестороннего разбирательства дела.
Для того и существует суд, чтобы рассмотреть дело беспристрастно и всесторонне, чтобы выявить все огрехи следствия, если таковые найдутся, чтобы выслушать и подсудимых, и экспертов, и адвокатов и сделать объективный вывод.
Для того и существует процессуальный кодекс, чтобы свести к абсолютному минимуму возможность судебной ошибки. Суд по определению должен быть беспристрастен, а от суда над Френкелем за версту разит нездоровой страстью.
В нашей истории был уже период, когда вместо суда орудовали чрезвычайки, и был длительный период, когда по материалам следственного дела приговор выносили "тройки".
Тогда клич "смерть врагам народа!" заменял беспристрастное судопроизводство, а общество было заражено представлением, что раз человек объявлен виновным, то никаких доказательств тому и не надо.
Десятилетия такой практики породили агрессивную убежденность в том, что лучше пусть десять невиновных будут осуждены, чем хоть один оправдан за недостатком улик.
Но практика осуждения без суда не проходит обществу безнаказанно, она поражает общество тяжелой болезнью. Она порождает тот правовой нигилизм, который не исцелить десятилетиями.
Она-то и формирует в конечном итоге тот социум, в котором высокопоставленный чиновник, не берущий взяток, обречен стать жертвой преступления, а сочувствующая его семье журналистка льет грязь на правозащитников вместо того, чтобы добиваться законного и объективного судопроизводства.
"Сегодня происходит заседание по замещению вакантных должностей убийц Козлова" — сказал Алексей Френкель, начиная свое последнее слово, после чего присяжных удалили из зала суда ("Коммерсант" № 194 от 24.10.08).
Френкеля многократно помещали в карцер, избивали, удаляли из зала суда или вообще не приводили (и он весь день проводил в тех небольших клетках, куда, привозя, заключенных помещают до начала судебного заседания).
Незадолго до дня приговора Басманный суд отказал Френкелю в судебном иске в связи с отказом ознакомить его с изъятыми при аресте записями.
"Вот права Френкеля нарушены с точки зрения наших российских правозащитников и с точки зрения господина Пономарева, а права вдовы Козлова, Екатерины Козловой, не нарушены, когда она плакала в ту ночь и с тех пор плачет каждую ночь после того, как Козлова убили? Почему бы не спросить в степени виновности Френкеля не адвокатов убийцы, а хотя бы вдову покойника?" — говорит Юлия Латынина.
Как грустно, что очевидную для любого цивилизованного общества вещь у нас приходиться объяснять: не могут права потерпевшего быть соблюдены, если нарушены права подсудимого. В соблюдении процессуального кодекса и потерпевший, и подсудимый нуждаются обоюдно. Не может вдова, потерявшая мужа, быть заинтересована в том, чтобы в нарушение элементарных правовых норм осудили его убийц. И уж никак не в ее интересах, чтобы осудили не того или не тех.
Неужели Юлии Латыниной, так искренне сострадающей Екатерине Козловой, нужно, чтобы по делу об этом убийстве были осуждены люди, вина которых вызывает сомнение?
Даже если у нее нет сомнения, даже если Екатерина Козлова не сомневается в их вине —зачем потерпевшей, чтобы сомнение оставалось у наблюдателей, у общества, чтобы суд состоялся с такой массой процессуальных нарушений, и половины которых по закону хватило бы на то, чтобы отменить приговор за недоказанностью вины?
Екатерина Козлова заинтересована в соблюдении всех процессуальных прав Алексея Френкеля гораздо больше, чем правозащитник Лев Пономарев. И не против Льва Пономарева следует направлять свое острое слово Юлии Латыниной, а против того правосудия, которое делает закрытым общественно значимый процесс и не оглашает скандальный приговор.
Юлия Латынина — автор многих блестящих журналистских исследований, прекрасных эссе. Но как убедить ее не отравлять свое слово отдельными безответственными, ни для кого не полезными высказываниями?
Журналистка много говорит о кристальной честности покойного Андрея Козлова, который ездил отдыхать в Подмосковье и Псков, а не на Канары. Это хорошо, это важно для сохранения доброй памяти об убиенном, это может послужить дополнительным стимулом нового беспристрастного расследования по делу об его убийстве.
Но зачем же одновременно бросать тень на правозащитника, который работает по 16 часов в сутки и вообще нигде не отдыхает, который с полной самоотдачей защищает нищих и неимущих людей, идущих за помощью в его организацию в режиме непрерывного потока.
Как можно клеветать, будто к защите Френкеля его привлекли "дорогостоящие адвокаты", а не возмущение чрезмерными нарушениями прав подсудимых? Лев Пономарев вступился за Френкеля потому, что закон един для всех, и такое грубое попрание закона по отношению к заключенному недопустимо ни при каких обстоятельствах, в независимости от его имущественного положения, от действительной или предполагаемой вины.
В фонд "В защиту прав заключенных", в котором работает Лев Пономарев, потоком идут отчаянные жалобы из мест заключения от людей, у которых нет дорогостоящих адвокатов, у которых вообще нет адвокатов, и он помогает им, не разбирая, за что сидит человек, и не делая исключения ни для кого.
Потому что заключенные приговорены к лишению свободы, а не тому, чтобы на их теле тренировался ОМОНовец орудовать дубинкой. Потому, закон нельзя нарушать ни в отношении убийцы, ни в отношении невиновного. На следствии нельзя угрожать, избивать и пытать. На суде нельзя игнорировать процессуальные нормы и судить предвзято. В местах лишения свободы нельзя уничтожать осужденных.
И было бы большим благом, если бы Юлия Латынина поинтересовалась, с какими документами и письмами работает оклеветанный ею Лев Пономарев, если бы ужаснулась тому кошмару, который царит в местах лишения свободы, тому произволу, который творится в сегодняшних следственных изоляторах и колониях, если бы прикоснулась к этой боли и скорби сегодняшнего дня. Право же, больше пользы это бы принесло, чем бичевание и без того осужденного, чем шельмование правозащитника.
Если сами мы не сумеем возвыситься над своими эмоциями, не воспитаем в себе здоровое правовое сознание, не вернем в наши сердца милосердие к заключенным вместо равнодушия и ненависти — то мы и будем иметь то общество, где заказное убийство — дело повседневное, а вакантное место убийцы может занять на скамье подсудимых каждый из нас.
14-24.11.08.2008
http://hro1.org/print/3765
UPD
С сайта Публичная интернет-библиотека Владимира Прибыловского "Антикомпромат":
Крамольные тюремные письма Френкеля: Первое письмо, Второе и
Третье (с расшифровкой намеков).
|
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/imported-profile.gif){kind=small}