На днях встречался с поэтессой Алиной, книгу которой мы готовим к выпуску в сентябре. Вылезли из метро на Пушкинской, долго озирались по сторонам, словно впервые в столице, с грехом пополам нашли тихую кофейню.
Алина заказала огромную чашку кофе, почти ведро, и маленькую бутылочку вина. На протяжении переговоров поэтесса странным образом чередовала напитки. Однако в конце крохотная бутылочка все же взяла верх, ведро кофе было побеждено.
Но обо всем по порядку.
Мы обсуждали, главным образом, деловые вопросы. Я – издатель, Алина – автор. Вот и зародыш конфликта, драматическое напряжение, которое не преминуло выплеснуться наружу к концу встречи.
Пока обсуждались вопросы изданий, презентаций, публичности, Алина демонстрировала осмысленность, рациональность и приятную сдержанность, но затем… Литературные вопросы иссякли, встреча приближалась к завершению, и маленькая бутылочка вина стала теснить поэтессу. Из хрупкой оболочки литератора показался шумный, напористый политик.
Алина на глазах преобразилась в нетерпимого монстра, обличающего силой своего политического авторитета. До этого жалующаяся на нелепые бытовые трудности, Алина приступила к обличению оппозиции, причем предельно путано и алогично.
Поэтесса как кошмар политического спектакля.
В пух и прах раскритиковав оппозиционных деятелей, отобрав у них маркер оппозиции, Алина заявила, что никакой оппозиции вообще нет, есть только власть и ее силовой ресурс, все остальное для дураков. После чего парадоксальным образом объявила единственным российским оппозиционером – себя.
Мне вспомнились смешные бытовые сложности, которые упоминала поэтесса до преображения содержимым бутылочки, и я понял, что передо мной уже не Алина, а персонаж классической повести Акакий Акакиевич.
Однако как изменились нравы!.. Во времена Гоголя Акакии Акакиевичи смирно сидели в своих канцелярских столах и грезили овладением шинелью. Весь XIX век бедолаги слонялись по российским городам в своих шинелях, а в XXI все радикально изменилось.
Даже представить сложно. Акакий Акакиевич, думающий исключительно о своей шинели, внезапно обнаруживает в себе задатки тотального нигилиста, революционера, ниспровергателя власти и циничного критика чужих мнений.
Акакий Акакиевич, всю жизнь пролежавший в канцелярском столе между карандашами и скрепками, покрывающийся испариной из-за малейшего намека на бытовую трудность, вдруг предстает непослушным дитя дикой свободы, не считающимся ни с чем. Акакий Акакиевич – революционер и ниспровергатель, критик власти и оппозиции, единственный оппозиционер его высочества, бунтовщик, циник и нигилист.
Акакий Акакиевич, вселившийся в хрупкую поэтессу Алину. Он, необъятная чашка с остатками кофе и пустая бутылочка из-под вина. Что ж, это остроумно, признался я.
Вскоре мы попрощались. Выйдя на улицу, Алина поинтересовалась, какие у нас отношения с Фаланстером. Превосходные, соврал я. Приятно слышать, поэтесса подмигнула, и я побежал к метро.
Алина заказала огромную чашку кофе, почти ведро, и маленькую бутылочку вина. На протяжении переговоров поэтесса странным образом чередовала напитки. Однако в конце крохотная бутылочка все же взяла верх, ведро кофе было побеждено.
Но обо всем по порядку.
Мы обсуждали, главным образом, деловые вопросы. Я – издатель, Алина – автор. Вот и зародыш конфликта, драматическое напряжение, которое не преминуло выплеснуться наружу к концу встречи.
Пока обсуждались вопросы изданий, презентаций, публичности, Алина демонстрировала осмысленность, рациональность и приятную сдержанность, но затем… Литературные вопросы иссякли, встреча приближалась к завершению, и маленькая бутылочка вина стала теснить поэтессу. Из хрупкой оболочки литератора показался шумный, напористый политик.
Алина на глазах преобразилась в нетерпимого монстра, обличающего силой своего политического авторитета. До этого жалующаяся на нелепые бытовые трудности, Алина приступила к обличению оппозиции, причем предельно путано и алогично.
Поэтесса как кошмар политического спектакля.
В пух и прах раскритиковав оппозиционных деятелей, отобрав у них маркер оппозиции, Алина заявила, что никакой оппозиции вообще нет, есть только власть и ее силовой ресурс, все остальное для дураков. После чего парадоксальным образом объявила единственным российским оппозиционером – себя.
Мне вспомнились смешные бытовые сложности, которые упоминала поэтесса до преображения содержимым бутылочки, и я понял, что передо мной уже не Алина, а персонаж классической повести Акакий Акакиевич.
Однако как изменились нравы!.. Во времена Гоголя Акакии Акакиевичи смирно сидели в своих канцелярских столах и грезили овладением шинелью. Весь XIX век бедолаги слонялись по российским городам в своих шинелях, а в XXI все радикально изменилось.
Даже представить сложно. Акакий Акакиевич, думающий исключительно о своей шинели, внезапно обнаруживает в себе задатки тотального нигилиста, революционера, ниспровергателя власти и циничного критика чужих мнений.
Акакий Акакиевич, всю жизнь пролежавший в канцелярском столе между карандашами и скрепками, покрывающийся испариной из-за малейшего намека на бытовую трудность, вдруг предстает непослушным дитя дикой свободы, не считающимся ни с чем. Акакий Акакиевич – революционер и ниспровергатель, критик власти и оппозиции, единственный оппозиционер его высочества, бунтовщик, циник и нигилист.
Акакий Акакиевич, вселившийся в хрупкую поэтессу Алину. Он, необъятная чашка с остатками кофе и пустая бутылочка из-под вина. Что ж, это остроумно, признался я.
Вскоре мы попрощались. Выйдя на улицу, Алина поинтересовалась, какие у нас отношения с Фаланстером. Превосходные, соврал я. Приятно слышать, поэтесса подмигнула, и я побежал к метро.
Current Music: Joy Division / Fear Factory
Leave a comment