Девочка и ходячая смерть
Довелось мне в позднеперестроечные времена прочесть чей-то пересказ воспоминания
Мамлакат Акбердыевны Наханговой. По словам рассказчика, во время фотографирования с нею на руках
Иосиф Виссарионович Джугашвили сказал одному из соседей по президиуму нечто на грузинском языке. Цепкая детская память удержала звуки незнакомой речи. Впоследствии юная таджичка попросила какого-то грузина перевести запомнившиеся слова, не указывая их первоисточник. Перевод гласил "забери от меня эту вшивую".
Сейчас, когда я случайно наткнулся на упоминание имени юной (орден она получила в 11 лет) хлопкоуборочной рекордсменки, в моей -- уже далеко не детской, но всё ещё довольно цепкой -- памяти всплыл этот рассказ. И сразу возникли вопросы. Владел ли свояк
Анастаса Ованесовича Микояна, исполнявший роль переводчика между Наханговой и Джугашвили, не только таджикским, но и грузинским языком? Мог ли в 1935-м кто-то допустить на съезд передовых колхозников -- а тем более к прямому контакту с руководителями государства -- человека, не отмытого надлежащим образом и/или в недезинсектированной одежде? Следует ли считать слова Джугашвили проявлением неадекватной брезгливости или точным отражением реальности? Говорил он на грузинском языке, чтобы не разрушать образ "лучшего друга детей" или во избежание прямого оскорбления девочки? Соответствует ли рассказ исторической истине или представляет собою авторскую фантазию (как, например, приписываемые Джугашвили слова
Анатолия Наумовича Рыбакова "нет человека -- нет проблемы")?