| |||
![]()
|
![]() ![]() |
![]()
По волнам моей френдленты Вернувшись из Питера, я с утра добралась до всякого-разного, что мои френды пишут и с чем попадают в топ даже. Вот, к примеру ![]() Нормальный ход дела. Уже неудивительный. Как я это чувствую, я напишу в конце, а пока пара строк из еще одной френдессы ![]() Я не вижу горизонт. Совсем. С музыкой, литературой, с кино и телевиденьем тоже все как-то мутно, серо, вязко. Нет событий, нет радости. Давлю из себя оптимизм, а он словно весь высох... Причем это у меня не припадок отчаяния, нет. Такое вот вялотекущее состояние, которое можно, конечно, стимульнуть хорошими мыслями, надеждами, общением, интересным сериалом, но нет искры, такого взрыва чувств. Ощущение, что впереди сплошной туман. Такое ощущение, что стоишь, качаясь, на тонкой перекладине - и сзади враги, и впереди - пожар. Да, что-то такое все люди вокруг ощущают. И не только кучка интеллигентов с гвоздиками... У меня вообще страшное какое-то чувство безысходности касательно себя и своей дальнейшей жизни. Потому что... Да потому что, хотя бы по теме разрушенной Москвы... Я журналист, я ведущая на московском канале. Я коренная москвичка, в конце концов. На моих глазах мой город и рушился. Не скажу, что исключительно в последние годы. Это только так кажется, что в последние. На самом деле с тридцатых все началось. Просто в наши дни наконец закончилось эпохой большого хапка - города нет и это очень тревожит двадцать человек жителей... Это я к чему? Я к тому, что я живу и работаю на этой территории с прежним названием. Работаю, в сущности, как киножурнал "Фитиль" в советские времена. За гуманизм и дело мира бесстрашно борется сатира. (с) Бью по "отдельным недостаткам", которые иногда еще возникают в нашей оптимистичной, в целом, действительности. Изредка могу помочь какому-то очень отдельному человеку, в остальное время брожу среди заборов, на которых написано "сюда нельзя", "и сюда нельзя", "а сюда совсем нельзя". Ищу калитку куда-нибудь, где будет хоть немного простора и воздуха. Многие люди как-то встраиваются в обстоятельства и очень спокойно на все реагируют. С цинизмом и азартом сопричастности к некоей конспирологии. Типа они понимают тайные течения в верхах и готовы им соответствовать на достойном уровне. И даже объяснить людям вроде меня политику партии с тоном взрослого, который показывает младенцу, как правильно держать ложку с кашей, чтобы донести ее не до рта, а до уха. До уха, в котором звенит "пора уже понимать, пора уже соображать, пора уже догадаться". Я с тоской наблюдаю эту абсолютно советскую систему недомолвок, кивков и фраз: "Мы ведь все понимаем". Знаете, благодаря тому, что "мы" такие понятливые и "нам" два раза объяснять не надо, здесь такая жопа у "нас" и сложилась. Если бы, когда началось это "понимание", побольше бы людей ничего не поняли и послали бы объясняльщиков к ебене матери, все бы как-то иначе сейчас было. А теперь и послать не то что некому, но и некого. Разве друг друга. Все как-то встроились и знают рамки. Хоть знают, что вокруг страшное, повальное воровство, жестокость, несправедливость и гадство, как в последние времена. Но одни уверяют себя, что маленькие и слабенькие, а другие награбленное везут вместе с семьей именно туда, где какбэ враги. Причем, заметьте, никакого своего ОМОНа, православных хоругвеносцев и форум "Селигер-2009" с собой не берут. Не берут, страшно сказать, даже портрет премьера с бицепсами. Явно сами хотят пожить без этого. В субботу на встрече в Питере меня спросили, как я сочетаю христианские заповеди и работу на телевидении. То есть как я справляюсь с тем, что врать нельзя. Я ответила, что врать я и не вру. То есть за каждое свое слово я отвечаю, что это мое слово. Но сколько слов я не договариваю... Могу добавить, что все этого не так просто, потому что от недоговаривания я эмоционально выгораю. И что-то важное уходит. Я уже вижу момент, когда начальство почешет репу и скажет: "Где ее живость и харизма? Где эмоциональность городской сумасшедшей?" Хочется советского энтузиазма, чтоб глаз горел. Если грубо, то чтобы жертва изнасилования стонала от восторга, что ее имеет такой роскошный, такой вонючий, такой грубый, такой пьяный и дебильный самец, как нынешний российский строй. Еще на встрече большое удивление вызвали мои слова, что если бы я начинала не в 90-е, а сейчас, я бы ни за что не стала журналисткой. А что тут непонятного? Кажется, все понятно. Вот только я не понимаю, как теперь деньги зарабатывать? Я ж больше ничего не умею. А у меня ребенок и муж не железный. Заканчивая экскурсию по френдленте и "тоске зеленой" замечу только, что не так давно еще один мой френд ![]() Все хуже. Не ЖЖ, а жизнь закрыли. У меня нет ощущения жердочки, как у Арины Холиной, у меня есть ощущение вагона для перевозки скота, который мчится в Майданек. И большинство пассажиров напрасно рассчитывает устроиться надзирателями. Один умный человек, тоже телеведущий, кстати, сказал некоторое время назад моей подруге, что до окончания пути в условное нечто, которое я определила, как Майданек, осталось года два. И все это время, а особенно потом, можно будет наблюдать, как приличные ранее люди теряют всякий стыд и разум. Подруга моя спрашивает: - А мы поймем, когда уже все, окончательный звездец? Ее собеседник уверял, что поймем. Со времен той беседы прошло почти два года. |
|||||||||||||
![]() |
![]() |