Смерть пионерки
Моя стенгазета все больше и больше выпускает свои номера по письмам читателей. Одно цепляется за другое, я что-то вспоминаю, что-то упоминаю в комментах. В результате, это уже не первая ретроистория по просьбе любителей невыдуманных сказок. По-моему, я наконец все делаю правильно.
Я являюсь хранителем множества разных сюжетов из своей и чужой жизни. Иногда я их рассказываю знакомым. Иногда знакомые говорят: "Книжку бы ты написала, что ли."
Но мне неинтересно писать книжку. Потому что книжку надо сесть и долго творить, не получая никакого отклика. Это скучно. Видимо, я все-таки родилась журналистом, который не склонен к усидчивости в кабинете, зато буквально через несколько часов видит свою "тленку" на полосе.
И вот я подумала, что тут буду рассказывать вам свои истории без всякой цели, а потом вдруг выяснится, что это и есть книжка. Или не выяснится, но это тоже не страшно.

Со старым поэтом Квашниным мы иногда сталкивались в домах творчества писателей образца середины восьмидесятых. Я не знаю, сколько ему тогда было лет, но, судя по тому, что у него в активе наград имелась Сталинская премия, лет ему было немало. То есть за семьдесят. Даже мой немолодой муж Леня называл его по имени-отчеству. Георгий Петрович.
Квашнин не был особо бездарен и особо талантлив, особо честен и особо подл. Нормальный середняк. Но всегда чувствовал магистральное направление. Поэтому налепил много песен про комсомол и без всяких проблем подписывал письма в осуждение сначала Пастернака, потом Войновича. За это поимел звания, ордена, квартиру в центре и дачу в Переделкино. Впрочем, и денюжки водились. Георгий Петрович писал популярные песни, авторские отчисления от исполнения которых в ресторанах нашей социалистической родины по капельке накапывали популярным поэтам и композиторам моря дензнаков.
Бывают очень красивые и даже будоражащие женское воображение старики, но это было не про Квашнина. Он был маленький, кривоногий и, что хуже всего - какой-то неопрятный. Нет, не грязный и оборванный, а именно - неопрятный. Очень любил носить красную рубашку с коричневыми брюками, штанины которых заканчивались раньше, чем начинались носки. И, когда говорил, очень близко подходил к собеседнику. А у меня границы личного пространства довольно велики, да и изо рта у него пахло.
В общем, никогда он у меня никаких особых эмоций не вызывал. Здрасти и до свидания. И вот однажды он вдруг позвонил Лене и пригласил нас в гости. В московскую квартиру. Выглядело это довольно странно. Мы не дружили домами, да и Квашнины обитали в переделкинской избе на восемь комнат с террасой.
Квашнины - это Георгий Петрович, его дочь, зять и внук. Жена поэта давно погибла при странных обстоятельствах. Дочка Квашнина Рая тоже числилась членом Союза Писателей, но что и когда она написала, никто не знал. Зато знали другое - Рая была известной змеюкой. Ее тонкие губы всегда были растянуты в улыбке, голосок медоточив, речи комплиментарны, а глаза излучали ненависть ко всему свету. Мы встречались редко, но каждый раз, когда она обрушивала на меня ушаты "красотулечек", "умничек" и "деточек", у меня холодела спина. Мне казалось, что от ее сладких речей я вполне могу покрыться прыщами и заболеть менингитом.
Муж у нее был на десять лет моложе, и по большей части молчал.
***
И вот, когда Георгий Петрович пригласил нас к себе в огромную, заброшенную квартиру в доме постройки 50-х, мы удивились, но пошли.
В квартире были хорошие гости, знаменитости горбачевских времен и... хозяйка. Девчонка моих лет. Квашнин с Валей выглядел еще более странно, чем я с Леней. Все-таки Леня был моложе лет на двадцать, и хоть как-то в профиль напоминал образ стареющего плейбоя. А Квашнин...
Картина неизвестного передвижника "Патриарх Мафусаил гладит по голове дочку своего младшего внука".
Однако, жизнь с Леней привила мне английскую привычку держать лицо при любых обстоятельствах, а также тихо наблюдать до особого распоряжения. Этой привычке я в тот раз изменять не стала. Села, салатик на тарелочку положила, пирожок надкусила и прикинулась частью пейзажа.
Пока не выяснила все расклады. И немудреные расклады, скажу я вам.
Георгий Петрович каким-то ветром отправился в город Энск на творческий вечер. Энск от Москвы находится не так уж далеко - 4 часа езды на машине, но и не так уж близко, чтобы каждый день на прогулках выгуливаться.
На вечере к нему подошла местная любительница поэзии и учительница младших классов. Валя. "Знает только ночка темная, как поладили они", но Квашнин тряхнул своим... своей стариной.
Завязался роман. Хорошая, добрая, милая, скромная Валя втюрилась в Георгия Петровича. Нет, правда влюбилась. Все-таки, видимо, он выгодно отличался от ассортимента местных ухажеров.
Я не знаю, как ей удавалось договариваться на работе, но она раз месяц умудрялась на несколько дней приезжать в Москву. А во время каникул и дольше задерживалась.
Георгий Петрович хорошо к ней относился и даже, как видите, вводил в общество, а вот дочь Рая бесновалась, забыв натянуть на острую мордочку пластмассовую улыбку. Она талдычила всем, а особо отцу: "Эта корыстная деревенская дрянь намерена женить на себе классика отечественной литературы, свести его в могилу и получить все". Под словом "все" подразумевалось, конечно - "мое". Рая не пережила бы потери наследства и текущего содержания.
***
По моим наблюдениям, Валя была не против замужества с Квашниным, но по совершенно другой причине. Ей казалось, что она встретила судьбу. Ей хотелось носить его фамилию и родить ему ребенка. Честно. Она сама мне говорила о желании иметь ребенка от любимого человека.
При таких раскладах - Вале ход в Переделкино был закрыт, поэтому когда приезжала девушка, Квашнин перебирался в город.
Валя мне нравилась. Она была умненькая, начитанная и веселая. Мы могли бы подружиться, но, еще раз повторю, я уже была здорово научена, науськана и затискана опытом писательской деревни возле метро Аэропорт. Ясно видела, как эта юная влюбленная открыта до дна своему Мафусаилу, поэтому дружить с ней не было никакой возможности. Во избежание сливов. Поэтому я всячески выражала ей свою симпатию, она мне свою, но особой откровенности между нами не было.
Так продолжалось года два.
За неделю до катастрофы мы были у них в гостях. В эти два года мы часто встречались, и Квашнину это нравилось: "У нас такие похожие обстоятельства". За два дня до катастрофы Валя позвонила и поздравила меня с днем рождения. Голос у нее был грустный, но это я могу и нафантазировать себе после случившегося.
***
Mea culpa... Я знаю, Господь хотел, чтобы я с нею дружила. Опыт жизни с пожилым писателем, опыт выживания у меня был длиннее. Кроме того, я была московской девочкой, а московские девочки циничней. Словом, я одна из немногих, кто мог бы все это предотвратить, если бы хотела почувствовать, что за мирным фасадом зреет такая драма.
Как потом выяснилось, Валя с Квашниным в последнее время часто ссорились. Валя переживала, что Квашнин(ха-ха!) не хочет от нее ребенка, что ее не принимает семья(три ха-ха!), что Георгий Петрович знакомит ее только с некоторыми своими знакомыми и не разрешает подходить к телефону. Она вырастала из неопределенности, а у Квашнина-то все было определено давно.
***
Последнюю Валину ночь я знаю только со слов Квашнина, но даже в его отцензурированном варианте дело выглядит довольно дико.
Накануне к ним пришел один из друзей дома, но не с женой, как обычно, а с молодой любовницей. Валя дружила с женой, и ей это здорово не понравилось. Она ушла в другую комнату. Пришел Георгий Петрович. Валя расплакалась: "За кого он меня принимает, почему он считает возможным?"
Бедная девка. Она попала в общество, где все это надо воспринимать как-то немного easy. Все это, но и себя в том числе. И свой статус. Иначе получишь удар сапогом в живот.
Очевидно, что-то такое от Квашнина Валя и получила в той темной комнате. Не физически(хотя вроде бы пощечину все же нанес), конечно, но морально. Он наконец объяснил ей, что она тоже, э-э-э, не совсем жена и никогда ею не будет.
Гости ушли. Валя и Георгий Петрович легли спать в разных комнатах. Утром он заглянул - она спала. Она все спала и спала. А когда он наконец решил ее разбудить, выяснилось, что она уже не дышит. Упаковка снотворного.
Раиса напоследок побесновалась и покричала Лене по телефону: "Нет, ну ты представляешь, какая сволочь. Не могла у себя дома это сделать!!! Было следствие. Был протокол! Мой муж, мой муж Арсюша ходил в морг ее опознавать. Она лежала там голая! Ты представляешь, какая это травма для Арсюши?!"
Суки вы, суки... Вы бы хоть на минуту представили, "какая это травма" для ее родителей...
Я страшно и долго себя винила, что тренированная и упругая осторожность жеписа не позволила мне понять, что в голове у этой девушки. Слишком увлеклась собственным цирковым номером.
***
Больше мы никогда не были в гостях у Квашнина. Не хотелось и не звали. Ибо я рассказала эту историю одной своей знакомой писательской дочке, и ее семья вдрызг на этой почве рассорилась с Квашниными, как с неприличными людьми. Рая пыталась обвинить меня в болтливости, но я впервые резко ее отбрила.
Год спустя мы с Леней встретили Квашнина на переделкинской аллее. Он шел с девушкой моложе Вали. Мы остановились, он представил свою спутницу: "Моя жена". Мы вместе погуляли примерно полчаса. Последние пятнадцать минут я истерически хохотала внутри.
Раиса не хотела тихую и добрую Валю, а теперь рядом с Квашниным шла хабалка, визгливая наглая лахудра с рыжей головой и густо нарисованными черной подводкой глазами. Она не закрывала свой карминовый ротище и постоянно одергивала Квашнина: "Жора, ну куда ты идешь? Не видишь - лужа. Жора, ну что ты плетешь? Ты своими бреднями тут уже всем надоел!" При этом она жадно ела Леню глазами и трясла перед ним декольте.
***
Квашнина уже нет на этом свете. Как рыжая лахудра делила наследство с Раей, я не знаю и знать не хочу. Знаю только, что рьяной советской коммунистки Раи уже нет в стране. Она предпочла загнивать в странах развитого капитализма.
Все совпадения с реальными семьями и обстоятельствами прошу считать случайными.

Imported event Original