Мария Б. как зеркало революции Ольги Б.
Давным-давно, почти два года назад, когда первые ростки кризиса еще не проросли на бескрайних нефтяных полях, канал ТВ Центр решил сделать бесполезную красоту к презентации нового сезона -глянцевый корпоративный буклет. Где оригинально представить свои лучшие лица, которые сами о себе расскажут что-либо неожиданное. Но поскольку я еще и писать умею - я это "неожиданное" еще и сама написала.

Написала хорошо, напечатали прекрасно, с картинками. Недостаток у этого издания случился только один, но существенный - его почти никто не видел, кроме журналистов, которые пришли на банкет. И вот, я этот текст нашла и решила выложить. Вроде как праздник им. Клары Цеткин и Розы Люксембург вырисовывается, а это теплое, женское. Только учтите, что время прошло, детка подросла и стала еще прикольнее.

Пресса всегда хочет, чтобы телеведущие представали с неожиданной стороны. Для меня это сложнее всего: я существо, от которого все знают, чего ждать. Ничего хорошего. Я феноменально нелояльна и беспокойна до истерики. Этим качествам я никогда не изменяю. Это раз. Два – я не занимаюсь спортом, не разбираюсь в коньяках и винах, не коллекционирую стеклянных лягушек, мало путешествую и не пишу пейзажи маслом. Свой досуг я провожу на диване с книгой. Более гламурные занятия меня сильно напрягают. Кроме шопинга и политики, но в этом уж совсем скучно признаваться.

Непонятно, как природному панку предстать в человеческом облике. И все же есть кое-что единственное, что заставляет меня вести себя буржуазно и даже покупать квартиру по ипотеке: это моя дочь Мария Андреевна. Именно она самое неожиданное во мне. Это только кажется, что все повороты в жизни женщины определяются мужчинами. Определяются, но только в том смысле, что от них бывают дети.

Как размножаются журналистки?
Они размножаются странно. Дурацкая привычка всегда быть циничными. А цинизмом прикрывать страх не справиться с задачей. У меня не было послеродовой депрессии, потому что развитое воображение заставило пережить ее еще до родов. Вот и кончилась жизнь. Как жаль. Так рано. У меня не будет времени, денег, развлечений, приключений. Будет много-много тяжелой монотонной работы.

Депрессию я развеивала в своем кругу. Одна приятельница сказала:
- Когда я родила, я в бессилии ползла по улице с коляской и наблюдала за родителями, у которых дети постарше. Я была уверена – они улыбаются потому, что знают, как это тяжело. Но специально не говорят бездетным, чтобы они тоже влипали. Заговор.
- Но что-то хорошее от ребенка будет, - поскуливала я.
- Ну… Он будет тебя любить… Может быть… Иногда…

Другая приятельница спросила:
- Что показывает УЗИ?
- Девочку.
- Вот это правильно. Зачем плодить уродов? У меня тоже дочь. Знаешь, когда я родила и мне ее показали, я испугалась и закричала. Она была такая красная и скользкая. Заведующий отделением велел ее помыть, завернуть аккуратно и снова показать. Это уже было получше.

Третья поделилась:
- А знаешь, журналистки редко кормят грудью. Молоко ядовитое.
Сия ненаучная гипотеза, кстати, подтвердилась.

Слез в компот подливала моя собственная мама:
- Ты эгоистка, у тебя будет несчастная дочь, потому что ты ее не будешь любить.

Я в глубине души была с ней согласна. И больше всего боялась, что не буду любить свою дочь и сломаю ей жизнь.

Цыгане шумною толпой
Из роддома я вернулась с весом восемьдесят пять килограммов вместо пятидесяти пяти, со всеми внутренними страшилками, написанными на круглом прыщавом лице. Как свет в окне, вдалеке маячила возможность вернуться в газету, покурить и расслабиться в рабочее время. Сбой в программе обнаружился через три недели. Няня пошла с ребенком погулять на пару часов, а я упала на любимый диван. Через полчаса меня что-то шкрябнуло прямо по сердцу. Я выглянула в окно. Двор хорошо просматривался, но женщины с коляской там не было. Я сразу «догадалась»: рядом Савеловский вокзал, оттуда пришли цыгане, загипнотизировали няню и украли ребенка. Я больше никогда не увижу Машу. Я слетела по лестнице на снег в тапочках и понеслась по двору с вытаращенными глазами. Пропажа обнаружилась за мусорными контейнерами – там они прятались от ветра…

Потом я пошла на работу, где курила, но расслабиться не могла. Истории стали повторяться с пугающей регулярностью. В первый день дежурства новой няни не отвечал домашний телефон. В дикой истерике я закричала мужу по мобильному: «Садись в машину – тебе ближе! Лети! Эта аферистка украла девочку»! Мы столкнулись у двери квартиры и долго не могли попасть ключом в замочную скважину. Оказывается, няня не знала, как пользоваться навороченной трубкой, и случайно выключила звук. Этот пассаж я пережила легче мужа, потому что вернулась на работу, а он лег на кровать и два часа цедил корвалол.
Когда Маша в два года слопала взрослые таблетки и попала в больницу, Елену Малышеву, заместителя министра здравоохранения и главного врача больницы я нашла за двадцать минут. Нашла бы и раньше, да был час ночи. Все они названивали в реанимацию, пока реаниматологи не закричали: «Дайте работать, хватит нервы мотать! У нас дети тяжелые, в отличие от вашей Маши»!

И все же считаю, что тогда еще не любила свою дочь, потому что знаю, когда я действительно ее полюбила. Когда ее общество стало для меня желаннее любого другого. Так решилась проблема с так называемой светской жизнью. Впрочем, Маша обожает светскую жизнь. За поход на «Нику» от нее многого можно добиться. Даже поесть суп.
Я понимаю, что не за горами проблемы иного порядка. Она уже спрашивает:
- А когда я буду гулять одна?

В глубине души я мечтаю, чтобы она никогда не гуляла одна. До восемнадцати лет гуляла со мной, а потом я бы ее передала по марш Мендельсона ответственному, любящему человек, выбранному под моим строгим контролем. Как бы это было прекрасно, хоть и утопично совершенно...

Самое страшное в материнстве – постоянный страх. Пеленки, ветрянка – это проходит. А чертов страх мучает все больше. Думаю, это и есть главная родительская тайна, которую мы скрываем от всех. В том числе, и от себя.

Дети тоже люди
Каждому родителю его ребенок кажется красивым, но так уж вышло, что Маша объективно недурна и многое обещает в будущем по части внешности. Поскольку ей это обычно говорят все взрослые, она уверилась в данном факте, как мачеха Белоснежки. Очень страдает от мысли, что на свете может найтись некто «румяней и белее». Переживает, если меня узнают в общественных местах. Мечтает, чтобы узнавали ее: «Хочу работать звездой. Я танцую, а вокруг все стоят и хлопают». Поэтому уже второй раз снимается в кино и стоически терпит все тяготы многочасовой смены. Первый раз снималась в пять лет – довела режиссера. Например, надо ползти по полу и собирать рассыпанный попкорн. Сцена долго репетируется. Наконец все убеждаются – Маша поняла, что смотреть в камеру не надо. Мотор. Маша становится на колени, огромными голубыми глазами смотрит в объектив и говорит: «А мне мама не разрешает пачкать джинсы грязным полом»…

Нынешним летом играет девочку из детского дома. Я ей объяснила, что такое «детдомовская». Забралась на яблоню и поет в казахском стиле:
- Я маленькая детдомовская девочка. У меня нет родителей. И нет забот и хлопот.
- Как это – нет забот и хлопот?
- Обо мне никто не заботится и не хлопочет.

Маша долго не говорила. Короче, я уже успела услышать, что у нее, как бы помягче, проблемы. Я бегала по подоконнику и рвала на себе волосы. Пока Андрей не сказал четко: «Запрещаю обсуждать тему, что с ребенком что-то не так». «Почему?» - опешила я. «Потому что это неправда». Что характерно, я перестала щипать шевелюру, а он оказался совершенно прав.

Маша молчала, молчала. Года в три стоит у двери, провожает папу на работу. Он пересчитывает наличные. Она смотрит и говорит чисто-чисто:
- Деньги. Дай деньги!
Не каждый родитель способен искренне порадоваться, что первое слово было именно «деньги». Но когда первого слова так долго ждешь… И вообще – почему бы и нет? Не будем лицемерно делать вид, что живем исключительно духовным.

В вечер того же дня перед сном вдруг говорит: «Аконь чон»!
- Маш, что за «аконь»? Лошадка?
Мотает головой:
- Аконь чон!
Тьфу! Меня вдруг осеняет! Это «спокойной ночи»! С тех пор мы все друг другу желаем «аконь чон».

- Мама, помолчи!
- Что-о!?
- Ну, ты же мне говоришь: «Помолчи»!
- Да ты хоть понимаешь разницу между мной и тобой?
- А ты понимаешь, что дети тоже люди, только маленького роста?
Ну что сказать? Я извинилась.


Признаки башни
По прошествии шести с половиной лет материнства я понимаю, что оно очень показано любой женщине, а журналистке особенно. Способствует кой-какой дисциплине. Появляются признаки башни, в том смысле, что мне реже говорят: «Ну, ты совсем без башни!» Формированию сооружения на плечах очень способствует ощущение, что ребенок это реальность, благодаря которой тебя легко взять за место пониже спины. У меня появились даже зачатки христианского смирения, но они пока заметны только мне.

Первого сентября Маша идет в первый класс. Закуплена форма, ранец, тетради и осознан главный ужас – нам с ней более не придется вставать в одиннадцать. На родительском собрании нам рассказали, что теперь школа наш родной дом на одиннадцать лет. Это как будто вы давно отсидели «десятку» за тяжкое преступление, а теперь вам дали новый срок. Уже одиннадцать, как рецидивисту. И сунули под нос новый учебник истории для средней школы, где Сталин душка и великий реформатор. А вот это уже пытка заключенных, запрещенная Женевской конвенцией…

Про любовь
Детка довольно независима. Как кошка. Не получится потискать, когда хочется. А сама ластится редко. Но недавно я поскользнулась и сломала палец. Первые пять минут сидела и орала. Маша схватила меня, гладит по голове: «Мамочка, что с тобой! Мамочка, давай я принесу лекарство? Хочешь, я отнесу тебя на ручках?»

Ей пока интересно все, что я говорю. Это, как я понимаю – временно. Но вдруг я успею сказать до подросткового возраста большую часть того, что считаю важным? Про шоппинг и политику, а?

Утром в мой день рождения Маша принесла мне в кровать листок, на котором написано: «Мама, я тебя люблю!» Просто обалдеть.

Впрочем, она безобразно откровенна, поэтому честно признается, что папу любит больше: «Ты извини, мам!» Удивительное дело, но я не ревную. Более того, я захожусь в экстазе. Может, потому, что сама росла без отца.

Доктор Гааз сказал: «Спешите делать добро». Мой бывший муж, известный писатель Леонид Жуховицкий, развил: «Эгоисты, спешите делать добро. Это выгодно».

Если вы эгоистка, родите ребенка. Вас многое удивит. В себе. Если вы только эгоистка, а не идиотка, к тому же. Но мне повезло.