суточные щи -

Australian beauty.

Сотрудница, координатор коференций, собралась рожать. Досидела последние дни с чудовищным пузом, и выпестовала себе замену, относительно свежую девушку.

Новенькая заметно привлекательнее предыдущей, и вообще привлекательнее прочих офисных дам.

Предыдущая первая красавица офиса уже успела отслужить лет пять и изрядно высохнуть. Кажется, ещё совсем недавно от её нутряного, прокуренного новозеландского баса с истерическими сопранными подзвизгиваниями вздрагивали даже самые закаленные и отдаленные от эпицентра, - то есть я. Теперь она редко смеется в полный голос, а все чаще говорит тихо и хихикает прокуренным захлебывающимся шепотом, будто шаркает метлой, и в последние дни её как-то совсем не слыхать.

Зато новенькая радуется прущей изнутри жизни так, что окружающий мир сотрясается.

К счастию, окружающий обыкновенно один, - безнадежный юноша лет сорока, служащий в приемной. У него есть толстая некрасивая подруга жизни, которая служит в нашей же конторе. Ещё у него есть фамилия c приставкой, которая у немцев обозначает аристократию, а у голландцев обозначает родное село. Ещё у него есть пристальный и бессмысленный взгляд. Этот взгляд я ловлю, проходя мимо, то в туалет, то просто погулять, и в ответ выражаю якобы сочувствие при помощи обезьяньей мимики и карикатурных жестов в строгих рамках офисных приличий. Это за его спиной, за тонкой, не доходящей до потолка перегородкой, - помните, подобные перегородки описывал Набоков в Лолите, - за этой непрозрачной для взгляда, но прозрачной для слуха перегородкой сидит новенькая красавица и ржет, не покладая телефонной трубки. Этим она компенсирует то зловредное обстоятельство, что её запихнули в темный угол за стойкой приемной, за спину безнадёжного юноши.
Компенсирует изрядно! Её слыхать! Ох, как слыхать!

Ya beauty!