суточные щи -

4.6 Слово Прекрасной Даме. Пусть она сама скажет!

Нет, немного еще посидим, любуясь закатом средневековья, а потом уже взойдет новое солнце над новым миром.

В нашей современности, когда  пишут все, а читает один из миллиона, легко ошибиться и решить, что средневековая женщина – существо страдательное, пассивное и малограмотное, целиком контролируемое мужчинами. Если это низкорожденная пастушка – её насилуют рыцари, повалив на сено, а если это придворная дама, то её рыцари сначала воспевают в притворно нежных, но малопристойных стихах Романа Розы, а потом все равно грубо валят Прекрасную Даму где ни попадя посреди дворцовой утвари и насилуют посохом и обрабатывают молоточками (я буду и далее, касаясь той эпохи, использовать образы её главного романа). 

Но на закате средневековья женщины умели читать и писать не хуже мужчин. Элоиза – не случайный и изолированный пример женщины, превосходившей умом мужчин вообще.

Другая такая женщина, образованием вровень с Элоизой, прочла Роман Розы и составила по его поводу критические замечания, а также написала целых две книги  о том, что такое женщина с точки зрения женщины и какую общественную роль играет женский пол в переходную эпоху от средневековья к возрождению, а также и о том, какое замечательное общество получилось бы, если бы нашим средневековым женщинам дали как следует развернуться и показать свои лучшие качества.

Это была Christine de Pizan   - Кристина Пизанская, то есть Кристина-родом-из-Пизы. Уже само историческое имя этой женщины указывает на измененный статус, - если римская знатная дама называлась по имени рода, то Кристина называлась по имени города, как это было свойственно только весьма выдающимся мужчинам прошлого, которые сумели прославить не только свой род, но и целый город-государство. Ни род мужа, ни род отца в её биографиях не поминается, - эта женщина из рода homo novus.

В отличие от воображаемой этими развратными мужчинами придворной дамы – похотливой самки вроде опасной виконтессы, Кристина вышла замуж 15 лет от роду, совершенно благопристойно и без скандалов родила троих детей, и как водится, овдовела. В 25 лет она стала крайне благопристойной молодой вдовой с тремя детьми, но вот беда – без средств, достаточных для продолжения благородного образа жизни. Наследства ей почти не досталось – род мужа оказался весьма разветвленным, и все нуждались, а отца недавно выгнали с должности придворного астролога и он умер. В начале христианской эпохи вдова попала бы под патронаж епископа или самого Папы и стала бы частью Церкви, но на закате средневековья Церковь была уже не та, да и вдовы пошли совсем не такие, какие надо, - а вот, безденежные и сами желающие красиво жить в новом блистательном мире, а не разводить пчел в монастыре или шить тапочки для Папы.

У Церкви коммунальных денег теперь хватало даже на собственный раздувшийся штат клериков. Церкви ветшали, а клерики совершенно отбились от рук. Они бездельничали и играли в теннис на крышах соборов. Дети клериков не получали должных представлений о морали и стали опасны для вдов и девственниц. Так, только в одном из церковных приходов современный исследователь темы сексуального насилия находит – 10 из 12 случаев самого разнузданного сексуального насилия в 14 веке совершаются канониками и их взрослыми сыновьями в статусе студентов, будущих каноников же, мало им видно друг друга. Упадок нравов в Церкви соответстовал общему распаду социальной ткани. Мало было неудачных крестовых походов на сарацинов, - затеяли удачные, но не менее разрушительные для мировой церковной морали войны с катарами с полноценным геноцидом населения и разорением земель. Потом по Европе прошлась чума. Множество земельных участков стали свободны. Крестьянский труд сильно  поднялся в цене, а цены на продукты наоборот, резко упали. Пейзанин стал диктовать барону – хозяину участка, - сколько, когда и за какие деньги пейзанин согласен обрабатывать участок. А если барону условия не нравились, пейзанин собирал вещички и уходил к соседнему феодалу. Из-за чумы люди перестали мыться в общих банях и фонтанах, уцелевших со времен Рима, и последние акведуки пришли в окончательный упадок, и их никто уже не собирался ремонтировать – Папе стало абсолютно пофигу. Весь коммунальный, если не сказать коммунистический уклад средневековья стал разваливаться на глазах. Весь этот Рим, вознесшийся на небеса, стал сдуваться, как монгольфьер, лишившийся огня и подпитки горячим воздухом. Не зря Книга Розы советовала монахам и попам раздувать пламя, пока не поздно и ковать железо, пока оно горячо. Но было уже поздно, искры были растрачены впустую, на раскуривание братских трубок.

Братский  обмен подарками между монастырями и замками прекратился, каждый стал сам за себя, опять двадцать пять за рыбу деньги. Монастыри начали сами не только торговать, но активно побираться и вымогать деньги отовсюду, и это многим было не по вкусу.Появились вольные торговцы, видавшие разные страны и разных людей и у этих торговцев были свои идеи о том, что нравственно, а что нет, и куда следует класть нажитое непосильным трудом, - отсюда и расцвет всяческих ересей, особенно пышный, когда католичество показывает свою слабость. Каноническое право резко расходится с секулярным, и не всегда в полезную для трудных времен сторону - если по церковным законам насильника штрафуют и отлучают от церкви, ради мира на земле и благолепия в человецех, то по законам короля Франции насильника протаскивают по улицам, и вешают как собаку ради общественного спокойствия. Слабые вдовы и девицы более не чувствуют над собой защиту Церкви. Умные женщины бегут из церкви ко двору европейской знати. Каждый царь начинает отбирать имущество бездетных вдов в свою пользу, а Церкви показывает фигу - если вы не обрабатываете свои делянки, их буду иметь я. Церкви конечно кое-что перепадает и она остается в виде эдакого эээ.... клуба, как сегодня сказали бы москвичи, каких-то пидарасов. Которые еще пытались кому-то что-то там советовать и даже делать вид, что повелевают миром, сжигая кого-то из своих, но это такая игра помутненного сознания у извращенцев, а нормальная жизнь стала светской.

Бургундская знать, а тем более сам французский монарх представляли собой и более надежную защиту, и гораздо более жирный источник обеспечения – и для самой вдовы, и для её детей.  И вдова начала свою светскую карьеру, - от одного дворца к другому, вплоть до дворца французского короля.  Она сама стала писательницей и поэтессой, звездой нескольких дворов сразу.

Разумеется, появление придворной трубадурши не было возможным каким-то поколением раньше, - для начала почву унавозили  мужчины – трубадуры, начиная с Вильяма, затем образ Элоизы стал предметом всеобщего восхищения, при дворе перестали вкладывать посох в пасть медведю и начали понемногу изводить мужскую привычку мочиться на стены, оставляя эту последнюю мужскую привелегию хозяину дома. Потом появились светские библиотеки. А следом уже смогла появиться Кристина в звездной роли, как новое воплощение Мерилин Монро Элоизы.

Но все же – что говорит Кристина о своем женском поле, страшно любопытно же.

На первый взгляд – ничего такого, что радикально отличалось бы от мужского подхода к женскому вопросу. Кристина вначале пишет биографию Карла V и штучно  производит любовные баллады, сродни рядовому творчеству трубадуров. Но если присмотреться – огромное отличие уже есть; Кристина никогда не шутит по поводу секса, её баллады меланхоличны, благопристойны, лиричны и убийственно серьёзны. Ни грана этого мужского легкомыслия. Подарит ли женщина мужчине любовь, - это серьёзный вопрос, тут, с женской точки зрения, не до хаханек, да и любовь ли это, еще один серьёзный вопрос.

Так проходит часть карьеры Кристины в веке 14м, который вот-вот закончится. Начинается 15й век, - и Кристина издает Querelle du Roman de la Rose – это литературная критика Романа Розы, да не простая, а с моралистической подложкой, сродни той, с которой Добролюбов и Чернышевский писали о Пушкине.

Кристина находит Роман Розы чем-то вроде Гавриилиады.

Что за чепуха, - говорит Кристина по поводу образа Madame Rаison – герой, беседуя с голосом Разума, воображает этот голос женским, - что за вздор, женщины так не говорят!

Разум в Романе Розы - это женщина, но по-римски прямая и называющая вещи своими именами, яйца-яйцами, а не молоточками.

Кристина между тем, принимая иронический текст слишком всерьёз и буквально, следует мнению Влюбленного, который отвергает голос Разума и предпочитает в любовных делах с женщинами обходиться иносказаниями. Как видим, Влюбленный оказался по-своему прав, а голос Разума отвергнут в романе не зря.

Женщины не любят говорить о круге своих женских вопросов, так или иначе касающихся деторождения, прямо. Под Разумом они понимают что-то совершенно иное.

Начиная с древнеримских времен, женские культы были полны всяческих тайн и о том, что там на самом деле происходит, не полагалось говорить в приличном обществе. Если бы не чрезвычайные события времен слома Республики, - мы бы ничего  не знали.

Но Кристина не римлянка, как вдова она не собирается подцеплять кого-либо при дворе короля и не собирается тайно манипулировать мужчиной, держа одного или нескольких из них за молоточки. Её коробит и от шутовского веселья по поводу серьёзных и необходимо скрытых тем, и от вульгарности воззрений де Мёна на слабый пол. Нет, все не так, как говорят мужчины, - женщины никого не соблазняют и никого не терзают своей красотой, тайно вожделея, но прикидываясь холодными и притворно сдаваясь в плен только окончательно обольстив мужчину, а заодно и ограбив и ославив, -  это выдумки низких развратников. Есть только несчастные и падшие женщины, а есть благородные и держащие свой нравственный позвоночник безукоризненно прямым.

 Благородные женщины – считает Кристина – думают совсем не об этом, другими словами и не так (во-первых, чашку я у вас не брала, во-вторых, она уже была надтреснутой, в третьих, вы сами её и разбили).

Благородную Кристину далее интересует только вот такая поучительная литература, и она продолжает писать, строго соблюдая свою репутацию при дворе.

Она издает Книгу о Городе Женщин, и её продолжение, - Сокровище Города Женщин, в котором рисуется идеальное общество, где на первых публичных политических ролях находятся благородные женщины.

Во-первых, обнаруживается, что они благородные вовсе не по рождению, а по духу, это общество не сословное, а составленное из добрых сестер и напоминает этим монашескую обитель. Но в отличие от монастыря, это город со всеми городскими нуждами, и у Кристины для каждой женщины находится подходящая служба.

Главное преимущество женщины перед мужчинами Кристина усматривает в убедительности женских речей. Когда она говорит,  - мужчины не спорят, а слушают, раскрыв рты. Это между собой они, мужчины спорят и тем роняют свое достоинство.

Надо думать, на выступления поэтессы при французском дворе смотрели, как на выступление Мерилин Монро на дне рождения президента, - действительно, раскрыв рты и без малейших споров c нею. Это между собой они спорили. На этот счет есть и картинка. Кристина выступает с кафедры, мужчины слушают.

Но это я отвлекся. Да, очевидным образом Кристина полагает, что не Церковь с утратившим доверие Папой, а светская, но святая по своей природе женщина должна наводить мир во всем мире, потому что женщина от Природеы – миротворица, и благородная дама не только в семье своего мужа устраивает чаемый христианский мир, но и в городе прекращает всякие раздоры. Вот и Мерилин Монро, чудесным образом прилетая к американским солдатам, враз прекращала всякие боевые действия.

Наконец, благородная женщина блюдет свою  розу и наковальню почище, чем древнеримский герой-мужчина блюдет свои молотки и посох. Благородная дама не наслаждается в процессе вулканической ковки, раздувания мехов и отжига, нет, этот процесс ей омерзителен.  Когда это необходимо, исполняет семейный долг, а развратные намеки мужчин только разрушают сестринскую любовь благородных женщин друг к другу. Вот например, римлянка Лукреция ничуть не насладилась, когда её изнасиловали, а наоборот, вознегодовала, призвала кары на головы насильников и публично покончила с собой, воткнув меч в живот, как настоящий самурай  рыцарь.

Далее Кристина составляет список иных благородных жещин из персонажей греческих и римских исторических источников, легенд и мифов, амазонок, а также женщин библейских – все эти литературные образы рассматриваются как реальные благородные женщины, и у каждой находятся достоинства, которые мужчинам не по плечу.

Кристина далее беседует со своим литературным демоном, обратным Madame Rаison  Романа Розы – Lady Rectitude.  Эта Дама Моральной Правоты или Непоколебимой Нравственности помогает автору выстроить городские стены и возвести здания.

 Надо опять сделать отступление и сказать, что образ градостроительства, наряду с образами молоточков, наковальни и так далее, использовались для описания жизнеутверждающего полового акта еще схоластом Альбертом Великим и его подражателями. Зодчий в нем уподобляется женщине, - он принимает заказ от законного главы семейства и возводит здание, как человеческое тело возводится в утробе матери.

Девственная женщина, virgin же полностью по мнению поздних схоластов сама является подобием мужчины vir – в том, что сама может выступить заказчиком архитектуры и кузнецом своего счастья с серпом и молотом. Девственница, мистически соединяясь с Христом, обретает полное подобие мужского активного, вирильного начала и восстанавливает пораженную грехопадением человеческую природу. Страдание женщины в процессе родов – это такой же атрибут грехопадения, как и убийство Авеля Каином, но если убийство друг друга – дело мужское, то женщина страдает и истекает кровью до тех пор, пока не восстановит полноту человеческого образа, и тогда страдания прекратятся заодно со всяческой скверной. Получается что-то вроде древнего Афродита-гермафродита, бесконечно рождающего самое себя. Но под свежим соусом.

Кристина Пизанская видимо поняла риторическую игру мужского ума по женски, то есть очень серьёзно.  Условием абсолютно безукоризненного деторождения, то есть архитектурных изысков, не требующего вонючих мужиков, у неё является безукоризненное целомудрие.

Неудивительно, что далее Кристина населяет построенный город бесплотными духами, - святыми женщинами, мученически пострадавшими за свою безукоризненное соблюдение роз и лилий, сдувавших пыль со своих наковален, в том числе и попорченных грехами прошлых лет, но восстановленных в чистоте и вечности кровью  христианских мучеников. Теперь они получают новые тела - жилища в виде непорочных городских строений, возведенных женским целомудрием. Наконец, царицей города делается Дева Мария. Никаких мужчин нет и в помине, - вопреки последующим поучениям для проституток, у упоминаниям неких абстрактных мужей. Все женщины города, включая бывших проституток, живут дружной, но чистой женской семьей, и любят друг друга, как сестры.