к фильму "Похитители велосипедов"
Обычно я не делаю репостов, но тут - другое дело. Лучше бы я не написал.
Единственное, я оставил только одну картинку.
Поэтому репост от MI3CH

НЕТ ВЕЛОСИПЕДА - НЕТ РАБОТЫ

«Похитители велосипедов» – сильное изматывающие кино. Это «Шинель» Гоголя. Это Ларс фон Триер сороковых годов. Фильм действует как сильный наркотик, который все не отпускает вас. Вы все уже поняли, вы знаете, что обязательно будет еще одна кража – ведь в названии сказано «похитители», а не «похититель», но фильм продолжает рвать вам сердце глазами маленького мальчика, влюбленно смотрящего на своего отца – я же упал. Весь фильм держится на Бруно Риччи (Энцо Стайола). Его трагедия страшнее трагедии отца, потерявшего и велосипед и работу. Он теряет своего кумира – отца, на которого все время смотрел с обожанием. Он взрослеет. А пощечина, которую дает отец своему сыну, возвращается к нему сторицей – его ловят и избивают за воровство. И именно Бруно спасает своего отца, умоляя людей пожалеть его.



Этого мальчика режиссер Витторио де Сика искал несколько месяцев. Он нашел его случайно и потом долго уговаривал родителей, которые сначала наотрез отказались. По меркам послевоенной Италии это были довольно зажиточные люди. У матери был собственный овощной магазин, а у отца – хорошая работа на оружейной фабрике. Окончательным аргументом стал гонорар в миллион лир – зарплата отца за четыре года.

«Похитители велосипедов» – это итальянский неореализм. Это спасение кинематографа – отказ от профессиональных актеров. Попробую объяснить, что плохого в профессионалах. Когда на экране вы видите какую-нибудь кинозвезду, вы сразу понимаете, что это кино. Что это понарошку. Потому, что вы видели этого актера еще в десятке фильмов. Потому, что вы знаете, что какого-нибудь Бельмондо если и убьют, то только в самом конце. И он будет медленно красиво падать под прекрасную музыку Эннио Морриконе, до конца отрабатывая свой астрономический гонорар. Это унылое, сто раз пережеванное голливудское говно. Храмовый целлулоид. А здесь у вас настоящие живые люди. И главного героя Антонио Риччи (Ламберто Маджорани) режиссер нашел на заводе. Ламберто Маджорани работал токарем на заводе «Бреда». Де Сика предложил ему сыграть главную роль, взяв с него слово, что по истечении съемочного периода тот вернется на завод. Однако в процессе съёмок на заводе произошло сокращение, и Ламберто остался без работы. Все как фильме.

Итальянский неореализм – это еще и отказ от съемок в студии. Снимать на настоящей улице в сто раз тяжелее, чем в декорациях. В студии вы можете снимать сутками напролет, а на улице вам мешает все – погода, прохожие, автомобили, глядящие из окон зеваки, посторонние шумы, бродячие собаки, забегающие в кадр и т.д. Но самое главное – это свет. Оператор в студии – Бог, он может выставить любое освещение и создать этим светом любое настроение. Он может светом выделять главное и прятать в темноту второстепенное. Практически ничего из этого невозможно на улице. Солнце всегда будет светить только из одной точки на небосклоне. Работайте. А в этом фильме ни одна сцена не была снята в павильоне, в нем нет ни одного профессионального актера – все как в жизни.

Очень сильно снята сцена в воровском квартале. На наших глазах главный герой теряет уверенность – а может он ошибся, он же видел вора всего секунду? А может это не он? На всякий случай уточню – это он.

Но в фильме нет лобовой морали. Честно работать хорошо, а воровать – плохо. Вы видите нищету, в которой живет похититель велосипеда и вы видите, что это эпилептик.

Вы видите, что и помощник вора тоже нищий, который приходит в церковь за бесплатным бритьем и тарелкой супа.

Обратили ли вы внимание на то, как четко делится мир Италии на две половины? Дом принадлежит женщинам и все они встают на защиту своего. (Какое внимание к деталям – помятая труба граммофона, вырезанные ножницами красавцы на стенах)

А на улице – одни мужчины. И они тоже дружно встают на защиту своего. Это сукин сын, но это наш сукин сын. И что может сделать против всех этих мужчин и женщин один человек? Хотя бы даже и с таким прекрасным сыном, как Бруно.
Это поражение. Надежда на возвращение своего велосипеда утрачена навсегда.

Не порок или плохое воспитание толкают Антонио на воровство. Это голод и беспросветная нищета. Но перед этим он отсылает сына домой. Это неразбавленный «Вересковый мед» Стивенсона – Мне продавать свою совесть. Совестно будет при нем.

В фильме множество подробностей. Еще не убранные в гранит берега Тибра. Омлет, завернутый в газету. 50 лир предсказательнице. Подкова на счастье на входной двери. Праворульный автомобиль мусорщика.
Девятилетний Бруно пьет вино. Полбутылки? Нет, целую
Мы можем делать все, что угодно потому, что мы – мужчины

Витторио де Сика не боится символизма. Сравните три сцены:


Начало поисков – еще есть надежда. Мы смотрим вверх. Через велосипедные спицы.


Середина фильма – вокруг отца с сыном одни велосипедисты. Они только что принадлежали к двухколесному миру и еще не теряют надежды вернуться в него.

Конец фильма – вокруг них только пешеходы. Отец с сыном изгнаны в мир двуногих и прямоходящих.



В фильме много сильных кадров. Героев выгоняют из церкви. Практически изгнание из Эдема. Свалка всей позолоченной религиозной утвари.

Мощнейшая сцена в ломбарде – символе нищеты. Служитель лезет вверх по бесконечным полкам, чтобы забросить куда-то наверх шесть льняных простыней, полученных женой героя в качестве приданного. Они же еще почти новые, а мы сможем спать и без простыней.

Хорошо сказал о фильме Марлен Хуциев:
«Картина произвела оглушительное впечатление. Что мы знали об этой, чужой для нас стране? Что итальянцы были нашими врагами, фашистами. А в этом фильме увидели обыкновенных людей, которые бедствуют, ищут работу, любят, надеются».

Но хрен вам, а не хэппи энд, к которому вас приучил Голливуд. Все будет как в жизни. С комком в горле.

Кстати, по мнению некоторых историков, именно неореализм оказал смягчающее влияние на итальянских коммунистических идеологов и способствовал ослаблению их жесткого марксистского догматизма и идеологических нравов. Возможны не только варианты «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем» или «И как один умрем в борьбе за это». Есть и другие способы изменения мира.