Проделки новопеределкинцев
СКАЗКИ О ЛИТЕРАТУРНОМ ОАЗИСЕ
“Кто живет слишком нервной, напряженной жизнью – тот никогда не создаст ничего великого, истратив свои силы лишь на то, чтобы выжить”, – говаривали Гонкуры. Труд писателя поистине воловья работа, и неслучайно, если власть, мудра – то создает литераторам творческие оазисы, где вдали от мирской суеты они бы создавали шедевры. Говорят – или это миф? – Сталин как-то спросил Горького, в каких условиях работают заграничные писатели. Оказалось – там пишут на дачах, а у наших – никаких дач нет и в помине.
– Нехорошо, – якобы сказал Сталин. – Надо, чтобы были дачи и у наших советских писателей. Пришлите мне список человек на сорок-пятьдесят самых достойных советских писателей.
С этого начинал и Владимир Карпов свою книгу – очень личные воспоминания о городке писателей в Переделкино (Владимир Карпов. Жили-были писатели в Переделкино... Очень личные воспоминания. М., “Вече”, 2002, 448 с.).
Судьба была милостива к Владимиру Васильевичу: за четверть века его жизни в литературном заповеднике ему довелось дружить, общаться, либо просто часто встречаться со многими нашими классиками –Леонов, Шагинян, Федин, Паустовский… Словом, Карпов счел своим долгом написать книгу, предтечей которой считает знаменитую “Чукоккалу”.
Не секрет, что писатели сами по себе люди непростые, каждый со своим норовом, да и групповые интересы, общественные симпатии, житейские проблемы накладывают на их личности отпечаток. Разные там получились портреты. Одни – словно написаны размашистой кистью, сочные и смачные, автор любуется сохраненным в камер-обскуре памяти изображением бесценного друга, а иные зарисовки сделаны как бы второпях, лаконично, в профиль – будто это крохотная гравюра сухим пером, тем не менее объективная, невзирая на пунктир штриха. Нет в тех мемуарах ни ярости, ни злобы – автор запечатлел равно спокойно и доброжелательно даже и тех, от кого в свое время пришлось ему вдосталь натерпеться... Ведь – страшное дело – об этом в конце концов он не умолчал: травля его завистниками в бытность Карпова “главным писателем СССР” довела боевого разведчика до того, что он уже всерьез намеревался пустить себе в висок пулю. Всю книгу, словно хирургический жгут, пронзает боль о нынешнем раздрае в писательской общине. Вот крохотная главка о писателе Суровцеве. Владимир Васильевич позвонил соседу и другу, а тот, оказывается, умер, и о том никого вокруг даже не оповестили.
“Почему такое происходит? – сокрушается автор. – Потому что не бывает теперь вечерних общений. Нет общей жизни, общих интересов. Нет Союза писателей СССР. Все теперь разбежались по разным “союзам”, “союзикам”, “обществам”, “фондам”, которые почему-то враждуют между собой, что-то не могут поделить. Обливают один другого желчью и помоями. Все происходит как в дурном сне. Разве можно им теперь собраться на прогулке? Да они передерутся!”
Но пафос книги все ж в ином. В жизнеутверждающем начале теплится мечта о достойной роли литературы. “А я пишу с надеждой, - уверяет писатель, – когда-нибудь, в далеком будущем, проснется Россия, как сказочная спящая красавица, заколдованная злыми силами и отравленная детективно-порно-криминальным зельем масс-культуры. Придет, обязательно настанет такое пробуждение. И снимет с запыленной полки мой далекий правнук “Чукоккалу” Корнея Ивановича, а может быть и мою книгу и удивится, какие хорошие люди жили и творили в наши давние времена, и захочется потомкам почитать книги тех, кто упомянут в этих воспоминаниях”.
И тут не хочется соглашаться с писателем – пусть все-таки раньше настанет такая пора, иначе для чего мы все живем и пытаемся что-то делать?
