Очень хочется привести обширную цитату в тему, из книги Тони Барлама "Деревянный ключ":

— Но за что же тогда евреи распяли Спасителя? — растерянно пролепетал Марко. — И отчего они так противятся обращению?
— Иисуса распяли римляне, — терпеливо пояснил Дэвадан, — за оскорбление величия кесаря. Об этом прямо говорится в ваших Евангелиях. Хотя там написано много несусветной чепухи, истина, заключённая в них, довлеет знающему. А противятся затем, что христианство есть упрощенный иудейский закон для язычников. Вообрази, что доподлинно знаешь, кто был твой отец! А потом представь, будто тебя принуждают уверовать в то, что отцов у тебя было трое! Мыслимо ли это? — И не дожидаясь от Марко ответа, воскликнул: — Немыслимо! Так и для иудея немыслимо признать триединство Бога, тогда как для язычника такое положение вполне приемлемо.
— Ты хочешь сказать, что христианская вера — это язычество?! — возмутился Марко.
— Нет, уже не язычество, но еще не вполне единобожие. Вы признаете, что Бог един, но ваши храмы полны разукрашенных идолов, словно языческие капища. Вы уже не побиваете кумиров палками, когда они не исполняют ваших просьб, но все еще приносите им в жертву целые народы. Вы поклоняетесь и молитесь Деве, как это делали тысячи племен за тысячу лет до вас… — Дэвадан вздохнул и потёр переносицу. — Иудеям самим понадобилось долгое время, чтобы искоренить в себе язычество и понять, что для веры не нужны святилища и кровь, да и далось им это очень дорогой ценой. Христианам этот путь ещё предстоит пройти.
— А сам ты во что веришь, что даёт тебе право судить столь снисходительно?
Старик перевёл белый свой взор ровнёхонько в глаза Марко, и тому сделалось не по себе, как если бы на него посмотрела мраморная статуя. Но голос слепца прозвучал мягко:
— Я осиротел в одночасье, едва мне исполнилось одиннадцать лет. Сестре моей в ту пору было восемь, брату — четыре. Разумеется, я не пользовался у них тем, что вы, латиняне, называете auctoritas, не имел того безусловного влияния, какое бывает у главы семьи, которым я сделался поневоле. Мне пришлось измыслить для этих испуганных детей басню о том, что родители наши превратились в эфирных существ, что они незримо присутствуют в нашей жизни и приходят ко мне во сне. Надо ли говорить, что я и сам был напуганным ребёнком и до смерти желал бы поверить в собственный вымысел? Но при этом я твёрдо знал, что отныне и присно отец и мать живут единственно в моем сердце, и помощи извне ждать не приходится. Сознавать это было мучительно, но я научился терпеть. Моя сестра скоро привыкла обращаться к отцу и матери через моё посредничество — с просьбами о помощи или о прощении, братец же соорудил себе в укромном уголке род святилища, куда снес некоторые родительские вещи и где отправлял перед ними свои немудрёные обряды…
Дэвадан вздохнул и замолчал. Тара подошла к нему, обняла, уткнувшись носом в серебристую макушку.
— Мне тоже часто снится мать, — растроганно сказал Марко, — а я даже не понимаю её языка… Но я не уверен, что правильно уяснил смысл твоей притчи, она кажется мне страшной.
— Если так, то ты всё понял верно, — был ответ. — А страх вполне естествен, хотя в разных случаях имеет и различную природу. Одних страшит богооставленность, других — неизвестность, третьих — ответственность. Не все народы ведь родились одновременно. Так, мой народ помнит явление на свет твоего — я разумею — еврейского. К тому времени наши мудрецы уже осознали, что Бога у нас больше нет.

(цитата по) http://flibusta.net/b/234649/read

Видите ли, иудео-христианская традиция (как и её марксисткое alter ego) связывают генезис религии со страхом (то же - и в конце приведённой цитаты). Но возможен и другой подход, который встречается как и в язычестве, так и у некоторых христиан (святого Франциска Ассизского, например): возникновение религии из чувства восторга перед красотой бытия и чувства единения со всем сущим.

"возникновение религии из чувства восторга перед красотой бытия и чувства единения со всем сущим."

О, как мне кажется, синтоизм точно так и возник. Очень вероятно, да.

Верно пишет Хозяйка про чувство красоты сущего... В христианстве это есть, в православии есть - хоть, вспомните Рублева Тарковского - не хотел страшный суд писать... И это не удивительно - в христианстве онтологически содержится мотив снятия страха, проповедуемого родившем его ранним монотеизмом.