Ночь, теряя свой смысл, заканчивалась; за окном
землебитного жилища уже начал прозябать день, и небо покрылось
бледностью рассвета: сырая и изможденная, всюду лежала еще
ничем не выдающаяся земля, и лишь кое-где на ней стала
шевелиться и вскрикивать разнохарактерная живность.

Вермо сидел неподвижно: он видел раннюю бледность мира в
окне и слушал начинающееся смятение жизни. Однако это не был
тот напев будущего, в который он беспрерывно и тщетно вникал,-
это был обычный веков ой шум, счастливый на заре, но
равнодушный и безотрадный впоследствии.