О роли обезьяннего хвоста в русской литературе
2 января 1911 года Алексей Николаевич Толстой в своем доме устраивал маскарад. Среди прочего ему потребовалась обезьянья шкура, которую он никак не мог найти. Он обратился за помощью к Анастасии Николаевне Чеботаревской, жене Федора Сологуба, и она одолжила искомую шкуру у своего знакомого врача.

Среди приглашенных был и Алексей Михайлович Ремизов. За несколько дней до этого (30 декабря) он получил такую открытку:

"Милый Алексей Михайлович, приходите к нам завтра 31-го встречать Новый Год, вместе с Серафимой Павловной. Ежели-же Вам обоим нельзя будет прийти (что нас очень огорчит), 2-го января ждем Вас обоих непременно. У нас будет Бенуа и Бородаевский, больше никого. Затем остаюсь Ваш и навсегда гр. Ал. Толстой".

На следующий день, 3 января 1911 года, был еще одни маскарад, на этот раз устроенный уже в квартире Сологуба. Присутствовавший там Константин Эрберг так описывал происходящее:

"Всем этим заправляла А.Н.Чеботаревская. <...> Друзья приходили, кто в чем хотел, и вели себя, как кто хотел. Помню артистку Яворскую (Борятинскую) в античном хитоне и расположивегося у ее ног Алексея Н. Толстого, облаченного в какое-то фантастическое одеяние из гардероба хозяйки; помню профессора Ященко в одежде древнего германца со шкурой через плечо; Ремизова, как-то ухитрившегося сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьянним хвостом".

Вы, наверное, уже догадались о происхождении хвоста, а действующие лица пока нет. Но рано или поздно все выходит наружу. А.Н. Чеботаревская решила, что это именно Ремизов испортил взятую напрокат шкуру. Обвинение в адрес Ремизова было выдвинуто женой А.Толстого, сильно его не любившей. Разразился скандал. Георгий Чулков рассказал об этом в своих мемуарах (они были изданы в 1930 году, так что он не упоминает многих имен впрямую):

"На одном из маскарадов <...> разыгралась история с обезьянним хвостом. <..> На маскарад был приглашен, между прочим, один писатель, который по любви своей к чудачествам объявил простодушной Анастасии Николаевне, что ему для его костюма необходима обезьянья шкура. Анастасия Николаевна с большим трудом достала у кого-то желанный предмет и дала его шутнику с предупреждением, что с ним надо обращаться чрезвычайно бережно. Представьте себе ее ужас, когда любитель шуток явился на вечер в своем обычном пиджаке, из-под которого торчал обезьяний хвост. В этом заключался весь этот маскарадный костюм. Но главное - был отрезан хвост от драгоценной шкуры. Это был уже скандал. Сам хитрец вышел сух из воды. Но вокруг "обезьяннего хвоста" разыгрались дамские страсти. Какую-то даму обвинили в том, что писатель отрезал хвост по ее наущению. Полетели письма с взаимными оскорблениями. Мужья заступились за жен. Сологуб обиделся на одного небезызвестного и даровитого литератора, который впутался неосторожно в полемику по поводу хвоста".

Как видим, Чулков многое перепутал, но не в этом дело. Так или иначе, скандал разразился. Чеботаревская, пребывая в полной уверенности в виновности Ремизова, 6 января пишет ему возмущенное письмо:

"Уважаемый Алексей Михайлович!
К великому моему огорчению, узнала сегодня о происхождении Вашего хвоста из моей шкуры (не моей, а чужой - ведь это главное!). Кроме того, не нахожу задних лап. Неужели и они отрезаны? И где искать их? Жду ответа. Шкуру отдала починить, - но как возвращать с заплатами?
Ан. Чеботаревская".

Ремизов был очень огорчен обвинениями и 8 января ответил весьма обстоятельно:

"Многоуважаемая Анастасия Николаевна!
Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А.Н.Толстому. У Толстого застал гостей - ряженых. Какой-то офицер играл, а ряженые скакали. На ряженых были шкуры. Дожидаясь срока своего - чай пить, стал я ходить по комнате. На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.
Пришел А.Н.Бенуа. Видит, все в шкурах, вытащил какой-то лоскуток и привязал к жилетке.
Тут ряженые стали разыгрывать сцену, и все было тихо и смирно - никто ничего не разрывал и не резал. Меч острый японский по моей просьбе - боюсь мечей всяких в руках несмелых - был спрятан.
Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам.
3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.
У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.
Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно. И нет у меня привычки (глупой, меня раздражающей) вертеть и ковырять вещи. Лапок я тоже не отрывал. И не видал. Очень все это печально.
А.Ремизов".

Не правда ли, напоминает историю с хвостом Иа-Иа? Анастасия Николаевна признала свою ошибку и в ответном письме раскрыла источник навета:

"Уважаемый Алексей Михайлович!
Вы меня простите, пожалуйста, если Вы в резке шкуры не повинны, но я письмо получила от г-жи Толстой на следующий день, что "хвост отрезал Ремизов в ее отсутствии" - что меня и повергло и в изумление, и в печаль. Я 3 дня разыскивала такую шкуру и купила новую".

Казалось бы, вопрос исчерпан, дело можно закрывать. Не тут-то было. Все только начинается. Ремизову не впервой было сносить несправедливые обвинения. Собственно, он и в тюрьму и ссылку попал совершенно случайно, и дальше постоянно страдал от разных наветов. Но не таков был Сологуб. Николай Оцуп в своих воспоминаниях так обрисовал масштаб и последствия произошедшего:

"Для какого-то маскарада в Петербурге Толстые добыли через Сологубов обезьянью шкуру, принадлежавшую какому-то врачу. На балу обезьяний хвост оторвался и был утерян. Сологуб, недополучив хвоста, написал Толстому письмо, в котором назвал графиню Толстую госпожой Дымшиц, грозился судом и клялся в вечной ненависти. Свою угрозу Сологуб исполнил, он буквально выжил Толстого из Петербурга".

К сожалению, именно это письмо Сологуба пока не опубликовано. Неизвестно даже, сохранилось ли оно. А вот письма, которые Сологуб рассылал своим знакомым, найти удалось. Вот одно из них, направленное Юрию Верховскому 6 февраля:

"Дорогой Юрий Никандрович,
Я с большим огорчением узнал, что Вы продолжаете поддерживать отношения с графом Алексеем Николаевичем Толстым. Образ действий графа Ал. Ник. Толстого таков, что для меня невозможно быть в обществе его друзей.
Преданный вам Федор Тетерников".

Похожие по содержанию письма получили многие петербургские литераторы. Верховский ответил Сологубу в тот же день:

"Дорогой и глубокоуважаемый Федор Кузьмич!
Мне было очень грустно читать Ваше письмо. Вы как бы спрашиваете меня, какие отношения предпочту я: с Вами - или с А.Н.Толстым? Неужели возможно ставить этот вопрос? Да, я был у него, но тогда же письмо его к Анастасии Николаевне назвал последнею степенью пошлости. До вчерашнего вечера я имел легковерие думать, что Толстой во вторник повинился во всем Алексею Михайловичу и просил у него совета, желая сделать то же перед Вами и Анастасиею Николаевной. Теперь же отношения между мною и Толстым невозможны. Вы знаете, что я всегда любил и уважал Вас и Анастасию Николаевну. А будете ли Вы отныне считать меня в числе Ваших друзей - решите сами...
Искренно Вам преданный Юрий Верховский".

Помимо этого Верховский написал письмо Толстому, в котором уведомил его о разрыве отношений. Похоже, что для Толстого это стало последней каплей, и он сорвался на Верховском, совершенно непричастном к истории об обезьяньем хвосте. 8 февраля он направил ему письмо следующего содержания:

"Милостивый Государь!
Вызываю Вас на третейский суд.
гр. А.Н.Толстой".

За этим последовала длительная и насыщенная переписка между всеми участниками этой истории, но она уже не так интересна. Обсуждалась процедура третейского суда, назначались доверенные лица и посредники. Посредниками Толстого были Г.И.Чулков (отчасти поэтому он, находившийся на стороне Толстого, так исказил эту историю в мемуарах) и профессор А.С.Ященко, со стороны Сологуба, Ремизова и Верховского выступали Александр Блок и Е.В.Аничков. Супер-арбитром был избран Вячеслав Иванов. Разбирательство закончилось полным поражением Толстого. В письменной форме он принес свои извинения Ремизову и Сологубу. Вот его письмо Сологубу от 15 февраля :

"Милостивый Государь,
Федор Кузьмич, осуждая свой образ действий, приношу Вам, вместе с заявлением моей готовности дать Вам дальнейшее удовлетворение, мои полные извинения, поскольку Вы справедливо можете признать себя оскорбленным в лице Анастасии Николаевны, и покорнейше прошу Вас передать таковые же извинения самой Анастасии Николаевне.
Примите уверение в моем совершенном почтении.
Гр. Алексей Н. Толстой."

История подходит к концу. Все недоразумения разрешены, неспрапведливые обвинения сняты, извинения принесены. Но Толстому после всех этих событий было крайне неуютно оставаться в Петербурге, и в апреле он отправился в путешествие по Кавказу и Крыму, подальше. По этому поводу он даже написал шуточное стихотворение:

Я потек струей соленой,
Став на баке корабля,
Мелким бесом истомленный,
В Киммерийские поля.

Мне не надо обаяний,
Для меня пусть вечен пост.
И на мачте оезьяний,
Словно знамя, вился хвост.

Так что, как видим, Николай Оцуп был прав. Сологуб все же выжил Толстого из Петербурга. А началось все со старой обезьяней шкуры.

(Использованы материалы из статьи Е.Р.Обатниной "От маскарада к третейскому суду ("Судное дело об обезьяньем хвосте" в жизни и творчестве А.М.Ремизова)" // Лица: Биографический альманах. 3. - М.; СПб., 1993. С. 448-463.)