школа национализма
Три типа самооценки, автономная-гетерономная, рациональная-иррациональная - "база данных" растет, категории обозначены. А что все это значит на практике? И значит ли вообще что-нибудь?

В конечном счете "городить" теории имеет смысл, если это помогает разобраться с тем, что же с нами произошло и происходит. Еще в большей степени хотелось бы понять - что же нам делать?

Я хотел придумать какой-нибудь пример из головы, чтобы пояснить (себе и читающим), как разница между разными типами самооценки выглядит на практике, но делать этого мне не пришлось. На ловца и зверь бежит. Я нашел замечательное описание сложной жизненной ситуации, в которой видны как в капле воды все основные особенности взаимодействия народов с разными типами самооценки.

Я слегка сократил рассказ и привожу здесь этот сокращенный вариант, оговариваясь при этом, что читать стоит все.

... был среди этих детей мальчик по имени Миша а по фамилии... Ну, предположим, Натансон. У него были чёрные волосы – гладкие, не кучерявые; чёрные глаза, и очень узкое лицо.

Он возглавлял шайку из нескольких мальчиков русской национальности, которые учились в нашем классе и в двух параллельных. И эти мальчики под его чутким руководством занимались воровством: лазили по карманам сначала в школьной раздевалке, а потом и в трамваях, воровали в магазинах и в коммунальных квартирах, в которых сами же и жили, ходили с настоящими ножами и отнимали деньги у тех, кто послабее, приставляя ножик к животу.

И во главе этой пирамиды стоял Миша. Своими руками воровал он очень редко, но все ниточки сводил к себе и командовал своими людьми, которые его почему-то слушались.
Однажды на перемене он стал меня как-то подначивать, дразнить – он вообще отличался ехидством. Говорил он в таких случаях всегда матом и очень тихо, так, чтобы другие не услышали. Он мне всегда казался каким-то особенно гадким, и я старался держаться от него подальше. Я и в этот раз попытался от него отойти, но он почему-то так раззадорился, что уже не мог остановиться.

И тогда я его сильно побил. Уже и не помню, после каких его матерных слов я пришёл в ярость, но я не остановился даже и тогда, когда Миша стал плакать. Бил и бил. А мальчишек из его команды, на его несчастье, поблизости тогда не оказалось.

Дня через два, когда я возвращался домой, ко мне из-за угла вдруг вышел навстречу Миша. И не один. А с двумя незнакомыми мне мальчикам постарше.

Миша сказал пару назидательных и ласковых слов в своей обычной ехидной манере. И после этого один из больших мальчиков ударил меня. Удар был всего лишь один, но – очень сильный. В живот. Я не ожидал его, весь скрючился и чуть не задохнулся от боли. Совершенно точно: оба старших мальчика сами испугались того, что сделали. И тут же ушли.
Дома я рассказал о том, что случилось родителям. Мать пришла в школу и пожаловалась директору.
Когда у нас был урок математики, дверь открылась, и на пороге возникла величественная фигура Директора, о котором все ученики школы знали, что он не простой человек, а небожитель. Наступила гробовая тишина, и все встали. Директор вызвал из класса меня и Мишу. И поговорил с нами за дверью. Естественно, строго отсчитав Мишу. Ругал он тихо, но, когда ругал, то у любого почему-то душа в пятки уходила от страха – таким волшебным свойством обладал Директор.
После чего мы вернулись в класс.
Урок математики подошёл к концу и прозвенел звонок. И вот тогда-то наша математичка, которую звали… Впрочем, я назову вымышленное имя, а не настоящее. Пусть будет так: Анна Ефимовна. Итак, наша математичка Анна Ефимовна вдруг сказала, чтобы мы – я и Миша – подошли к ней. При этом меня она назвала по фамилии (она ведь даже и не знала, как меня зовут), а его по имени. Это тонкое различие, которое дети всегда чувствуют.
Мы подошли к её столу. А за нами подошёл и весь класс. Все сорок человек обступили нас. Анна Ефимовна сказала мне:
– Я не знаю, что ты там такого наговорил на нашего Мишу. Но Миша – очень хороший мальчик. А ты на него что-то там такое сказал. Ты хоть понимаешь, что он очень хороший мальчик?
Я молчал.
– Ты хоть понимаешь, кто такой ОН, и кто такой по сравнению с ним ТЫ?!
Я молчал. Я знал точно: Миша вор, а я – нет. Но от страха и ужаса молчал.
– Миша – такой хороший мальчик, ты только посмотри на него, какой он хороший, и кто такой ты после этого!
Это было сказано очень выразительно и очень многозначительно. В наступившей было тишине раздались первые угодливые смешки.

– Как же ты мог? Как же ты посмел сделать такое? Ведь вот это – Миша! А вот это – ты!
Она говорила что-то ещё и ещё – обидное для меня и очень лестное для Миши. Миша стоял, как именинник, которого поздравляют с днём рождения и он от счастья при этом просто млеет. Потупив глазки с длинными чёрными ресницами, он изображал вежливость и порядочность. Анна Ефимовна заключила свою речь:
– В общем так: я не знаю, что ты там такого сказал нашему директору на Мишу, но, чтоб больше такого не повторялось!

Миша больше не приставал ко мне и никого ко мне не подсылал. Так только говорил издали гадости и – не более того. Но Анна Ефимовна резко изменила своё отношение к моей персоне. Если до этого она просто не замечала моего существования, то сейчас, вызывая к доске, говорила с брезгливым презрением:
– Какое убожество! Нет, вы только посмотрите на него – какое это убожество! – при этом она смеривала меня всего с ног до головы. – Садись – два!

Тридцать два года спустя после того случая я вдруг обнаружил, что работаю учителем в очень даже элитарной школе с платным обучением, с хорошею зарплатой для учителей (она была в четыре раза больше, чем в обычной школе), с особыми программами, с университетскими преподавателями (сбежавшими из своих университетов) и с прочими прелестями, доступными лишь для детей очень обеспеченных родителей.
И свой самый первый урок в этой школе я провожу именно в том самом кабинете, в котором когда-то Анна Ефимовна столь эмоционально интересовалась, понимаю ли я, какое существует различие между мною и Мишей.


И тут один мальчик спросил меня:
– А у меня в этой школе раньше работала бабушка. Она преподавала математику…
У меня что-то дрогнуло внутри.
– Её звали Анна Ефимовна. Вы не помните такую?
– Нет, – ответил я. – У нас такой учительницы не было.
И так и не поднял головы, чтобы даже не запомнить лица мальчика, который меня об этом спрашивал. Все дети были для меня незнакомыми, и я надеялся, что таким нехитрым способом я смогу НЕ узнать, кто из моих учеников является внуком той самой Анны Ефимовны.

Итак: Миша и Анна Ефимовна представляют здесь автономный иррациональный тип самооценки, безговорочно ставящей все народы ниже себя. Автор, судя по этому рассказу поступает согласно рациональному гетерономному типу, полагающему все народы равными.

Отметим, что автор сильный человек. Он последовательно ведет себя согласно своим принципам и проявляет немалое благородство, отказываясь мстить потомкам своих обидчиков. Отмечу, правда, что в той системе координат, в которой мыслит автор, объяснить поведение Мишы и Анны Ефимовны попросту невозможно. Они для него не понятнее, чем марсиане, поскольку среди понятий, которыми оперирует автор вообще отсутствуют некоторые из тех, что у мальчика Миши и Анны Ефимовны зашиты на уровне подсознания.

Его образ мыслей в общем понятен большинству русских, а вот образ мыслей Миши и А.Е. непонятны. Я взял на себя труд влезть в их шкуру и попытаться представить себе, как же устроены их головы и что заставляет действовать так, как они действует.

Во-первых, они находятся в состоянии постоянной войны. Школьные друзья Миши и класс А.Е. для них обоих - враги. Это не подлежит у них никакому обсуждению.

Во-вторых, война эта холодная. Она ведется только теми методами, которые не вызовут у врагов ответной реакции. Миша и А.Е. в меньшинстве и открытой войны им не выиграть - они это знают.

Обращу внимание на слова А.Е. "Как же ты мог? Как же ты посмел сделать такое? Ведь вот это – Миша! А вот это – ты!", "Какое убожество! Нет, вы только посмотрите на него – какое это убожество!" это не только прием ведения холодной войны. Это и есть на деле то, что думают они об авторе и вообще о любом человеке, не принадлежащим к их этнической группе.

Это и означает "автономная самооценка" на деле. Все, лежащее за пределами их этноса, плохо именно по самому факту, а "иррациональность" означает, что само сравнение вообще невозможно ("Ведь вот это Миша! А вот это - ты!" - А.Е. смешно, что вообще можно сравнивать двух мальчиков.)

Автор считает, что неотмщение потомкам это признак благородства и поступает соответственно, а вот Миша и А.Е. считают, что благородно мстить за себя и за своих соплеменников. Т.е. здесь представления о благородстве расходятся до полной противоположности.

Кроме того, обращает на себя внимание, что А.Е. не убоялась грозного директора. В ее сознании, он ей на самом деле не начальник, она подчиняется только его внешней силе, но в душе она уверена, что у нее есть право и сила поступать по-своему.

А теперь самое главное. Мне кажется, что А.Е. все в этом случае поступила совершенно правильно. Это ровно то, чего не хватает русским. Т.е. не хватает перехода с гетерономной на автономную самооценку. Я боюсь, что большинство русских со мной не согласятся, но у меня есть причины считать, что это именно так, допуская, конечно, что я могу в этом ошибаться.

Тем кто не согласен, я бы предложил изложить, как следовало поступать автору рассказа в этих обстоятельствах. Возможно, есть варианты поведения, которые мне не пришли в голову и тогда нет необходимости в переходе с гетерономной на автономную самооценку.