Жить пока интересно
[Most Recent Entries]
[Calendar View]
[Friends View]
Wednesday, October 3rd, 2012
| Time |
Event |
| 12:06p |
Миф о "философском пароходе" Приблизительно с середины 1990-х годов «Философский пароход», ранее принадлежавший преимущественно истории и историкам, облюбовали публицисты. Это привело к тому, что довольно скоро он занял видное место в «джентльменском наборе» идеологических клише постсоветского интеллектуала. В 2004 г. событие высылки повторилось как... хэппенинг: из Новороссийска в Стамбул на XXI Всемирный философский конгресс был отправлен «Философский пароход-2», объявленный его организаторами «уникальной научной и культурно-исторической акцией»[1]. А начиная с «юбилейного» 2002 года Санкт-Петербургским философским обществом у специально установленного по этому случаю мемориального камня проводится другая, ежегодная, акция под названием «Вспоминая “Философский пароход 1922 г.”». Медиатическая эксплуатация памяти о событии не могла не сказаться на качестве исторических исследований. Правда, за минувшие десятилетия «Философский пароход» и без того успел обрасти устойчивыми слухами и мифами. Согласно одному из них, у советского правительства якобы существовала предварительная договоренность с германским: последнее, как будто, само ходатайствовало о высылке профессоров именно в Берлин. Подобные гипотезы можно найти не только в российских, но и в некоторых немецких публикациях 1970-х. Однако проведенные архивные исследования показали, что эта гипотеза, как и многие другие, не имеет под собой серьезных оснований. Но мифы продолжают множиться и не в последнюю очередь усилиями современных исследователей. Не буду касаться всей литературы о «Философском пароходе», укажу лишь на две наиболее значительные публикации — значительные не только по объему и весу изданных томов. Что сразу же привлекает в них внимание, — и что способно привести в азартный трепет историка, взявшего в руки эти тома: документы, опубликованные в обоих сборниках, хранятся по большей части в труднодоступных архивах — Центральном архиве ФСБ РФ и Архиве Президента РФ. Богатство материала и археографически грамотная его подача вкупе с необходимым научно-справочным аппаратом — чего, казалось бы, еще требовать от этих изданий? Исследователь-историк дальше сам во всем разберется! Но публикаторам показалось этого недостаточно. «Высылка вместо расстрела» (2005) предваряется обширным, претендующим на концептуальность предисловием. И первое, с чего начинают его авторы, — это декларация позиции, опираясь на которую читателю предлагается рассматривать публикуемые документы. «Философский пароход», — доверительно сообщают они читателю, — «стал определенной точкой отсчета [2], с которой в ХХ в. начался драматический раскол единой русской культуры» (с. 5). Откуда взялся этот странный вывод, составители не объясняют. Между тем, большинство российских культурных деятелей, определивших облик «единой русской» дореволюционной культуры, — писателей, артистов, музыкантов — уехали из России гораздо раньше — в 1917-м (С.В. Рахманинов), в 1918-м (С.С. Прокофьев), в 1919-м (В.В. Набоков), в 1920-м (И.А. Бунин, И.С. Соколов-Микитов, З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковский, К.Д. Бальмонт), в 1921-м (Н.К. Метнер, А. Белый, А.М. Ремизов, Б.К. Зайцев, И.Г. Эренбург, В.В. Кандинский), в начале-середине 1922-го (Ф.И. Шаляпин, М.И. Цветаева, В.Б. Шкловский, Н.Н. Берберова, В.Ф. Ходасевич)… Некоторые, как известно, потом вернутся, для других эмиграция станет уделом всей жизни. Но причем здесь «Философский пароход»? С высылкой их отъезд из России никак не был связан. Чтаем дальше: «Массовая высылка интеллигенции повлекла за собой […] свертывание демократических начал в политической жизни молодой Советской Республики» (с. 6). Хотелось бы спросить, как высылка могла повлечь за собой свертывание демократических свобод, если этот процесс начался, как известно, одновременно с Гражданской войной? Ответ на этот вопрос обнаруживается во введении к сборнику «Очистим Россию надолго…» (2008) [3], авторы которого — те же В.Г. Макаров, В.С. Христофоров, а также А.Н. Артизов. Дело в том, что в 1921 г. советское руководство начало проводить новую экономическую политику. И вот, основываясь, вероятно, на одном из главных либеральных допущений о прямой зависимости демократических свобод от господства в обществе отношений капиталистической частной собственности и «свободного рынка», публикаторы приписали собственные представления об экономике и политике «большевистским руководителям» (2007, с. 6). В то же самое время в сборнике — и тем он ценен — публикуются документы, которые говорят сами за себя, поправляя своих публикаторов. В данном случае такой говорящий документ — это письмо Ленина Троцкому от 21 января 1922 г. [4], где Ленин объясняет суть термина «государственный капитализм» и особенности его существования «в государстве с пролетарской властью» — «ограниченный и временем, и областью распространения, и условиями своего применения» (2007, с. 27). Понять, что именно Ленин имеет в виду под «условиями» применения госкапитализма, можно, обратившись к другим ленинским текстам. В работах мая 1918 г., апреля — мая и августа 1921 г., конца 1921 г. — начала 1922 г. он подчеркивает, что смысл НЭПа — в восстановлении экономики: в первую очередь, производительных сил крестьянства, а также пролетариата как экономически и политически передового класса, изрядно пострадавшего в годы войны от деклассирования. Тезис 1918 г., что «нет и быть не может даже речи о разделе власти, об отказе от диктатуры пролетариев против буржуазии», с настойчивостью повторяется в текстах 1921 г.[5]. Представителям «мелкобуржуазных течений» отныне «место в тюрьме (или в заграничных журналах)»: «Пусть едет за границу тот, кто желает поиграть в парламентаризм, в учредилки, в беспартийные конференции» [6]. Эта реплика апреля 1921 г. относилась, по сути, к будущим пассажирам «Философского парохода». В предисловии к сборнику 2005 г. подробно и квалифицированно рассматривается вопрос об их численности. И дается долгожданный ответ. Публикаторы сообщают, что «всего в операции по высылке интеллигенции преследованию властей подверглось 228 человек» (с. 41), из них 67 человек (31%) высланы за границу, 49 человек (22%) сосланы в отдаленные районы России, 33 человека (15%) «репрессиям вообще не подверглись», несмотря на то, что «первоначально попали в списки на высылку», о 46 человеках сведения отсутствуют (с. 42). Во введении к сборнику 2007 г. приводятся, однако, другие цифры: «Более 270 представителей интеллектуальной элиты страны стали в это время жертвами репрессивной политики большевиков, причем 81 из них, в большинстве навсегда, не по своей воле одни или с семьями покинули родину» (с. 5). По-видимому, новые данные о численности репрессированных и высланных появились в результате расширения источниковой базы, однако сами публикаторы это никак не комментируют, хотя преемственность изданий 2005 г. и 2007 г. налицо. Между тем теперь можно утверждать, что цифра, которой обычно оперируют историки, пишущие о «Философском пароходе», — около 200-300 человек — составляется из суммарного числа высланных (81) и членов их семей. Причем сюда не попадают около 60 высланных в ноябре-декабре 1922 г. из Грузии меньшевиков, о которых публикаторы упоминают (с. 40), но в общее число репрессированной «антисоветской интеллигенции» (228/272) не включают, ограничиваясь московской, петроградской и украинской группой [7]. Здесь следует сказать несколько слов об участии немецкой стороны в акции высылки. Как совершенно справедливо утверждают публикаторы, опираясь на результаты архивных разысканий, «никаких предварительных переговоров на сей счет и соответственно договоренности между [русской и немецкой] сторонами не было. Более того, когда ГПУ и НКИД обратились в германское посольство за визами, они получили отказ» (2007, с. 11). Высылаемым в самом деле пришлось ходатайствовать о визах лично или через выбранных между собой представителей. Однако сочувствие германской стороны к высылаемым существенно «скрасило» их отъезд из России. В германском дипломатическом корпусе были сотрудники, знакомые с представителями российской общественности, связанные с ними дружескими узами, вхожие и в советские официальные круги. Так, Степун, вспоминая в своей книге «Бывшее и несбывшееся» о высылке, называет «некого доктора Г.», который по его просьбе задержал оформление визы, чтобы проситель успел завершить все дела и подготовиться к отъезду (2007, с. 720). Этим загадочным доктором был, как свидетельствуют германские архивы, Густав Оттонович Хильгер (1886 — 1965), родившийся и выросший в Москве в немецкой семье и ставший впоследствии Главным уполномоченным Германского Красного креста в РСФСР. Именно к нему обратились высылаемые с настоятельной просьбой ходатайствовать по их делу в Германском представительстве, о чем Хильгер рассказывал в письме от 11 сентября 1922 г. к своему другу, корреспонденту «Berliner Tageblatt» Паулю Шефферу [8]. А в Берлине другой его друг, уполномоченный Германского Красного креста в Германии и дипломат Мориц Шлезингер помог высланным найти дешевое жилье, участвовал в организации Русского научного института (РНИ), а через год «раздобыл для них» 10 тыс. долларов США, — вероятно, на нужды РНИ. В письме к Хильгеру Шлезингер сообщал, что русские профессора высказались в том смысле, что «лишь мне одному они обязаны возможностью работать и действовать» [9]. К безусловным удачам обоих сборников следует отнести составленные публикаторами именные комментарии. Информация о лицах, упоминаемых в документах в сборнике 2005 г., или только о репрессированных (сборник 2007 г.) в целом ряде случае основывается на до сих пор не известных архивных материалах. Однако и здесь публикаторы не избежали влияния характерных идеологических установок: в постсоветской гуманитаристике появились свои «священные коровы». Именно в таком качестве выступают сегодня религиозные философы. Так, в именном комментарии в сборнике 2005 г. о Б.П. Вышеславцеве незатейливо сказано: «В 1922 г. выслан за границу» (с. 432). Между тем еще в 2003 г. в Москве вторым изданием вышла книга «Русский Берлин 1921 — 1923. По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте», где, среди прочего, были опубликованы два письма Вышеславцева в Берлин профессору А.С. Ященко, издателю «Новой русской книги». В письме от 5 октября 1922 г. Вышеславцев сообщает: «Я собираюсь отсюда уехать и слышал, что Вы организуете университет в Берлине. Если да, то имейте меня в виду в первую очередь и берегите для меня кафедру […]. Если это неверно, то напишите, что Вы могли бы для меня устроить и не мог ли бы я существовать писательством. Однако сведения об этом здесь крайне неблагоприятны. […] Жизнь здесь физически оч[ень] поправилась, но нравственно невыносима для людей нашего миросозерцания и наших вкусов. Едва ли в Берлине Вы можете есть икру, осетрину и ветчину и тетерок и пить великолепное удельное вино всех сортов. А мы это можем иногда, хотя и нигде не служу […]. Зарабатывать здесь можно много и тогда жить материально великолепно, но — безвкусно, среди чужой нации, в духовной пустоте, а мерзости нравств[енного] запустения. Если можете, спасите меня отсюда» [10]. И просит писать ему на адрес Германского представительства в Москве. Неизвестно, ознакомились ли публикаторы с этим документом, — нельзя, разумеется, объять необъятное! Но в сборнике 2007 г. в именном комментарии «Список репрессированных…» что-то заставило их выразиться осторожнее: «В сентябре 1922 г. [Вышеславцев] был внесен в списки на высылку» (с. 769). Значит, относительно «высланности» Вышеславцева у них возникли сомнения. Однако вместо того, чтобы написать откровенно, как обстоит дело, — а оно обстоит таким образом, что ни в списках на высылку, ни в других документах, опубликованных в обоих сборниках, имя Вышеславцева ни разу не встречается, как не встречается оно и в посвященных высылке заметках эмигрантских газет, — публикаторы предпочитают это дело «замять». С другой фигурой, ставшей с недавних пор культовой и даже «освященной» президентским вниманием, дело обстоит еще интереснее. Речь идет о философе И.А. Ильине, с высылкой которого из России все вроде бы понятно. Но в сборнике 2005 г. информация о нем заканчивается строчкой, которая вызывает известное любопытство: «После 1938 г. был вынужден бежать в Швейцарию» (с. 444). Можно было бы предположить, что бегство из Германии явилось следствием выступления русского философа против фашизма и национал-социализма. И более развернутое сообщение из именного комментария в сборнике 2007 г. должно, казалось бы, дать необходимую информацию: «После прихода к власти фашистов положение Ильина существенно ухудшилось: его удалили из Русского научного института, затем запретили публичные выступления. В июле 1938 г. выехал в Швейцарию…» (с. 776–777). Теперь, вроде бы, все понятно. Однако у того, кто хотя бы немного знаком с содержанием деятельности Ильина в эмиграции в 1920-е — 1930-е годы, неминуемо должны возникнуть вопросы. Во-первых, что это все-таки за Русский научный институт, который помогал организовывать упомянутый выше Шлезингер, и в котором, как пишут авторы комментариев, профессор Ильин преподавал с 1923 по 1934 г.? Во-вторых, почему Ильина «с приходом к власти фашистов», а вернее через полтора года после этого события, 9 июля 1934 г. [11] удалили из Института? В-третьих, о каких публичных выступлениях Ильина идет речь и почему их запретили? Идея научного института для добровольно и принудительно эмигрировавших русских профессоров и студентов возникла в германских научных и общественных кругах почти одновременно с появлением информации о высылке (см. выше письмо Вышеславцева к Ященко) и самих высланных в Берлине [12]. Так что уже 17 февраля 1923 г. состоялся торжественный акт в честь открытия Русского научного института (РНИ) во главе с профессором В.И. Ясинским. В числе принципов существования Института был провозглашен аполитичный характер его научной и преподавательской деятельности — таково было условие советской стороны. А уже 1925 г. профессор Отто Хёч, первый вице-президент Германского общества по изучению Восточной Европы и куратор РНИ, вынужден был выразительно напомнить Ильину, а также Франку и Бруцкусу об этом принципе: русские профессора добросовестно им пренебрегали, делая в своих выступлениях и статьях жесткие антисоветские выпады, чем ставили под вопрос «плодотворные научные контакты [Германии] с академическими кругами в Москве и Ленинграде» [13]. Как складывалась дальнейшая судьба Института, это уже другая история [14]. Здесь необходимо только сообщить, что 31 июля 1933 г. РНИ был переведен из ведения Прусского министерства науки, искусства и народного образования в ведение Имперского министерства народного просвещения и пропаганды и превращен в «исследовательский и пропагандистский институт на службе у национального правительства, который в процессе объективной и основательной работы [должен] предоставит[ь] этому правительству ценный материал для борьбы»[15]. За пару недель до этого Ильин назначается последним руководителем РНИ. Правда, после передачи Института Министерству пропаганды Ильина понизили до вице-президента, несмотря даже на то, что один из его докладов о «большевизации Германии» получил признание и одобрение самого шефа гестапо Дильса [16]. Что же в таком случае могло послужить впоследствии причиной конфликта Ильина со столь могущественным ведомством? Почему вдруг в начале 1938 г. гестапо изъяло из обращения книги Ильина и запретило ему публичные выступления? Этот вопрос требует дальнейшего изучения, но три фактора назвать можно уже сейчас: во-первых, интриги в коридорах Министерства пропаганды — в 1937 г. потерял свои позиции в НСДАП и лишился места в РНИ коллега, соавтор и покровитель Ильина д-р Адольф Эрт; во-вторых, наполовину славянское происхождение Ильина (его мать была немкой); в-третьих, проводимая им публичная критика фашизма, недостаток которого, — по-видимому, единственный — заключался, по мнению Ильина, в отсутствии у этого движения… глубоких религиозных оснований [17]. А еще как-то однажды в одном из своих докладов, изданном затем в виде брошюры, Ильин назвал Фридриха Ницше, философа, по сути «канонизированного» Третьим рейхом, «предшественником, учителем и пророком большевистского сатанизма» [18]. Но вернемся к сборникам опубликованных документов. На разные лады в них повторяется мысль об «антигуманности» высылки интеллигенции за границу (2005, с. 6, 39), события высылки называются «трагическими» (2007, с. 5). Одновременно признается трагической «судьба русских интеллигентов, оставшихся в Советской России» (2005, с. 6). Авторы предисловий и сами замечают парадоксальность своих утверждений — ведь столько интеллигентов, кого не коснулись события 1922 г. или кому разрешили остаться, позднее окончили свои жизни в сталинских лагерях и тюрьмах! Но принятая с самого начала идейная установка обязывает, и потому волей-неволей авторам приходится пренебрегать логикой фактов. Однако Макаров и Христофоров, а также их коллеги по сборнику 2007 г. публикуют столько «говорящих» документов, что их собственные теоретические выводы волей-неволей приходится воспринимать как недоразумение. В связи с тезисом об антигуманности советских властей в отношении к высланным хочется указать, по крайней мере, на два интересных документа. Первый опубликован в предисловии к сборнику 2005 г. и касается высылки в ноябре 1947 г. 24 сотрудников «Союза советских граждан во Франции» французскими властями из мирной демократической Франции, среди которых оказались высланный в 1922 г. из России профессор А.И. Угримов и его сын, инженер А.А. Угримов. В обращении высланных к министру иностранных дел СССР В.М. Молотову сообщалось, что «если арест и высылка вообще носили бесчеловечный и жестокий характер грубого отрыва от семьи, от работы, от многообразных профессиональных и личных дел, то во многих отдельных случаях они сопровождались подробностями, совершенно ни с чем не сообразными… В Аннеси инспекторы на некоторое время приковали трех арестованных (тт. Беляева, [А.А.] Угримова и Розенбаха) наручниками к железной кровати» (с. 34–35). Подобных мер, как во французском Аннеси, в отношении высылаемых из России интеллигентов советские чекисты никогда не принимали. Второй документ опубликован в приложении к сборнику 2007 г. Это воспоминания А.С. Кагана, юриста, экономиста и книгоиздателя, высланного из России «Философским пароходом» вместе с питерской группой и умершего в 1983 г. в США. Согласно заметкам в эмигрантской прессе, где освещались подробности отъезда, высылаемым разрешалось брать с собой ценности только «на сумму, не превышающую 50 руб. золотом» (с. 610), и «каждому из высылаемых петербургской группы была оплачена ГПУ стоимость одного пароходного билета 2-го класса от Петрограда до Штеттина, причем, однако, проезд членов семей, сопровождающих высланных, оплачен не был» (с. 620). Правда, Ф.А. Степун, уезжавший поездом, вспоминал, что им можно было взять, кажется, лишь по 20 долларов на человека и никаких ценностей, за исключением обручальных колец (с. 720). Каган о том, как проходил отъезд, сообщает, что «советские деньги на доллары и фунты» им помогла обменять помощница главного юрисконсульта Государственного банка С.М. Гинзбурга, одна из первых советских женщин-юристов Екатерина Флейшиц. Затем «выяснилось, — пишет Каган, — что нас отправляют в Штеттин на пароходе <…>. Не знаю, по каким причинам, советское правительство оплатило проезд всех нас первым классом. Бывают же такие чудеса». А ценные вещи и деньги, сверх разрешенных, высылаемым помогли переправить за границу участники акции с немецкой стороны. Германский «консул познакомил представителей высланных, в числе которых был и я, с капитаном парохода, который предложил нам свои услуги. Мы должны были собрать у всех высылаемых деньги и негромоздкие ценности в один чемодан, составить список, кому что принадлежит, и доставить в консульство, а они уже как дипломатический багаж доставят капитану прямо на пароход. Нас не надо было долго убеждать, […] и в кратчайшее время чемодан был доставлен в консульство. […] Когда мы миновали Кронштадт и вступили в нейтральные воды, капитан пригласил представителей от нас (я, Карсавин, Одинцов) к себе в каюту, поздравил нас и вручил нам запечатанный чемодан (дипломатическая печать). Все вещи были в полной сохранности, и предложение о вознаграждении было отвергнуто как незаслуженное оскорбление» (с. 744). Необходимо отметить и некоторые странности в подборе публикуемых материалов. Так, открывают сборник 2005 г. документы, посвященные разгону Всероссийского комитета помощи голодающим (Помгола) в августе 1921 г. Выбор этой темы можно, конечно, только приветствовать, поскольку, как не без оснований полагают составители, аресты членов Комитета «многие исследователи считают “точкой отсчета” несостоявшегося полилога власти и интеллигенции» (2005, с. 47). Но, к сожалению, ни нормативно-правовых документов, связанных с деятельностью ВКПГ, ни документов, способных рассказать, в чем же собственно заключался конфликт власти с общественностью, а также «закулисная работа» восьмерых членов ВКПГ, сосланных в результате в небольшие города и местечки (2005, с. 64), читатель в книге не найдет. Не удовлетворит его любопытство и комментарий, в котором ссылка на доведенную до Ленина информацию об «антиправительственных речах» Прокоповича и путаница в датировке вряд ли может прояснить ситуацию: комментарий начинается с сообщения о том, что «Помгол […] утвержден ВЦИК 21 июля 1921 г.», а заканчивается сообщением, согласно которому «в июле 1921 г. вместо Помгола была создана Центральная комиссия помощи голодающим при ВЦИК под председательством М.И. Калинина» (2005, с. 188). На самом деле комиссия Калинина была образована 18 июля 1921 г. и существовала параллельно с «Помголом», а после его разгона 27 августа 1921 г. унаследовала его название [19]. И в заключение несколько слов о самом «Философском пароходе» как транспортном средстве. «Философский пароход» — образ, конечно, собирательный. Пароходов было как минимум пять. Первый — его название не сохранилось — отвез из Одессы в Константинополь троих высланных: профессоров Б.П. Бабкина и А.В. Флоровского и ассистента Г.А. Секачева. Второму кораблю выпала честь в четверг вечером 28 сентября принять на борт московскую группу изгнанников «в составе 24 человек (с семьями 84)» (2007, с. 359). Это был «Oberburgermeister Haken» — комфортабельный, правда, уже не новый, но все еще элегантный, оснащенный электрическим освещением, скоростной пароход класса A I и водоизмещением 1250 тонн, принадлежавший Stettiner Dampfer-Compangie и выполнявший рейс Петроград — Штеттин. Третьему пароходу под названием «Preussen» той же пароходной компании и, по-видимому, того же класса пришлось сделать несколько рейсов с высланными на борту. Сначала в традиционный четверг, 16 ноября, «Пройссен» забрал из Петрограда питерскую группу из 17 человек высланных с членами их семей и, как минимум, четверых добровольных эмигрантов (всего 44 человека) и в воскресенье утром, т.е. с небольшим опозданием, доставил их в Штеттин (2007, с. 608): переезд из Петрограда в Штеттин обычно занимал два дня. В ночь с 15 на 16 декабря «Пройссен» взял на борт высланного писателя-беллетриста В.Я. Ирецкого (2007, с. 445). А 17 февраля 1923 г. газета «Руль» сообщила, что на «Пройссене» находится вместе со своей семьей высланный редактор журнала «Экономист» Д.А. Лутохин (2007, с. 625). О четвертом корабле под названием «Jeanne» известно, что этот итальянский пароход увез 27 декабря 1922 г. из Севастополя в Константинополь высланного религиозного мыслителя С.Н. Булгакова с семьей. Был и пятый пароход, на борту которого пересекли Черное море и прибыли 11 февраля 1922 г. из Одессы в Варну три профессора Новороссийского университета, высланные по так называемому украинскому списку (2007, с. 624). Так что с публикацией документов список пароходов-участников акции увеличился. Увеличился и одновременно сократился список подвергшихся преследованию и высылке за границу представителей интеллектуальной элиты — вряд ли отныне кто-то серьезно отнесется к цифре, называемой В.Н. Сойфером: «две тысячи выдающихся деятелей науки и культуры России», насильно выдворенных «за пределы Российской республики» [20]. А между тем «Философский пароход», как это ни печально, по-прежнему остается мифом, страдая от идеологической коррозии и обрастая новыми легендами. П Р И М Е Ч А Н И Я : 1. О том, как на этом пароходе обстояло дело с наукой, историей и культурой, см.: Яковлев В. Тем же морем: «Философский пароход-2» 2. Здесь и далее везде курсив мой. — Н.Д. 3. Этот сборник вышел в известной историкам серии «Россия. ХХ век. Документы». 4. Первоначальная публикация: Ленин В.И. ПСС. М., 1965. Т. 54, с. 130-131. 5. Ленин В.И. ПСС, т. 36, с. 307; т. 43, с. 217. 6. Ленин В.И. ПСС, т. 43, с. 241. 7. Кроме того, список 2007 г. исключает Е.Д. Кускову и С.Н. Прокопович, добровольно-принудительно покинувших Россию в июне 1922 г., тогда как в именном комментарии 2005 г. они фигурируют в числе репрессированных. 8. Staatsbibliothek zu Berlin PK. Handschriftenabteilung, Nachl. Boveri. Kasten 66. Mappe 2. Bl. 5–6. Brief von Hilger an Scheffer, Moskau (11.09.1922) — Haag. 9. Politisches Archiv Auswartiges Amtes. R 26157. Handakten betreffend Generalkonsul M. Schlesinger. Brief von Schlesinger an Hilger, Berlin (26.10.1923) — Moskau. 10. Русский Берлин 1921 — 1923. По материалам архива Б.И. Николаевского в Гуверовском институте / Сост., подгот. текста, вступ. ст. и комм. Л. Флейшмана, Р. Хьюза и О. Раевской-Хьюз. Paris: YMCA-Press; М.: Русский путь, 2003. С. 238–239. 11. См.: Tsygankov D. Beruf, Verbannung, Schicksal: Iwan Iljin und Deutschland // Archiv fur Rechts- und Sozialphilosophie. Bielefeld, 2001. Vol. 87, H. 1. S. 44–60, а также дополненный вариант: http://iljinru.tsygankov.ru/german/biography_d.html12. Geheimes Staatsarchiv Preu?ischer Kulturbesitz, I HA, Rep. 76 Vc, Sektion 2, Tit. 23, Lit. A. Nr. 134. Das russische wissenschaftliche Institut in Berlin. Bl. 5. Deutsche Gesellschaft zum Studium Osteuropas, Aktennotiz. Berlin, 21.11.1922. 13. Voigt G. Otto Hoetzsch, Karl Stahlin und die Grundung des Russischen Wissenschaftlichen Instituts // Russische Emigration in Deutschland 1918 bis 1941. Leben im europaischen Burgerkrieg / Hrsg. von K. Schlogel. Berlin: Akademie Verlag, 1995. S. 277. 14. Об истории РНИ см. подробнее: Peter H.R. Das Russische Wissenschaftliche Institut in Berlin // Санкт-Петербургский университет в XVIII — XX вв.: европейские традиции и российский контекст. Материалы международной научной конференции 23 — 25 июня 2009 г. СПб., 2009. C. 365–386. 15. GStA PK. I HA, Rep. 76 Vc, Sektion 2, Tit. 23, Lit. A. Nr. 134. Bl. 298–299. Reyher und Hamm an Vahlen, Kultusministerium, 5.7.1933. 16. Там же. Bl. 314. A. von Reyher an Prof. Vahlen, Kultusministerium, 5.8.1933. 17. См. сн. 11. 18. Iljin I. Was hat das Martyrium der Kirchen in Sowjetrussland den Kirchen der anderen Welt zu sagen? Lemgo, 1936. S. 21. 19. Подробнее о создании и разгоне Помгола см.: Макаров В.Г., Христофоров В.С. К истории Всероссийского комитета помощи голодающим // Новая и новейшая история. 2006, № 3. С. 198–205. О реакции эмигрантских кругов на деятельность Помгола см.: Дмитриева Н.А. «Летучий голландец» российской интеллигенции (очерки истории «философского парохода») // Скепсис. № 3/4 (2005). С. 80–82. 20. См. предисловие в кн.: Сойфер В.Н. Власть и наука (История разгрома коммунистами генетики в СССР). 4-е изд., доп. и перераб.: http://www.pereplet.ru/text/lisenko/introduction.htmlН.Дмитриева | | 12:08p |
| | 12:10p |
Жертвы октября-1993 ЗАБЫТЫЕ ЖЕРТВЫ ОКТЯБРЯ 1993 ГОДА 21 сентября - 5 октября 1993 года произошли трагические события новейшей российской истории: роспуск по президентскому указу № 1400 Съезда народных депутатов и Верховного Совета России в нарушение действующей на тот момент Конституции РСФСР, почти двухнедельное противостояние, завершившееся массовыми расстрелами защитников Верховного Совета 3-5 октября у телецентра в Останкино и в районе Белого Дома. В официальном списке погибших, предоставленном Генеральной прокуратурой России, числилось 147 человек. Список, составленный по материалам парламентских слушаний в Государственной Думе России (31 октября 1995 г.), включал 160 фамилий. Из 160 человек 45 - погибшие в районе телецентра "Останкино", 75- в районе Белого Дома, 12 - "граждане, погибшие в других районах Москвы и Подмосковья", 28 - погибшие военнослужащие и сотрудники МВД. Причем в состав двенадцати "граждан, погибших в других районах Москвы и Подмосковья", попали Алферов Павел Владимирович (24 года) с указанием "сгорел на 13 этаже Дома Советов" и Тарасов Василий Анатольевич (51 год), по заявлению близких участвовавший в защите Верховного Совета и пропавший без вести. Из 141 погибшего, над телами которых производились судебно-медицинская экспертиза, в морги и больницы Москвы 43 были доставлены из района телецентра "Останкино", 92 из "района Белого Дома", 6 из других районов Москвы. (Площадь Свободной России М., 1994. с. 167). В перечне убитых "в районе Белого Дома" свидетели опознали лишь несколько человек, погибших непосредственно в здании. (Иванов Иван. Анафема // Завтра. Спецвыпуск № 2. с.15). Остальные погибли на баррикадах, на прилегающих к Дому Советов улицах и во дворах. За 40 трупов, якобы вынесенных с первых этажей Белого Дома, выдавались трупы собранные 4 октября медбригадой Ю. Холькина и снесенные под Калининский мост: "Перед тем, как стемнело, мы насчитали под мостом 41 труп". (Иванов И. Указ. соч.с.15). Возникает вопрос: куда исчезли трупы из здания Дома Советов, основная часть трупов с дворов и трупы со стадиона "Красная Пресня" и сколько их было? Прежде всего, необходимо привести свидетельства гибели людей и расстрелов в здании Дома Советов. Вот что, например, рассказал в интервью газете "Омское время" (1993. № 40) народный депутат России Вячеслав Иванович Котельников: "Сначала, когда с каким-нибудь заданием пробегал по зданию, ужасало количество крови, трупов, разорванных тел. Оторванные руки, головы. Попадает снаряд, часть человека сюда, часть - туда…А потом привыкаешь. У тебя есть задание, надо его выполнить". (Площадь Свободной России. М., 1994. с. 152-153). Инженер Н.Мисин утром 4 октября укрылся от стрельбы вместе с другими безоружными людьми в подвале Дома Советов. Когда первый этаж 20-го подъезда захватили военные, людей вывели из подвала и положили в вестибюле. Раненых унесли на носилках в комнату дежурных охраны. Н. Мисина через некоторое время отпустили в туалет, где он увидел следующую картину: "Там аккуратно, штабелем, лежали трупы в "гражданке". Пригляделся: сверху те, кого мы вынесли из подвала. Крови по щиколотку…Через час трупы стали выносить". (Площадь Свободной России М.,1994. с. 117). Расстрел защитников Верховного Совета продолжился в близлежащих дворах и на стадионе "Красная Пресня". И снова выдержки из рассказа В. И. Котельникова: "Вбежали во двор, огромный старый двор, квадратом. В моей группе было примерно15 человек… Когда мы добежали до последнего подъезда, нас осталось только трое…Побежали на чердак - двери там, на наше счастье, взломаны. Упали среди хлама за какую-то трубу и замерли…Мы решили лежать. Объявлен комендантский час, все оцеплено ОМОН(ом), и практически мы находились в их лагере. Всю ночь там шла стрельба. Когда уже рассвело, с полшестого до полвосьмого мы приводили себя в порядок…Начали потихоньку спускаться. Я, когда дверь приоткрыл, чуть не потерял сознание. Весь двор был усеян трупами, не очень часто, вроде в шахматном порядке. Трупы все в каких-то необычных положениях : кто сидит, кто на боку, у кого нога, у кого рука поднята и все сине-желтые. Думаю, что же необычного в этой картине? А они все раздетые, все голые". (Площадь Свободной России. М., 1994. с. 154-155). Местные жители свидетельствуют, что стрельба во дворах и на стадионе "Красная Пресня" продолжалась всю ночь. Ю.Е. Петухов, отец Наташи Петуховой, расстрелянной в ночь с 3-го на 4-е октября у телецентра "Останкино" свидетельствует: "Рано утром 5 октября, еще затемно, я подъехал к горевшему Белому Дому со стороны парка…Я подошел к оцеплению очень молодых ребят-танкистов с фотографией моей Наташи, и они сказали мне, что много трупов на стадионе, есть еще в здании и в подвале Белого Дома…Я вернулся на стадион и зашел туда со стороны памятника жертвам 1905 г. На стадионе было очень много расстрелянных людей. Часть из них была без обуви и ремней, некоторые раздавлены. Я искал дочь и обошел всех расстрелянных и истерзанных героев". (Площадь Свободной России. М., 1994. с. 87). Большая часть трупов все-таки попала в морги, откуда потом они бесследно исчезли. Съемочная группа телепрограммы "ЭКС" (Экран криминальных сообщений) снимала в морге Боткинской больницы. Вот свидетельство оператора Николая Николаева: "Морг был переполнен. Трупы лежали вповалку на носилках: валетом, друг на друге. Было много трупов с совершенно обезображенными лицами, на которые были накинуты полотенца …Нам удалось снять, как подъехавший к моргу закрытый фургон, в котором могут и продукты и что угодно возить - в нем были какие-то деревянные ячейки, - стали подвозить трупы, упакованные в полиэтиленовые мешки". (Площадь Свободной России М., 1994. с. 165-166). Депутату А.Н. Грешневикову "под честное слово", что он не назовет фамилии, в том же морге Боткинской больницы рассказали, что "трупы из Дома Советов были; их вывозили в фургонах в полиэтиленовых мешках; сосчитать их было невозможно - слишком много". (ГрешневиковА.Н. Расстрелянный парламент. Рыбинск, 1995. с. 118). "Я был на опознании в морге Боткинской больницы, Склифа и других, - свидетельствует Ю.Е. Петухов, - и везде одна и та же скорбная картина - стеллажи расстрелянных молодых людей в 4-5 ярусов. Все морги, где я был, были переполнены. Я не считал погибших, но то, что я видел, говорит, что их было больше тысячи". (Площадь Свободной России М., 1994. с.87-88). По данным И. Иванова трупы в Доме Советов "были снесены чистильщиками в туалеты цокольного этажа 20 и 8 подъездов, окна которых выходят прямо во внутренние дворики,… к которым вплотную и подгонялись крытые грузовики - КАМАЗ и ЗИЛ". (Иванов И.Указ. соч. с. 15). Это подтверждается словами командира роты десантников капитана А. Емельянова: "В ночь с 4 на 5 октября трупы вывозили в несколько рейсов. Подъезжали КАМАЗ и крытый ЗИЛ". (Грешневиков А.Н. Указ. соч. с.265) На первых этажах со стороны 20-го подъезда некоторое время (несколько недель после штурма) были заколочены туалеты. (Иванов И. Указ. соч. с.15). Галина Михайловна рассказала, что ее муж, военнослужащий, вскоре после расстрела Белого Дома видел на железной дороге товарный состав. Причем начальные и последние вагоны состава были загружены тем, что обычно перевозится в товарняках. А четыре срединных вагона были заполнены трупами. Трупов было очень много, они лежали штабелями. Если верить показаниям анонимного шофера из подмосковного колхоза, приславшего свое свидетельство в газету "Литературная Россия" в начале 1994г., то первый вывоз трупов со стадиона происходил еще вечером 4 октября . 3 октября около 7 часов вечера в районе метро "Семеновская" этот человек вместе с машиной ЗИЛ-130 был задержан милицией. Ему сказали, что его машина "мобилизована на хозработы по городу". За руль сел милиционер, и машину перегнали сначала в район телецентр "Останкино", а затем к метро "Краснопресненская", поставили в переулке. "Таких машин с гражданскими номерами, - свидетельствует колхозник, - стояло с десяток, а то и более, под присмотром уже военных с автоматами… Утром около 9 часов 4 октября все наши машины перегнали в район к Дому Советов. Моя машина и две другие с ярославскими номерами очутились на улице Заморенова, недалеко от стадиона. Около 9 часов вечера в машину посадили 12 человек какого-то сброда с лопатами и ломами. Затем машина въехала на стадион, и около стены люди стали отбирать убитых. Их было много, и все молодые. В кузове при фонарях убитых обыскивали и раздевали… В кузов вошли еще военные, и на вопрос капитана, моего соседа по кабине: "Осмотрели, сколько?"- послышался ответ: "61". После того как машина вывезла трупы за город, состоялся второй рейс. "Как только мы в 1 час 30 мин. подъехали к "Белому Дому", вернее, к соседнему с ним дому с большой аркой, машину загнали во двор и в квадрате двора стали собирать мертвых людей. Большинство из них были до пояса раздеты, особенно в подъездах… Когда в кузове сказали, что подобрано 42 трупа (из них 6 детей, 13 женщин и 23 мужчины), машина тронулась по кольцевой дороге". Этому человеку повезло: после второго рейса он смог бежать. Трупы из здания Белого Дома частично были уничтожены в крематориях; часть трупов по данным правозащитной организации "Мемориал" "тайно захоронена на одном из военных полигонов в Подмосковье". (Иванов И. Анафема. СПб., 1995. с.453). (Сопоставим со свидетельством о товарных вагонах). Представитель "Мемориала" Евгений Юрченко в результате опроса рабочих и служащих Николо- Архангельского и Хованского крематориев выяснил, что в ночь с 5-го на 6-е, с 6-го на 7-е и с 7-го на 8-е октября туда прибывали машины, не принадлежавшие фирмам по ритуальным услугам, и доставляли трупы для кремации (иногда в пластиковых мешках, иногда в ящиках прямоугольного сечения). Кремация проводилась без обычного оформления документов. По репликам и в ходе расспросов тех, кто привозил трупы, рабочие смогли понять, что это были тела убитых в Белом Доме. На вопрос представителей "Мемориала", сколько же их было, рабочие давали разные ответы, от просто "много" до числа в 300-400 человек (в Николо-Архангельском крематории). Служащий Хованского крематория вел точную статистику: в ночь с 5-го на 6-е -58 трупов, в ночь с 7-го на 8-е -27, в ночь с 8-го на 9-е -9. (Площадь Свободной России. М., 1994. с.168). Определить общее число погибших в событиях сентября - октября 93г. на сегодняшний день не представляется возможным. Необходимо специальное расследование на высоком государственном уровне. Ещё в 1994г. "Новая ежедневная газета" сообщила о существовании специальной секретной справки для высших должностных лиц о жертвах 3-5 октября. В справке, подписанной Грачёвым и Ериным, указана цифра - 948 убитых. По другим источникам в этой же справке названа цифра - 1052. (Грешневиков А.Н. Указ. соч. с. 271.) "Мемориал" собрал данные о гибели 829 человек. (Иванов И. Анафема. СПб., 1995. с.452). Многие независимые исследователи сходятся на цифре в 1500 погибших. И, если не будет проведено серьёзное расследование событий сентября-октября 93г., то подавляющее большинство жертв так и останется забытыми. Когда еще не догорел Дом Советов, власть уже приступила к фальсификации числа погибших в октябрьской трагедии. Бывший следователь Генпрокуратуры Леонид Прошкин, работавший в 1993—1995 гг. в составе следственно оперативной группы по расследованию октябрьских событий, заявил о гибели 3—4 октября 1993 г. не менее 123 гражданских лиц и ранении не менее 348 человек. Он пояснил, что термин «не менее» употребил, потому что допускает «возможность некоторого увеличения числа потерпевших за счет не установленных погибших и раненых граждан». Причем в следственных документах, подчеркнул Прошкин, утверждения более категоричны. («Совершенно секретно». 1998. №10. С.7). Поздно вечером 4 октября 1993 г. в СМИ прошло информационное сообщение: «Европа надеется, что число жертв будет сведено к минимуму». Рекомендацию Запада в Кремле услышали. Рано утром 5 октября 1993 г. главе президентской администрации С.А. Филатову позвонил Б.Н. Ельцин. Между ними состоялся следующий разговор: — Сергей Александрович, к вашему сведению, за все дни мятежа погибло сто сорок шесть человек. — Хорошо, что вы сказали, Борис Николаевич, а то было такое ощущение, что погибли 700—1500 человек. Надо бы напечатать списки погибших. — Согласен, распорядитесь, пожалуйста. («Газета». 2003.№183. С. 3). В первые дни после штурма Дома Советов официальные лица, прежде всего медицинские работники, делали довольно странные и противоречивые заявления. Руководитель Главного медицинского управления Москвы (ГМУМ) А.Н. Соловьев на пресс конференции 5 октября сообщил, что «тела сторонников Руцкого и Хасбулатова», погибших при обороне Белого дома, останутся в здании бывшего парламента до окончания сотрудниками прокуратуры следственных действий. Вместе с тем, пояснил Соловьев, в других столкновениях 3—5 октября убито 108 человек. 6 октября зав. оперативным информационным отделом Центра экстренной медицинской помощи (ЦЭМП) Д.К. Некрасов заявил, что вывоз трупов из Белого дома еще не начат. Однако, по словам пресс секретаря ГМУМ И.Ф. Надеждина, представителям московского здравоохранения комендатурой Белого дома было заявлено, что внутри «этого объекта не обнаружено ни одного трупа». А зам. министра здравоохранения А. Москвичев заявил, что всего из Дома Советов будет вывезено около 50 трупов. Но прокурор Москвы Геннадий Пономарев, выйдя из Дома Советов, сказал, что количество убитых там исчисляется сотнями. Так сколько же погибших было в Белом доме и его окрестностях? На этот вопрос помогут ответить свидетельства участников событий. Первые жертвы 4 октября появились около парламента рано утром, когда символические баррикады защитников прорвали бэтээры, открыв огонь на поражение. Свидетельствует Галина Н.: «В 6 часов 45 минут утра четвертого октября нас подняли по тревоге. На улицу мы выбежали сонные и сразу попали под пулеметный огонь… Потом мы несколько часов лежали на земле, а в десяти метрах от нас били бэтээры… Нас было около трехсот человек. Мало кто остался в живых. А затем мы перебежали в четвертый подъезд… Я наулице видела, что тех, кто шевелился на земле, расстреливали». По словам Евгения О., на площади было много убитых из тех, кто пришел на баррикады или жил в палатках у здания Верховного Совета. Среди них были и молодые женщины. Одна лежала с лицом, ставшим сплошной кровавой раной. Расстрел шел и со стороны Дружинниковской улицы. Вспоминает народный депутат России А.М. Леонтьев: «По переулку напротив «Белого дома» стояли шесть бронетранспортеров, а между ними и «Белым домом» за колючей проволокой лежали казаки с Кубани — человек 100. Они не были вооружены. Были просто в форме казаков… К подъездам из сотни казаков добежали не более 5—6 человек, а остальные все полегли». Свидетельствует Ирина Савельева: «Много трупов было во внутреннем дворе, где стояли палатки. Это мы видели еще утром из окон фракции «Россия», которые выходили именно туда». Еще больше жертв оказалось при обстреле здания парламента. Депутат от Чувашии хирург Н.Г. Григорьев в 7 ч. 45 мин. утра 4 октября спустился на первый этаж в холл двадцатого подъезда. «Я обратил внимание, — вспоминает он, — на то, что на полу холла, а холл был самым большим в Доме Советов, лежали рядами более полусотни раненых, возможно и убитые, так как первые два с половиной ряда лежащих людей были накрыты с головой». Через несколько часов штурма погибших заметно прибавилось. «Я вышел из приемной третьего этажа и стал спускаться на первый, — свидетельствует человек из окружения А.В. Руцкого. — На первом этаже — жуткая картина. Сплошь на полу, вповалку — убитые…Там их наваляли горы. Женщины, старики, два убитых врача в белых халатах. И кровь на полу высотой в полстакана — ей ведь некуда стекать. В переходе от двадцатого к восьмому подъезду сложили больше двадцати убитых. Там же оставались около 30 раненых, из них 15 — тяжело. По свидетельству московского бизнесмена Андрея (имя изменено) только в их секторе находилось около ста убитых и тяжелораненых. Президент Ингушетии Руслан Аушев сообщил вечером 4 октября Станиславу Говорухину, что при нем из Белого дома вынесли 127 трупов, но много еще осталось в здании. О судьбе большей части раненых, оставленных в Белом доме, можно только догадываться. «Раненых почему то тащили с нижних этажей на верхние», — вспоминал человек из окружения А.В. Руцкого. Потом их могли просто добить. Тем более что расстрелы защитников Дома Советов, в том числе раненых, проходили вполне открыто весь день. Н.А. Брюзгина, помогавшая раненым в импровизированном «госпитале» на первом этаже в двадцатом подъезде, впоследствии рассказала О.А. Лебедеву, что, когда ворвавшиеся военные принялись вытаскивать раненых в коридор, оттуда стали доносится глухие звуки. Надежда Александровна, приоткрыв дверь туалета, увидела, что весь пол там был залит кровью. Там же горой лежали трупы только что застреленных людей. (см. воспоминания О.А. Лебедева на сайте 1993.sovnarkom.ru в разделе «Воспоминания»). По словам офицера защитника, перешедшего утром 4 октября вместе с другими людьми из бункера в подвал Белого дома, «молодых парней и девушек хватали и уводили за угол в одну из ниш», затем «оттуда слышались короткие автоматные очереди». Свидетельствует капитан 1 го ранга В.К. Кашинцев: «Примерно в 14 ч. 30 мин. к нам пробрался парень с третьего этажа, весь в крови, сквозь рыдания выдавил: «Там внизу вскрывают комнаты гранатами и всех расстреливают, уцелел, так как был без сознания, видно, приняли за мертвого». Люди, выходившие «сдаваться» днем 4 октября из двадцатого подъезда, стали свидетелями того, как штурмовики добивали раненых. Многие люди при начавшемся интенсивном обстреле поднимались на верхние этажи, «поскольку создавалось впечатление, что там безопаснее». Об этом, в частности, рассказали капитан 3 го ранга Сергей Мозговой и Иван Иванов (псевдоним офицера разведки). Но именно по верхним этажам велась стрельба из танков, что существенно сокращало шанс выжить для находившихся там людей. По официальным данным Министерства обороны, при штурме Белого дома израсходовано 12 танковых снарядов. Из них 10 осколочно фугасных и 2 подкалиберных. В боекомплекте находились еще 26 кумулятивных снарядов, до которых, как утверждали военные, дело не дошло. Осколочно фугасные снаряды обладают большой разрушительной силой. Радиус поражения осколками, несущими убойную силу, составляет 200 метров. Однако Д.А. Волкогонов в одном из выступлений на телевидении признал, что каждый из четырех танков выпустил по Белому дому по 7—8 снарядов. В беседе с главным редактором газеты «Завтра» А. Прохановым генерал майор Министерства обороны сообщил, что, по его данным, из танков выполнено 64 выстрела. Часть боеприпасов была объемного взрыва, что вызвало огромные разрушения и жертвы среди защитников парламента. Бывший сотрудник милиции, перешедший на сторону парламента, видел, как снарядами в кабинетах Дома Советов «буквально разрывало людей». Поэтому очень мало свидетельств тех, кто находился в здании парламента выше седьмого этажа. Немного свидетельств и тех, кто выходил вечером 4 октября со стороны стадиона «Красная Пресня». 6 октября в СМИ прошла информация, что, по предварительным подсчетам, в ходе «добровольной сдачи в плен» в течение заключительной фазы штурма Белого дома задержаны около 1200 человек, из которых около 600 находятся на стадионе «Красная Пресня». Люди из окрестных домов рассказывали, что из окон верхних этажей видели, как на стадионе расстреливали людей. Расстреливать начали в сумерки 4 октября, и «эта кровавая вакханалия продолжалась всю ночь». И еще видели, как в 5 часов утра 5 октября на стадионе расстреливали казаков. Необходимо привести рассказы непосредственных очевидцев расстрелов. Геннадий Портнов чуть сам не стал жертвой озверевших омоновцев. «Плененный, я шел в одной группе с двумя народными депутатами, — вспоминал он. — Их вырвали из толпы, а нас прикладами стали гнать к бетонному забору… На моих глазах людей ставили к стенке и с каким-то патологическим злорадством выпускали в людей, а потом в мертвые уже тела обойму за обоймой. У самой стены было скользко от крови». Геннадий спасся чудом. По свидетельству женщины, пролежавшей всю ночь под одной из частных машин, припаркованной напротив бассейна на территории стадиона, «убитых отволакивали к бассейну, метров за двадцать, и сбрасывали туда». Защитник Дома Советов О.А Лебедев на девятый день после штурма побывал на этом стадионе. Вот что он увидел: «В правом дальнем углу стадиона, где расположен небольшой бассейн без воды в это время года, стояли еще две домушки (видимо, раздевалки, похожие на бытовки строителей) со стенами, облицованными профилированным дюралевым листом. Все стены были густо заляпаны кровью и испещрены пулевыми отверстиями на уровне роста среднего человека». По некоторым данным, на стадионе каратели расстреляли до 160 человек. Причем до 2 часов ночи 5 октября расстреливали партиями, предварительно избив своих жертв. По сведениям бывшего депутата Верховного совета от Челябинской области А.С. Бароненко, на стадионе расстреляли около 300 человек, в том числе детей школьного возраста, женщин, врачей. Расстрелы, истязания людей проходили и во дворах близлежащих к Дому Советов домов. Людей, выведенных «Альфой» к вечеру 4 октября со стороны набережной, ожидала ловушка в подъездах и во дворе большого дома по переулку Глубокому. Особенно лютовали омоновцы в одном из подъездов этого дома. Вспоминает очевидец, чудом оставшийся в живых: «Меня вводят в парадное. Там свет, и на полу трупы, голые по пояс». Как установил Ю.П. Власов, всех, кто попал в первый подъезд после пыток, убили, женщин раздевали донага и насиловали всем скопом, а после пристреливали. 4 октября около Белого дома работали медицинские бригады врачей добровольцев. Бригада Юрия Холькина за 4 и 5 октября с близлежащих улиц собрала 50 трупов. Бригада Московской медицинской академии им. И.М. Сеченова, возглавляемая Андреем Шестаковым, отправила на грузовике с прицепом от Дома Советов еще 34 тела. По словам руководителя еще одной медбригады, работавшей у здания парламента, Дмитрия Щетинина, в общей сложности они принесли 60—70 трупов. Вместе с тем имеются свидетельства того, что трупы, собранные на улице, вывозились не только «скорой помощью» и усилиями добровольцев. Люди в штатском из спецслужб во второй половине дня 4 октября подбирали убитых на баррикадах и куда то увозили. Какие то люди в комбинезонах грузили трупы защитников, сложенные штабелями в парке им. Павлика Морозова. Однако немалая часть трупов, поступившая в московские морги, вскоре оттуда исчезла. Врач Спасательного Центра ММА им. И.М. Сеченова А.В. Дальнов, работавший во время штурма в здании парламента, через некоторое время после событий констатировал: «Заметаются следы по точному числу пострадавших. Засекречиваются все материалы с21.09.93 по 4.10.93, находящиеся в ЦЭМПе. Переписываются некоторые истории болезни раненых и умерших, изменяются даты поступления в морги и больницы. Часть пострадавших, по согласованию с руководством ГМУ, перевозится в морги других городов». Некоторых погибших отправили в спецморги ведомств, где их трудно было найти. Как сообщил корреспонденту «НЕГ» источник, пожелавший остаться неизвестным, список погибших у Дома Советов, находившихся в Лианозовском морге Москвы (одном из таких спецморгов) на начало марта 1994 г., занимал две страницы машинописного текста. Из морга Боткинской больницы значительную часть трупов вывезли в неизвестном направлении. По информации журналистов «МК», в течение двух недель после октябрьских событий на грузовиках с гражданскими номерами дважды из морга Боткинской больницы вывозились трупы «неизвестных лиц». Их вывозили в пластиковых мешках черного цвета. Но в самом здании бывшего парламента оставалось много трупов, которые не попали даже в морги. Врачи бригады Ю. Холькина свидетельствуют: «Мы прошли весь БД до 7 го(цокольного) этажа… Но выше 7 го военные нас уже не пускали, сославшись на то, что там все горит и можно попросту отравиться газами, хотя оттуда доносились выстрелы и крики». В 19 ч. 28 мин. 4 октября к Дому Советов направлены пожарные подразделения УПО ГУВД г. Москвы. Они начали тушить пожар, но были остановлены военными в 20 ч. 19 мин. Тушение пожара возобновилось только около трех часов ночи 5 октября. «Это не поддается описанию, — пересказывал позже журналистам то, что увидели пожарные на горящих этажах, руководитель Московской пожарной службы генерал майор Максимчук. — Если там кто то и был, от него ничего не осталось: горящие этажи превратились в крематорий». Куда же исчезли трупы? 6 октября зав. оперативным информационным отделом ЦЭМП Д.К. Некрасов заявил, что «возможно, только вечером Центру разрешат направить туда бригаду для эвакуации тел погибших». Но бригаду так и не направили, а «расчистку» Дома Советов от трупов производили воинские и милицейские подразделения. По утверждению Леонида Прошкина, следователей Генпрокуратуры допустили в здание только 6 октября. До этого, по его словам, там несколько дней хозяйничали внутренние войска и ленинградский ОМОН. По информации журналистов газеты «Аргументы и факты», солдаты и офицеры внутренних войск несколько дней собирали по зданию «обугленные и разорванные танковыми снарядами» останки почти 800 его защитников. В ночь на 5 октября к Дому Советов периодически подъезжали две грузовые машины. Капитан Андрей Емельянов рассказал, что трупы вывозили в несколько рейсов через гаражу набережной. Подъезжали КамАЗ и крытый ЗИЛ. По сообщению другого источника, примерно в 11 ч. вечера 4 октября трупы вывозились на трех машинах «УАЗ 452». Генерал майор А.Г. Баскаев, назначенный 4 октября комендантом Белого дома, признал, что он видел, как ночью с разных точек вывозили трупы, но сколько их было, не знает. Народный депутат России А.Н. Грешневиков выяснил у охраны Белого дома, что трупы вывозились в основном 5 октября. Увозили машинами. По данным сотрудника общества «Мемориал» Е.В. Юрченко, трупы вывозили на трех грузовиках военного типа. Но по информации журналистов «АиФ», тела убитых вывозили 8 специально выделенных для этой цели грузовиков. Однако, как сообщалось в «НГ», трупы из здания вечером 4 и утром 5 октября были доставлены в морг Института им. Н.В. Склифосовского. Из за отсутствия машин «тела перевозились на бортовых грузовиках», что, возможно, по мнению журналиста «НГ», и «послужило причиной слухов о тайном вывозе убитых специальной автоколонной». Вместе с тем ранее в печати прошла информация, что 9 октября из морга института им. Н.В. Склифосовского вывезли 201 труп. Останки погибших в Доме Советов вывозили еще несколько дней после 4 октября. Сотрудница аппарата Комитета по экологии Верховного Совета Евгения Петухова, обеспокоенная тем, что в Белом доме сгорит весь архив, добилась спецразрешения на прохождение в здание. Она вошла туда на третий день после штурма. Случайно, по словам Петуховой, охранник показал мешки, приготовленные к погрузке. Мешки стояли в вестибюле. Машины уже отвезли часть. Сверху в мешках были бумаги, а «глубже лежали органы человеческих тел». Не исключено, что часть тел вынесли через выход, ведущий из подвала двухэтажного здания, что рядом с Белым домом, в туннель метрополитена между станциями «Киевская» и «Краснопресненская», а потом погрузили в товарные вагоны и вывези за город. Об этом, например, писал в «НГ» офицер внутренних войск. Погибших могли вывозить не только на грузовиках и в товарных вагонах. По свидетельству отставного майора МВД П. Артеменко, три ночи — с пятого на шестое, с шестого на седьмое, с седьмого на восьмое октября — его дочь наблюдала в театральный бинокль за судами с широким остовом, стоявшими на Москве реке. В эти баржи и в теплоход из здания Дома Советов военные что то переносили в мешках и на широких полотнищах. Заслуживает внимание и информация С.Н. Бабурина: «…Я встретился с моим бывшим коллегой, и он мне сказал: «А ведь была ситуация, когда мы оказались по разные стороны баррикад». Я спрашиваю: «В каком смысле?» Отвечает: «В 93 году, служа во внутренних войсках, я участвовал в штурме Верховного Совета». И, помолчав, добавил, что после штурма ему было поручено контролировать загрузку барж телами погибших. Только во время его дежурства была загружена одна баржа. Другую готовились загружать. У меня нет оснований сомневаться в рассказе этого человека». Об отправке части трупов на баржах по Москве реке рассказала в середине октября 1993 г. газета «Ступени» (Москва). Через некоторое время газета закрылась. Но даже после того, как из Белого дома вывезли, казалось, все трупы, некоторое время спустя в здании находили еще тела погибших: 19 октября — в шахте одного из лифтов, неделей раньше — в коллекторе кондиционирования. Проблема уничтожения и сокрытия тел погибших властью была решена. После 4 октября состоялось совещание директоров похоронных учреждений, где от них потребовали жесткого подчинения приказам «сверху». В администрации Хованского кладбища в первые дни после трагедии корреспонденту ИТАР ТАСС сообщили, что все неопознанные жертвы будут скорее всего кремированы. Правозащитник Е.В. Юрченко в ходе расспросов работников трех крематориев Москвы и области установил, что в них сжигались трупы из Белого дома. В частности, опрашивая служащих крематориев Николо Архангельского и Хованского кладбищ, он выяснил, что там три ночи подряд,начиная с ночи пятого на шестое октября, сжигались «трупы в мешках». Нижняя оценка по двум крематориям, учитывая их мощность и внеплановый характер работы, составляла около 200 кремаций, высшая — около 500. Е.В. Юрченко пришлось прекратить расспросы, когда ему начали угрожать люди в штатском: «Вас мы не тронем, но ведь у вас дочка подрастает…» Независимое расследование провели и журналисты «НЕГ». Вот что им рассказали двое работников Хованского кладбища еще на первой неделе после расстрела Дома Советов: «Нашему директору сказали: «Надо произвести триста захоронений». На триста не согласился, да и не успели бы мы. Обгоревшие останки трупов привозили в целлофановых пакетах, крематорий работал три дня и три ночи. Братская могила? Да вон там она, в том углу нового участка. Сколько там захоронили, не знаем, все неопознанные». Спустя почти три недели земля на показанном участке заметно осела и была залита водой. На другом кладбище, расположенном в ближнем Подмосковье, подвыпивший бригадир могильщиков заявил корреспонденту газеты: «Да а, привозили тут сначала 60 человек, потом вроде еще… Некоторые до сих пор в морге крематория валяются». Не исключено, что в качестве крематория использовали топки одной из ТЭЦ. Об этом, в частности, сообщала газета «Ступени». Некоторые останки расстрелянных защитников парламента захоронены на военном полигоне в Подмосковье (в Климовске). По приказу из ГУВД Москвы столичные отделения милиции категорически отказывались принимать заявления и предоставлять какие либо сведения родственникам погибших из других регионов. Е.В. Юрченко рассказывал о том, как родственники погибших из других городов не могли получить сведений в отделениях милиции Москвы. Им предлагали подавать заявления по месту жительства. Даже у москвичей возникали серьезные проблемы с поиском своих родных и с подачей заявления о пропаже в милиции. Маме погибшего Сергея Новокаса в милиции говорили:«Что вы сюда ходите? Вот растает снег и тогда труп найдем». У родственников М.М. Челышева в милиции долго отказывались принимать заявление: «Это ваши проблемы, ищите сами».Его тело нашли и опознали только 19 ноября 1993 г. Многие родственники боялись обращаться в милицию. С.А. Бахтиярова в своей книге «Реквием» зафиксировала: «Слышала, близкие исчезнувших боятся подавать в розыск. Найдут и схватят!» Первое время считалось, что утром 4 октября у Дома Советов погиб иерей Виктор (Заика) из города Сумы. Но, слава Богу, отец Виктор с Украины остался жив. Через несколько месяцев он пришел в редакцию газеты «Завтра» и рассказал о себе. Все было бы хорошо… Но есть непосредственный свидетель расстрела священника у Белого дома. Вспоминает депутат Верховного совета А.М. Леонтьев: «Когда казаков начали расстреливать в упор, навстречу БТР выбежал священник отец Виктор с иконой в руках, подняв ее высоко над головой, и начал кричать: «Изверги! Изверги! Прекратите убийство!» Пытался остановить БТР, но крупнокалиберный пулемет прошил его насквозь, и он упал замертво». Свидетелем гибели какого священника стал А.М. Леонтьев? К сожалению, пока на этот вопрос нет ответа. Непросто ответить и на вопрос: сколько всего жизней унесла октябрьская бойня 1993 г.? Один военнослужащий слышал разговоры «некоторых военных о том, что в Белом доме было 415 трупов». Другой источник называл свыше 750 погибших. По сведениям А.С. Бароненко, в Доме Советов (не считая расстрелянных на стадионе и во дворах) погибли око ло 900 человек. По данным Е.Ю. Юрченко, на сентябрь 1994 г. общее число погибших (доказан факт исчезновения и найдены свидетели гибели) составляло 829 человек. Существует список погибших, в котором поименно названо 978 человек. Три различных источника (в Министерстве обороны, МБ, Совмине) сообщили корреспондентам «НЕГ» о справке, подготовленной только для высших должностных лиц России. В справке, подписанной тремя силовыми министрами, указывалось число погибших — 948 человек (по другим данным — 1052). По сообщению информаторов, сначала была лишь справка МБ, направленная В.С. Черномырдину. Затем последовало указание сделать сводный документ всех трех министерств.(НЕГ. 1993. №47. С.1). Эта информация была подтверждена и бывшим президентом СССР М.С. Горбачевым. «По моим сведениям, — говорил он в интервью «НЕГ», — одна западная телекомпания приобрела за определенную сумму справку, подготовленную для правительства, с указанием количества жертв. Но пока ее не обнародуют». Шевченко Валерий Анатольевич, историк http://zapravdu.ru/content/view/235/36/ - полностью здесь |
|