О власовщине Солженицына

Отщепенец, поставивший своё перо на службу самым чёрным силам империалистической реакции, полностью оторванный от советского народ и его славных дел, - таким уже давно стал А. Солженицын. Этот господин, лишь формально считающийся ещё советским гражданином, знает один «литературный приём»: порочить, не скрывая вражды, всё советское, революционный дух и труд советских людей.
«Архипелаг Гулаг» - наиболее циничное антисоветское произведение из всего, что написано Солженицыным.
Реакционная буржуазная пропаганда пытается представить новое сочинение А. Солженицына как «книжную бомбу», как наиболее «сенсационное произведение о Советском Союзе». Ему сделана небывалая реклама. Тот, кто заказывает музыку, конечно, знает, что делает. Солженицын не зря вновь выпущен на арену. Не зря курят фимиам Солженицыну ярые антикоммунисты, а старые нацисты и эсэсовцы не скрывают своей радости. Неспроста срывает Солженицын благодарные хлопки изменников и предателей Советской Родины, всех антисоветчиков, антикоммунистов. А предатели Родины особенно признательны ему за то, что он и их не забыл и сочинил в одной из глав, по сути дела, оду предательству и измене.
Можно было бы и не обращать особого внимания на солженицынскую антисоветскую фальшивку, за рубежом их немало уже прошло бесследно, ведь у лжи – короткая жизнь, если бы не одно обстоятельство: автор, в расчёте на доверчивого читателя, обращаясь к истории, вместо достоверных фактов преподносит ему лжеисторию и на сфальсифицированной основе возводит всё своё клеветническое сооружение. А у клеветника, как известно, своя логика – он не мучается над вопросами истины, главное для него – получше угодить тем, кому он служит.

Страницы главы, на которых мы остановимся, показательны не только для освещения Солженицыным темы предательства и измены, но и характерны для всего того, что написано в книге. Здесь особенно выпукло выражено кредо Солженицына. Воспевая Власова, власовцев и других изменников Советской Родины, Солженицын исходит из того, что в борьбе с Советской властью, социализмом всё оправдано. Потому-то он и поёт славу предателям, выступившим с оружием в руках против своего народа. Солженицына ничуть не смущает тот всем очевидный факт, что в смертельный для Родины час на войну с фашистским нашествием поднялась вся страна, что миллионы советских людей не щадя жизни боролись против оккупантов везде – на фронте и в тылу, в партизанских отрядах и соединениях, в подполье на занятой врагом земле. Его «герои», его «идеал» - это предатель Власов и власовцы, которых о прославляет за то, что они так ненавидели советские порядки, что пошли против собственного Отечества и могли бы, по Солженицыну, добиться успеха, если бы их гитлеровцы лучше организовали, больше им доверяли.
Удар направлен и в современность. Реабилитируя власовцев, Солженицын утверждает: оправдано любое предательство, какого бы масштаба оно ни было и кем бы ни было совершено. Так Солженицын пытается оправдать и собственное предательство.
Естественно, Солженицыну нужны «аргументы», подкрепляющие его «видение» истории и современности. Эти «аргументы» расходятся с общепринятым мнением, что Власов – клятвопреступник, что его имя, как и имя главаря норвежских фашистов Квислинга, - синоним подлой измены. По Солженицыну, Власов «давно и глубоко болел за Россию», а что он добровольно сдался в плен и стал служить Гитлеру, то это якобы потому, что он сам и 2-я ударная армия оказались в безвыходном положении.

Кто же такой А. А. Власов? Приведём факты. Сын зажиточного крестьянина из дер. Ломакино Нижегородской губернии, он намеревался стать священником, для чего поступил в духовную семинарию. Революция разрушила эти планы. Власов, призванный в Красную Армию, после гражданской войны решил стать профессиональным военным. Не выделяясь с большими способностями, он медленно восходил по ступенькам военной карьеры. В апреле 1942 года Власов, генерал-лейтенант, назначается на Волховский фронт командующим 2-й ударной армией. Окружение 2-й ударной армии и неудачные попытки разорвать вражеское кольцо, как свидетельствуют очевидцы, деморализовали Власова. В этой сложной обстановке в полной мере проявились ранее тщательно скрывавшиеся качества Власова – неустойчивость, трусость, которые и привели его к измене Родине.

Конечная судьба А. А. Власова известна: в 1946 году Власов и его ближайшие приспешники за измену Родине и активную шпионско-диверсионную деятельность в качестве агентов германской разведки против СССР были приговорены к смертной казни.
И в советской, и в иностранной литературе давно и неопровержимо утвердилось мнение о Власове, как приспособленце, шкурнике, карьеристе. Для литературного власовца Солженицына он – «выдающаяся, назаурядная личность».
Солженицын пишет, что ко времени, когда Власов сдался в плен, некоторые другие изменники «уже заявили о своём несогласии с политикой сталинского правительства. Но не хватало настоящей фигуры. Ею стал Власов». Так Солженицын тщится сделать из Власова политического вожака, «идейного» борца с Советской властью. Но такая «политическая оболочка» нужна была гитлеровцам и самому Власову лишь для прикрытия его предательства какой ни на есть «политической платформой», оправдывающей его прислужничество фашистам. На деле Власов был ординарной марионеткой Гитлера и гитлеровцев, их верноподданным холуем.
Солженицын утверждает, что Власова склонило к переходу на сторону гитлеровцев то, что он со своей армией был брошен советским высшим командованием на произвол судьбы.
Это неправда. Достаточно ознакомиться хотя бы с капитальным трудом «Битва за Ленинград», написанным на основе архивных документов коллективом авторов Военно-исторического отдела Генерального штаба (Воениздат, 1964) или мемуарами Маршала Советского К. А. Мерецкова, являвшегося тогда командующим войсками Волховского фронта («На службе народу». Политиздат, 1968), чтобы убедиться, насколько лживы и безответственны утверждения А. Солженицына. В этих книгах обстоятельно и объективно изложены обстановка, сложившаяся под Ленинградом весной и летом 1942 г., и причины того тяжёлого положения, в котором оказались войска 2-й ударной армии.
Как только выяснилось, что армия не может продолжать дальнейшее наступление на Любань, Власову было приказано выводить войска из окружения через имевшийся проход. Но Власов медлил, бездействовал, не принял меры по обеспечению флангов, не сумел организовать быстрый и скрытный отвод войск. Это позволило немецко-фашистским войскам перерезать коридор и замкнуть кольцо окружения.

Ставка Верховного Командования немедленно направила в район боевых действий маршала К. А. Мерецкова, назначенного командующим войсками Волховского фронта, и представителя Ставки А. М. Василевского, поручив им во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжёлого оружия и техники. Были приняты все возможные меры, чтобы спасти попавших в окружение. С 10 по 19 июня 1942 г. Непрерывно шли яростные бои, в которых участвовали крупные силы войск, артиллерия, танки 4-й, 59-й и 52-й армий. Удалось пробить узкую брешь в немецком капкане и спасти значительную часть окружённой 2-й ударной армии. Часть солдат и командиров присоединилась к партизанским отрядам (в том числе начальник связи армии генерал-майор Афанасьев).
И самого Власова не бросали на произвол судьбы. По приказу Ставки его настойчиво искали партизаны. В район, где он мог находиться, были сброшены специальные парашютные группы, снабжённые радиопередатчиками. Поиски Власова продолжались и после того, как гитлеровцы 16 июля 1942 года сообщили, что они взяли в плен крупного советского командира. 22 июля немцы перехватили радиограмму за подписью А. А. Жданова, направленную командиру партизанского отряда Сазанову: «Отвечайте на вопрос Ставки, что вы знаете о Власове. Жив ли он? Видели ли вы его? Что предприняли вы, чтобы найти его?.. Самолёт немедленно прилетит, как только вы его найдёте». О нём беспокоились, его искали. Только он больше ни о ком не беспокоился и искал способ, как спасти себя ценой измены.

Как стало известно из сообщений партизан и немецких трофейных документов, Власов 12 июля 1942 года в деревне Пятница спокойно ожидал немецких солдат и при их появлении со словами: «Не стреляйте, я – генерал Власов», перешёл на сторону гитлеровцев. В тот же день он был доставлен к командующему 18-й армией генералу Линдеману. Таковы факты.
Его гитлеровцы не пытали, не били, как это делали с другими. Он сам предложил свои услуги. Он клялся в верности Гитлеру: «Мы считаем своим долгом перед фюрером…», «я им рассказал о своём намерении начать борьбу против большевиков…»
Власов старался побыстрее и получше устроиться на службе у врага, которого он уже видел победителем, так как положение на фронте летом 1942 года было для Советской Армии очень тяжёлым. Фашистские войска вновь перешли в наступление. Они овладели Севастополем, двигались к Сталинграду и на Кавказ. И Власов становится на вытяжку перед немецкими офицерами в штабе 18-й армии в Сиверской, подобострастно позирует рядом с генералом Линдеманом во время допроса и даёт подробные показания.
Оказавшись позднее в Гатчине и выступая на банкете перед гитлеровскими офицерами, он заверял их, что надеется вскоре «в качестве хозяина принимать немецких офицеров в осаждённом Ленинграде». Советские люди, особенно ленинградцы, отмечающие в эти дни 30-летие со дня прорыва блокады Ленинграда, никогда не забудут чёрной измены Власова, как не простят они внутреннему эмигранту Солженицыну того, что он распинается перед гитлеровцами, методически обстреливавшими из тяжёлых орудий Ленинград.

Почему выбор Солженицына пал именно на Власова, а не на генерала Д. М. Карбышева, например? Ведь он также оказался в немецком плену. Но в отличие от Власова Д. М. Карбышев, профессор Военной академии имени М. В. Фрунзе, с негодованием отверг все предложения гитлеровцев перейти к ним на службу, предпочтя измене мученическую смерть в застенках Маутхаузена. Почему не привлёк внимание Солженицына генерал Г. И. Тхор, возглавивший в фашистском плену подпольные патриотические группы и замученный в гестапо? Или генерал М. Ф. Лукин, который с презрением отверг предложения Власова сотрудничать с врагом? Почему не интересуют Солженицына другие советские генералы, погибшие в фашистских концлагерях, но не ставшие на путь предательства? Почему, скажем, внимание Солженицына не привлёк мужественный образ командарма 33-й армии Западного фронта генерал-лейтенанта М. Г. Ефремова, который почти в то же время, весной 1942 г., с частью войск оказался в окружении под Вязьмой? Будучи тяжело ранен, он до последнего часа руководил боем и, не желая попадать в плен, покончил с собой. Советский народ чтит его как героя и патриота Родины. В Вязьме Михаилу Григорьевичу Ефремову воздвигнут величественный памятник.
Да потому, что именно предатели близки Солженицыну по духу и именно им он выдаёт индульгенции: «Но сверх дымящейся каши в призывах вербовщика был призрак свободы и настоящей жизни – куда бы ни звал он! В батальоны Власова. В казачьи полки Краснова. В трудовые батальоны – бетонировать будущий атлантический вал. В норвежские фиорды. В ливийские пески… Наконец, ещё – в деревенских полицаев, гоняться и ловить партизан… Куда б ни звал он, куда угодно…»
Он представляет власовцев-предателей героями и за то, что «бьются они круче всяких эсэсовцев», и приводит эпизоды, свидетельствующие якобы о стойкости изменников. В действительности гитлеровцы боялись посылать на советско-германский фронт подразделения, созданные из советских военнопленных, не полагаясь на их надёжность. История войны знает много фактов, когда такие подразделения целиком переходили к партизанам, на сторону Советской Армии.
Но Солженицын пишет не об этом. Все его симпатии на стороне матёрых предателей. Он проливает слёзы над обречённостью, безысходностью их судьбы.

Солженицын с видом знатока занимается исследованием того, что привело людей во власовские батальоны, в так называемую «РОА» - «Русскую освободительную армию»? «Только последняя крайность, только запредельное отчаяние, только неутолимая ненависть к советскому режиму». Солженицын и тут темнит, желаемое выдаёт за действительность.
Конечно, среди власовцев были отпетые мерзавцы, добровольно перешедшие на службу к врагу, были и антисоветски настроенные элементы, очень часто с уголовным прошлым, но было немало и просто обманутых нацистской пропагандой запуганных людей.
Рассуждения Солженицына об антисоветском «монолите» потребовались ему, чтобы убедить легковерного читателя в существовании некоей «оппозиции» Советской власти. В то же время сам Солженицын сетует: «Гитлер и его окружение, уже отовсюду отступая, уже накануне гибели, всё не могли преодолеть своего стойкого недоверия к отдельным русским формированиям, решить на целостные русские дивизии, на тень независимой, неподчинённой им России». Вот вам и «монолит»!

Какую же нужно питать ненависть к собственному народу, чтобы почти через тридцать лет после окончания жесточайшей из войн, выпавших на его долю, жалеть о том, что против СССР, хотя бы в финале, не были брошены полки предателей!
А какой злобный тон появляется у Солженицына, стоит ему заговорить о Советской Армии, о той армии, что защищала завоевания Октября, Советскую власть, что, жертвуя сотнями тысяч своих сынов, освобождала из фашистской неволи свою землю и страны Восточной и Центральной Европы.
Не оставил в покое Солженицын и наших союзников по антигитлеровской коалиции. Фашистский блок он, разумеется, не трогает. Претензий к нему ни за развязывание преступной войны, ни за огромные жертвы, которые понесло человечество, у Солженицына, конечно, нет. Нет претензий у него и к террористической фашистской диктатуре, устроившей кровавую бойню на временно оккупированных территориях. Тут он полностью согласен с нею. А вот союзников стоит упрекнуть в том, что они не попытались спасти, кого бы вы думали? Конечно, власовское отребье. «Вся надежда их только и была на союзников, - причитает Солженицын, - что они пригодятся союзникам и тогда осветится смыслом их долгое висение в немецкой петле».
Дальше больше. В «разительно – очевидной систематической близорукости и даже глупости» обвиняет Солженицын Рузвельта и Черчилля: «Как могли они, сползая от 41-го года к 45-му, не обеспечить никаких гарантий независимости Восточной Европы? Как могли они за смехотворную игрушку четырёхзонного Берлина (свою же будущую ахиллесову пяту) отдать обширные области Саксонии и Тюрингии?» И продолжает: «Говорят, что тем они платили за непременное участие Сталина в японской войне. Уже имея в руках атомную бомбу, платили Сталину… Разве не убожество политического расчёта?»
Да, убожество Солженицына тут проглядывает со всей очевидностью. Зачем гарантии независимости Восточной Европе? Зачем «платить», когда можно ахнуть атомной бомбой или хотя бы потрясти ею перед этим ненавистным Солженицыну Советским Союзом!
Пожалуй, достаточно. Предельно ясно, почем силы, злобстующие против Советского Союза, «славят» Солженицына. В том числе и пресловутая радиостанция «Свобода». Очень показательно, как литературное предательство смыкается с изменой своему народу, своей Отчизне. В числе руководящих сотрудников «Свободы» есть Л. Павловский, пользующийся псевдонимами Пылаев, Шамров. Павловский занимал пост начальника особого отдела в штабе преступника Власова. В одной упряжке нынче Солженицын и Павловский.

Чему служил, то и заслужил: презрение всех честных людей. На этом архипелаге презрения и пребывает ныне А. Солженицын.

Генерал-лейтенант П. Жилин, член-корреспондент Академии наук СССР.
«Известия», №24 (17562) от 28.1.1974 г.