| Дикий правозащитник |
[Jul. 15th, 2012|11:05 pm] |
Итак, долгожданное (ну, кому как, а мне долгожданное) продолжение некогда нашумевших в Сети "Буржуйских сказок". Кто не читал - рекомендуется сначала ознакомиться со Сказкой про Мальчиша-Плохиша и Почестью о том, как один бизнесмен двух пролетариев прокормил. Остальные могут сразу приобщаться к Традиционным ценностям вместе с учениками 5 А класса провинциальной элитной школы Адольфом Квасным, Иоанном Сивухой и их друзьями.
Велимир Долоев.
Дикий правозащитник
Уроки литературы в пятом А классе провинциальной элитной стали самым любимыми у учеников. Конечно! Каждый урок — новая интересная и поучительная сказка! Все старались не пропускать эти увлекательные занятия. Поэтому, отмечая отсутствующих, учитель сильно удивился, не найдя на своем месте Валерии Бляцкой, дочери либеральной журналистки.
- А где Лера, господа? - спросил он пятиклассников, - Неужели заболела?
- Нет, учитель, - ответил Генрих Скуратов, сын генерала ФСБ, - Эмигрировать они собираются. Представляете, подходит она к нам вчера и такая: «Мы с мамой считаем, что в этой стране порядочным людям делать нечего». В этой стране, представляете? Ну и пускай валят, наймиты госдеповские! Папа сказал, нам по фигу, мы их и там достанем!
- Порядочные люди здесь серьезный бизнес делают, - перебил Генриха Адольф Квасной, бритоголовый сынок владельца магазина, - А она, понимаешь - «Эта страна».
- Это очень грустно, господа, - сказал учитель, - И думаю, по этому поводу мы сегодня послушаем сказку о диком правозащитнике и несчастных полицейских.
Дети приготовились внимательно слушать.
- В некотором царстве, в некотором государстве жил-был правозащитник, и был тот правозащитник всем в своей стране кругом недоволен. Был он глупый, слушал «Эхо Москвы», имел собственную колонку на ej.ru и получал по восемьдесят долларов за каждое ругательное слово про законную власть.
Но не вытерпел он однажды, и взмолился богу пронзительно:
- Господи! Всем я от тебя доволен, что ни пошлешь: и последним айфоном с детектором рукопожатности, и последним фуршетом в честь юбилея «Эха Москвы» с лучшими людьми страны. Одно только сердцу моему непереносимо: больно распоясался в царстве нашем в последнее время мент. То он в лавку придет и бабам из пистоля в лицо пулять станет, то живого человека бутылью снизу до смерти истычет, то интеллигенту, профессору консерваторскому, обе руки поломает. Уж укороти ты мента по стране нашей, господи! Тяжко душе моей свободной слышать стоны народные!
Но бог знал, что правозащитник глупый, и мольбам его не внимал.
Видит правозащитник, что мент с каждым днем все лютее злодействует, и ужасается. Послушает он «Эхо Москвы» на предмет того, как порядочному гражданину в таком случае поступать, а там только и говорят: «Борись!».
И начал тогда правозащитник бороться, и весьма в этом деле преуспел. Чуть где полицейский перестарается, руку там или ногу подлому человечку открутит, или в голове дырку проделает, тут сразу же правозащитник рядом объявится, и ну полицейского травить, и давай его опричником да псом честить, и пошли статьи на ej.ru, и полетели запросы в прокуратуру, и зашевелился в своей берлоге лютый зверь Омбудсмен, и роем роятся кругом участков и острогов иностранные журналисты, и днем и ночью мука бедным полицейским. Днем и ночью травят их по радио да в интернете, и уж пошли среди простых холопей пересуды, что полицейский да какой-нибудь, стыдно сказать, душегуб беспачпортный — одного корня деревья да одного поля ягоды.
Тяжко было полицейским, что нижним чинам, что самым набольшим, но терпели они, потому как есть такое дело — служба государева, и исполнять ее, кроме них, более некому.
- Вот этом мужики были! - восхитился Паша Недоренненкампф, генеральский сынок — Не то что теперь у нас в армии: то с голоду подыхать начнут, то на государственном флаге повеситься норовят.
- Бога, значит, помнили, - авторитетно заявил Иоанн Сивуха, поповский сынок.
- Терпели, значит, защитники порядка сколько могли, но тут вышла незадача: поймали они как-то раз холопа аглицкого негоцианта Огнекамня. Хотели потрясти его на предмет всяких торговых тайн заморских гостей, чтобы и себе прибыток, и государству польза была. А человечишка тот возьми да и отдай богу душу прямо в остроге. И негоцианты аглицкие, нет чтобы выпить мировую да затереть то дело, затаили обиду на нашу родимую полицию и сопутствующие органы. И вот сорок царевичей заморских да сорок королевичей собрались да порешили: никаких делов с погубителями того человечишки не иметь, к себе их в свою заграницу не пускать, вина им в кабаке не продавать, и денег взаймы не отпускать. А правозащитник наш глупый знай себе радуется: наконец-то нашлась управа на ментов неверных! Скоро их, негодяев этаких, на площадях прилюдно, как свиней, смолить станут, об чем правозащитники в том царстве издавна мечтали.
Тут стало совсем невмоготу полицейским на свете жить, и взмолились они господу богу:
- Господи! Легче нам пропасть с женами и детьми малыми, чем так безвыездно и бесправно по жизни мучиться!
Услышал бог слезную молитву сиротскую, и не стало в том царстве полиции. Куда подевалась — никому неизвестно, только и есть, что ролик на ютубе, где видно, как в пыльном смерче, что двигался по степям прикаспийским в сторону Туркменистана, фуражки полицейские мелькают.
Вышел с утра правозащитник на балкон, огляделся вокруг — красота! Не мелькает нигде дубье каучуковое, не слыхать по стране окрика сурового, не воняет, как ни принюхивайся, вонючей отравой-черемухой. Живи и радуйся! Вспомнил правозащитник, что намечается новый фуршет в честь дня рожденья любимого «Эха Москвы», обрядился как положено, и пошел в галерею Церетели откушать вин заморских да послушать лучших людей страны.
Только безрадостно и тоскливо сделалось в той галерее. Не слышно ни смеха веселого, ни цоканья бокалов. Приуныли лучшие люди и ведут совсем другие разговоры.
- У Германа Львовича мужики, говорят, именье спалили и челядь разогнали. Сам в портках едва убежал. И некому за него, бедного, заступиться...
- А у Олега Владимировича мастеровые завод захватили, охрану выгнали и красный флаг над воротами повесили. Звал он полицию, да где ж ее теперь дозовешься?
- А ведь это я, господа, я полицию на Руси извел! - закричал радостно правозащитник, надеясь, что обратят на него внимание лучшие люди страны и похвалят за принципиальность. - Вы меня бороться научили, на путь истинный наставили, вот я свой гражданский долг и исполнил!
- Ох и глупый же вы, господин правозащитник! - сказали лучшие люди и вышвырнули правозащитника за дверь.
Вспомнил правозащитник, что есть у него в Неметчине друг самый что ни на есть лучший, борец за права тибетских и андских лам, коллега герр Шульц. Написал он тому Шульцу имейл: «Приезжай, герр ты мой сердечный, ко мне домой, ибо извел я в этой стране весь проклятый репрессивный аппарат, и можно теперь нам, лучшим людям, ходить по улицам спокойно и безбоязненно».
Послушался герр Шульц, приехал к нашему правозащитнику и фотоаппарат зеркальный привез, чтобы чудо такое — город без полицейских - запечатлеть и всем хвастаться. Ходили они весь день по городу, фотографировал, удивлялись, а под вечер забрели в темный переулок, и увидали мужичье темное, нечесаное. Пока щелкал их герр Шульц аппаратом своим заморским, мужики, семечкой сквозь зубы дырявые поплевывая, начали окружать наших героев. Вынули они нож финский и кастет самодельный, да начали грозиться:
- Ужо погодите, буржуи проклятые! Будет вам вспышка магниевая промеж глаз.
- Полицей! Полицей! - закричал, испугавшись, герр Шульц, борец за свободу тибетских и андских лам. Но забыл он, что извели на Святой Руси полицию злые правозащитники. Тогда закричал он по-тибетски, запустил фотоаппаратом зеркальным в мужичину с финским ножом и припустил по улице с криком о помощи. А за ним — и наш правозащитник.
Убежали он от смерти лютой, отдышались по фонарем, и сказал герр Шульц:
- Фи есть очшень глюпий, госпотин прафозашшитник. Я об этом написать в газет Бильд и и получить польшой гонорар. А вам имею сказать — ауфидерзейн! - и, поймав такси, поехал в направлении аэропорта.
Пришел правозащитник домой, включил компьютер поглядеть, что на Святой Руси творится, а там — мать честная! Год восемнадцатый, год тридцать седьмой и год одна тысяча семьсот девяносто третий друг друга теснят, в стране не помещаются. Страдают лучшие люди, торжествует быдло темное, уезжает цвет нации и уничтожается генофонд. Поразился тому правозащитник, и спросил тогда машину поисковую, всезнающую: как вернуть на место порядок и процветание? И ответила машина поисковая:
- В Свято-Оптовой пустыни, на далеком Севере, лежит в часовне рядом с иконами кованый сапог Святого Мученика Николая Ленского. Был тот святой при жизни жандармским ротмистром, оборонял имущество царя-батюшки и лучших людей от всякого быдла, и погиб геройской смертью за Веру, Царя и Отечество. С давних пор в тугую годину идут к тому сапогу православные попросить порядка и обороны от разбойников. Кто его, сапог, поцелует — тому будет святая защита и небесное покровительство.
Долго ли, коротко и ли, но явился в Свято-Оптовую пустынь паломником раскаявшийся правозащитник. Семь пар кроссовок по дороге стоптал, семь пар джинсов до дыр протер, одичал и почти человечьей речью говорить разучился. Видел он в пути всякие страсти: патрули красные, недра национализированные, соборы, в склады превращенные, и двадцать тыщ километров дорог без единого рекламного баннера. А однажды ночью встретилась ему святая и непорочная дева Приватизация. Была та дева раздета, простоволоса, расхристана, и до дыр пересмотрена. Только и успела сказать правозащитнику «Спаси!» - и бухнулась замертво.
И вот стоит наш правозащитник перед святым сапогом, бьет земные поклоны, молится и лобызает бесценную реликвию.
- Святый отче Николае! - говорит он. - Верни на Святую Русь порядок и процветание! Водвори взбунтовавшееся быдло на подобающее ему место! Верни лучшим людям нажитое непосильным трудом! Спаси пречистую и непорочную деву Приватизацию от лап разбойников!
Но сурово глядел с иконы святой мученик, холоден и шершав был начищенный сапог, и смута по-прежнему царила в стране. Три дня истово молился правозащитник — все без толку. И лишь на третий день он взвыл, обратившись к богу, святому лику и кованому сапогу:
- Господи! Нет сил моих более терпеть беззаконие! Верни на землю нашу полицию!
И тут словно из под земли раздался зычный крик:
- Лежать всем, суки! Башку снесу! Хорьки, б..! Граждане, эта демонстрация не санкционирована!
И понеслись по Святой Руси защитников порядка великие тыщи. И водворили они бунтующее быдло в остроги да на каторгу. И снова стал слышен по всей стране малиновый колокольный перезвон да глухой стук каучукового дубья, снова запахло ладаном и черемухой, снова стали причащать население двумя способами: в церкви кагором через уста, а в остроге шампанским через гузно.
Обрадовался наш правозащитник, выскочил навстречу отряду полицейскому с обьятьями распростертыми, но получил в живот сапожищем, в морду — кулачищем, и был отправлен в участок, где его долго били об стену глупой головой, пока не вышибли вместе с глупостью и последние остатки рассудка. Он и доныне жив — ходит под себя кровью, харкает желчью, говорит языком нечеловечьим, но не печалится от того вовсе, а напротив, постоянно улыбается. Еще бы — с тех пор как вернулась полиция на Святую Русь, лучше прежнего жить на ней стало!
|
|
|
![[info]](http://lj.rossia.org/img/imported-profile.gif){kind=small}
![[info]](http://lj.rossia.org/img/userinfo-lj.gif)