Я не знаю ни одного врача, профессиональный путь которого был бы ровным, как шоссе и усыпан розами, как ковровая дорожка новобрачных. Многие коллеги изначально предпринимают титанические усилия для преодоления трудностей, неудач, ошибок и опасностей, подстерегающих их в процессе становления грамотным и квалифицированным специалистом. Но не все выдерживают такой напряжённый темп: кто-то останавливается на полдороге и в дальнейшем довольствуется малым, другой - бросает всё и сходит с дистанции в другую стезю, третий, вообще, заканчивает свой жизненный путь, сорвавшись в бездонную пропасть судьбы. Причин такого краха может быть несколько, но я хочу поведать Вам об одной, но самой хитрой, коварной и подлой...
После окончания института я некоторое время пребывал «на дальних рубежах», а затем работал полостным хирургом в глухой татарской деревне на границе трёх автономных республик. Обстоятельства сложились таким образом, что я трудился в поликлинике, принимая до семидесяти человек в день, и стационаре на тридцать коек, а было нас всего два хирурга. Всё правильно - на полторы ставки двенадцатичасовой рабочий день - с восьми утра до восьми вечера. Но проблема заключалась в том, что почти каждую ночь мне приходилось оперировать неотложных больных и эту работу главный врач категорически отказывался оплачивать. Кроме того, администрация не обеспечила меня, согласно договору, жильём и мне приходилось квартировать в физиотерапевтическом отделении прямо в больнице, что после неотложных ночей приводило к определённым недоразумениям уже с больными, приходящими на процедуры. Прибавьте сюда посещение общего туалета, пользование одним рукомойником и питание в столовой вместе с пациентами. Так возник конфликт. В поисках правды я поехал в столицу и попал на приём к главному специалисту по оперативным вмешательствам Минздрава.
Главный хирург республики, доктор медицинских наук, был «старым мудрым евреем», но, несмотря на свою чрезвычайную занятость, уделил мне достаточно времени, чтобы внимательно выслушать и вникнуть в ситуацию. Параллельно он задавал мне вопросы, которые, казалось бы, не имели прямого отношения к делу, а затем, извинившись, пару раз куда-то позвонил. Наконец, выговорившись, я умолк, а мой собеседник смотрел на меня умными, чуть навыкате глазами, через толстые стёкла очков и улыбался. В растерянности я тоже попытался улыбнуться, потом извинился и встал, чтобы выйти из кабинета. То, что дальше произнёс главный хирург республики, подбросило меня от радости на полметра в воздух. А сказал он следующее: «Едешь обратно в свой колхоз «Рассвет», деревню «Тьма», пишешь заявление «по собственному желанию», забираешь документы, возвращаешься обратно в столицу и поступаешь в клиническую ординатуру на кафедру факультетской хирургии мединститута. Все вопросы я согласовал. Удачи». Рукопожатие было искренним и крепким.
После окончания клинической ординатуры по абдоминальной хирургии, я, как перспективный сотрудник, склонный к научной работе, был оставлен на кафедре с пятилетним испытательным сроком и условием, что к его концу я представлю и защищу кандидатскую диссертацию. Это было маленьким трамплином для бывшего сельского врача в большую хирургическую жизнь. Передо мной открывались просторы, о которых я не мог и мечтать, а моё богатое воображение рисовало картины одну краше другой. Правильно говорят: мечтать не вредно. Правда, тут возникла одна проблема, которая настоятельно требовала скорейшего разрешения. Дело в том, что к тому времени у меня была семья и маленкий ребёнок, а моя скромная ассистентская зарплата в сто двадцать пять рублей не удовлетворяла растущим запросам маленькой ячейки общества. В результате недолгих раздумий, я на полставки устроился врачом на «Скорую помощь». Полставки - это восемь ночей в месяц - с семи вечера до семи утра, а к восьми ты уже должен был быть на кафедре. Так прошло несколько лет...
Я успешно защитил в Москве, в институте Склифосовского, кандидатскую диссертацию и «перешёл» на полную ставку ассистента кафедры хирургии с планами о докторской, но поскольку новая кооперативная квартира требовала регулярных и ощутимых инвестиций, продолжал трудиться на «Скорой». В одно из дежурств мы попали в страшную аварию и меня, в мозговой коме, уже другая бригада, доставила по неотложке в наш ведущий НИИ травматологии и ортопедии, где мне пришлось пробыть два месяца. Друзья нейрохирурги, конечно, сделали всё, что смогли и далее более того: асимметрия головы и лица после ЗЧМТ практически были незаметны, швы наложены дефицитной, по тем временам, атравматикой и не выделялись, прокапали по полной. Хотели уже эксплоративную трепанацию делать, но я пришёл в себя прямо на операционном столе. По правде говоря, после стационара остались боли. Дикие, невыносимые боли со стороны полученной травмы. Ощущение такое, словно в голову, точнее в её половину, заливают расплавленный свинец. Прямо как у Понтия Пилата. Я горстями глотал анальгетики и спазмолитики, литрами пил медицинский глицерин, вводил внутривенно гипертонические растворы – бесполезно. Приступы гемикрании были настолько сильными, что я, будучи не в состоянии даже ходить, просто лежал на диване лицом к стене, и слёзы непроизвольно текли из моих глаз.
В один из дней, доведённый до отчаяния, я подумал, что хуже не будет, если выпить сто грамм водки. Выпил. Свершилось чудо. Боль утихла. И ещё сто грамм – за дегидратационную терапию. Ай да доктор, «ай да сукин сын!». Через месяц моей суточной нормой была бутылка водки, ещё через один – уже две, потом - почти три… На больничном я пробыл шесть месяцев. Дело дошло до того, что я не то, что до поликлиники для продления больничного - из дома выйти не мог. А ведь надо было закрывать листок нетрудоспособности и выходить на работу! Так я потом и жил – после работы сто грамм, потом ещё сто и ещё… И раз в месяц, в полтора – недельный-полуторанедельный запой, после которого я задним числом оформлял больничный и, как ни в чём не бывало, шёл на работу. Повод для регулярного употребления алкоголя усугублял ещё и тот факт, что мне стали известны достоверные сведения об изменах моей жены, о которых я, откровенно говоря, вообще не хочу вспоминать.
Тоже иногда употребляете? «Тогда мы идём к вам!». Но вам ещё до меня, по-видимому, далеко, так как не знаете, что медицинский спирт лучше не разбавлять водой в соотношении один к двум, а делать пропорцию два к трём для получения сорокаградусного пойла, причём разбавлять следует не сам спирт водой, а наоборот, воду спиртом, для нивелирования изотермической реакции. И ещё вы пока не знаете, что такое полуторанедельный запой, когда потом выходишь на улицу и спрашиваешь у шарахающихся от тебя прохожих – какие сегодня день, число и час? И в обоссаном виде в подъезде, где живёте, не валялись. И про «чёрную пяточку» с «белым медведем», небось, не слыхали. И белый, как молоко, "Тройной" одеколон пополам с водой ещё не употребляли. И, чтобы подняться с утра, не выпивали бутылку водки из горлышка. Это я вам, как непьющий двадцать с лишним лет хронический алкоголик говорю, но, вместе с тем, прошу меня «понять и простить», если вдруг кого-то смертельно обидел.
Но одно я никогда не забывал - свои обязанности по отношению к дому и так называемой «семье», хотя последняя давно уже развалилась и носила сугубо условное название. После пьянки я стирал и гладил испачканное постельное и нательное бельё, мыл полы в квартире, выносил мусор, ходил в магазин за продуктами. Питался я в «Чебуречной» на местном рынке, недалеко от станции «Скорой помощи», а дома кушал магазинные полуфабрикаты, которые сам и готовил. После нескольких попыток жены меня отравить, я жил в отдельной комнате, запирающейся на замок и никогда не ел из общего котла. Наверное, кому-нибудь это покажется смешным, нереальным или выдуманным. Но всё это было, поскольку другим членам моей тогдашней «семьи» было на всё наплевать, в том числе, на дом и на меня. Они жили сами по себе, своей жизнью, как в общежитии, их не волновали мои трудности и ежемесячные выплаты за кооперативную квартиру, а интересовали только финансовые вопросы в виде бесконечных требований денег.
Моё пьянство было страшным горем для родителей. Я помню как плакала мама и как переживал эту трагедию отец. Они практически не общались с моей тогдашней женой, считая её не только главной причиной моих «гулянок», но и крушения всей моей карьеры. Казань не зря называют большой деревней, а уж в медицинской среде, где мы все «обитали» - все и всё друг про друга знали. Знали и сотрудники института, и кафедры, и даже студенты сдержанно улыбались, приходя к нам на цикл и услышав мою фамилию: « ... А это тот самый, у которого жена...». Отец несколько раз безуспешно пытался отвезти меня в наркодиспансер, но я по дороге просто сбегал из общественного транспорта и направлялся в ближайшую рюмочную...
Я до сих пор не могу понять, что со мной такое случилось, что я сам, добровольно направил свои стопы в больницу; скорее всего, надоело всё - гулянки жены, регулярные запои, городские сплетни. К тому времени я уже был «не последним человеком» в медицинских кругах и в каждом стационаре у меня были «свои люди». Были они и в наркодиспансере. Не знаю как сейчас, а тогда одним из отделений заведовал Юлий Германович Шапитько – врач от Бога, профессионал высочайшей квалификации и замечательный человек. Он долго и вежливо слушал мою ахинею об алкогольном «хобби», трудной жизни, жене-проститутке, просьбах дать какие-нибудь таблетки от этой заразы и пр. Наконец, терпение его лопнуло.
- Короче, Склифосовский, - сказал он мне, - ложись в наш стационар и я помогу тебе забыть про эту болезнь.
- Я? В стационар? Вместе с этими алкашами? – обиделся я.
- А ты и есть алкаш, – безапелляционно заявил заведующий.
Этот «старый мудрый еврей», этот гениальный Врач, этот настоящий Человек сделал так, что я, через двадцать четыре дня пребывания в этом лечебном заведении, НАВСЕГДА забыл вкус любого алкоголя и его «носителей» - кефира, кваса, виноградного и яблочного сока, кумыса и др., а не только пива, вина и водки и другой отравы. На сегодняшний день и не пью двадцать четыре года, девять месяцев и один день, и больше никакая сила не заставит меня взять в рот хотя бы каплю этого дерьма. Я знаю, что эта гнида-болезнь будет терпеливо сидеть в моей «подкорке» до гробовой доски и ждать, ждать, ждать... Но не дождётся никогда! Некоторые до сих пор считают меня алкашом и, когда речь заходит обо мне, говорят: « ...А-а-а этот флакон...» и не верят, что я уже давно «завязал». Обидно, конечно, но я не золотой червонец, чтобы всем нравиться.
...На войне, как на войне - без потерь не обойтись. Прежняя семья распалась. С кафедры пришлось уйти. Докторская накрылась медным тазом. Ушли в мир иной по этой же причине многие мои друзья - очень толковые, умные и грамотные врачи. У многих из них остались семьи, жёны, дети... Они могли жить, если бы не некоторые наши обычаи, традиции и недельные праздники; геноцидная алкогольная политика государства, отягощённая наследственность многих россиян и пр.
...После того, как я по болезни ушёл со «Скорой", я долгое время подрабатывал по трудовому соглашению с тем самым наркодиспансером и вернул к трезвой жизни сотни людей. Как я их понимал! Мы были с ними как напарники, как товарищи по несчастью, как братья. До сих пор некоторые из них присылают мне открытки к праздникам и ставят за меня свечки в церкви.
...Но я победил не только эту тварь, я одержал главную победу над самим собой. Древние греки были не правы - в любую реку можно войти дважды. Сейчас у меня другая семья - любящая и преданная жёнушка, прекрасный сунуля - ученик пятого класса. В нашем доме нет и никогда не будет ни капли алкоголя. Когда к нам приходят гости - мы им предлагаем чай, а когда они просят «что-нибудь покрепче» - мы им предлагаем крепкий чай. Чего и Вам от всей души желаю. Берегите себя и своих близких.
https://mirvracha.ru/forum/category/993