к дате
Похоже, этот текст в Сети не был выложен до сих пор.


Мария Мамиконян. ОКТЯБРЬСКИЙ РУБЕЖ

"Завтра", № 39(95), 1995 г.

События октября 1993 года разворачивались как бы в двух измерениях: духовно-смысловом и собственно политическом. И первое было, пожалуй, намного существеннее.

В чем же оно состояло? Власть бросила вызов обществу, и оно ответило. На очевидное беззаконие - указ № 1400 - среагировала определенная часть народа. Как ее назвать? В самом общем виде - "советский человек", точнее, то, что от него осталось к 1993 году.

Благодаря героизму павших в октябре 1993 года советский народ как цивилизационный, геокультурный субъект не ушел с исторической арены покорным "совком". Хотя в предыдущие годы для этого было сделано все.

Считалось (и внушалось), что свобода и "совок", право и "совок" несовместимы. Однако в 1993-м на защиту свободы и права вышел именно простой советский человек, опровергнув миф о себе и этим поступком вынеся моральный приговор тем своим обвинителям, которые не могли поставить нравственный императив выше весьма прагматических интересов, осознание угрозы которым сделало вполне эластичными их совесть и убеждения.

Честь советского человека была спасена людьми, пролившими кровь в те горькие дни. Таков фундаментальный духовно-смысловой позитив той, начавшейся в октябре 1993 года и длящейся поныне исторической трагедии, участниками и свидетелями которой мы все являлись и являемся.

Но одновременно с этим октябрьские события нанесли и огромный духовный же урон. Произошла своего рода контринициация, в ходе которой обществу показали, что можно:

- можно глумливо опоясать Верховный Совет "колючкой";

- можно чинить расправы на улицах;

- можно без предупреждения открывать огонь по безоружным пикетчикам;

- можно проводить публичную показательную казнь (да еще и похваливать: какое CNN молодец - дало поприсутствовать!).

Можно, наконец, позволить себе своеобразную элитную рокировку, обменяв амнистию вождям на "замыливание" парламентского рзбирательства происшедшего, демонстрируя пренебрежение к гибели нескольких сотен рядовых участников событий, оказавшихся за счет такой "рокировки" в высшем смысле тем, что Сартр называл "мертвыми без погребения".

И вот тут-то духовно-смысловое измерение октября начинает напрямую воздействовать на "собственно политическое", корежа и подминая его под себя, заявляя о вторичности политики как таковой. Потому что самым главным результатом "контринициации" стал если не полный, то весьма существенный исход из политики ее высокого духовного содержания, низведение политики до уровня технологий приобретения каких-то (зачастую крайне сомнительных) акций на пустопорожнем рынке имиджей, рейтингов и т.п. От рассуждений, оправдывает ли великая цель страшные средства, в которых сохранялось что-то от величия той эпохи, общество как-то мгновенно скатилось к пониманию того, что в новых условиях любая мелкая "надоба" власть имущих позволяет применять какие угодно средства.

Говорят, что историю делает народ. Рядом с тем поистине историческим (не последним ли?) всплеском народного самосознания послеоктябрьская "политика" политиков как-то разом утеряла напряженность гражданского звучания, перешла в разряд игры и народом воспринимается именно в этом своем качестве. "Это все их политические игры", - вот наиболее распространенное, на бытовом уровне всем нам хорошо известное. Общественная бесплодность, ставшая столь плодоносной для отдельных персон "политики", безошибочно ощущается народом, который в силу этого все более дистанцируется от политического процесса.

Два конкурирующих процесса: неприятие обществом власти и неприятие "всего политического" - еще скажутся на предстоящих осенних и летних выборах.

Есть еще один зловеще-трагифарсовый эффект октябрьских событий, все сильнее заявляющий о себе по мере приближения к выборам летним. В фокусе общественного внимания усилиями наших весьма непросто организованных СМИ (прежде всего ТВ) все четче прорисовывается один-единственный образ - "Бориса Кровавого". Не снижая стоящей за этим правды, хотелось бы напомнить и о знаменитом ночном телевизионном выступлении Григория Явлинского, фактически положившего начало кровавой бойне своими словами, что сын его не может спать спокойно, пока не будет раздавлен "Белый дом", и о роли Черномырдина, в тех кровавых событиях задействовавшего весь свой организаторский талант "нового старого русского", и о Волкогонове с Кобецом, которые, по авторитетному свидетельству "Московского комсомольца", были истинными стратегами подавления в отличие от "уклонявшегося Грачева", и о других ныне оппозиционных генералах-политиках.

Почему так смещают картинку в сознании граждан? Да потому, что выморочная политика, действуя как зловредный вирус на здоровый организм, окончательно запутала своими "разменами" и "рокировками" тех, кто имел ценности и идеалы, фактически лишив их большей части государственнического "иммунитета". А для антигосударственных сил этот "вирус" безвреден - они-то ничем не пожертвовали, отказавшись от духовно-нравственного осмысления октябрьских событий. Ибо у них и не было такового, а было и остается только желание разрушить страну. Теперь начался процесс беспрепятственной "упаковки" экзистенциально значимых событий жизни страны, подобных 3-4 октября, в политические обоймы, цель которого совершенно прозрачна: вчерашние палачи и науськиватели желают, собрав со священной крови политический предвыборный дивиденд, прорваться к власти под масками "оппозиционерства", а после этого удвоить усилия, направленные к обрушению того минимума российской государственности, который еще имеется.



Все очень хорошо, кроме последнего абзаца. Ставить смысловое измерение (о котором автором же сказано, что оно существеннее собственно политического), в контекст исключительно борьбы "за государство" - сильно некорректно. Если есть советская "культурно-цивилизационная" субъектность всемирно-исторического значения - она выше государства - даже и советского, а тем более несоветского российского. А исключительно в рамках антитезы "прогосударственные - антигосударственные силы" противостояние 93-го будет выглядеть как раз двусмысленно: оппозиция, хотя и выступала тогда по большей части с государственническими лозунгами, именно способностей, необходимых для государственного строительства, убедительно не продемонстрировала - там была идейная каша и организационный бардак (и, помня о высоких смыслах, не следует такие прозаические практические аспекты забывать), в то время как ельциноиды не только успешно изобразили из себя "силу государственного порядка", но и после победы постепенно реально стали консолидировать (свое говенненькое, с бонапартистским режимом) государство. Отсюда, собственно, и теперешняя линия группировки, к которой автор принадлежит: прогрессирующая утрата внутренней самостоятельности и критичности в путиномедведопатриотической обойме.


P.S. Относительно либеральчегов и их социальной базы 90-х все, в принципе, ясно: странным было бы предполагать, что силовики, реально обеспечившие победу ельцинской стороне, предоставят нашей Габриэли де Бонивэ возможность блажить, сколько она хочет, - с учетом того, что в нынешнем российском случае никакой личной привязанности между этой Габриэлью (окуджавой-который-наслаждался и проч.) и представителями Св. Сапога не было изначально, они друг другу чужие.

P.P.S. Для левых (в строгом понимании, не либеральном и не зюгановском) - в контексте того, о чем речь выше, проблему можно сформулировать как соотношение "левого" и "советского". Кажется, часто не понимают, что это вещи разные, но сочетаемые. Пытаются их однозначно связать или противопоставить - то и другое неправильно. Формулы решения не нашли ни тогда, ни сейчас; но конкретный достойный выбор в той ситуации был, и некоторые его сделали.