МОЯ ОБОРОНА 7
Вот еще одна история из той веселой весны.
Попытки коммунистов хоть как-то отвечать на развлекательном фронте, не ограничились, ясное дело, одним "Прорывом". Было, например, дикое мероприятие, на котором мне довелось присутствовать; здоровенный зал наполненный какой-то пенсией, перед которой расплескивают синеву Голубые Береты и гундосит, внезапно примкнувший к сторонникам Зюганова и похожий на поросенка, ласковомайский Разин ("настоящий коммунист", гоготала наша компания). Кто-то пустил слух, что должен подъехать Летов, что добавляло идиотизма, но, конечно, никакого Летова не было и в помине. А жаль, в такой компании это был бы апофеоз авангарда, идеальный хуй через плечо всем, а в первую очередь - эстету Лимонову.

Вообще отсутствие Летова напрягало многих. Мне, погруженному на тот момент в написание песен Сопротивления было как-то фиолетово, а вот Бедро и Кролик однажды приперлись с предложением.
- В общем, мы тут подумали... - начал Кролик.
- Да. И решили... - продолжил Женька.
- Чего подумали? Чего решили? (я уже предполагал про выпивку)
- Ну в общем, ты должен заменить Егора.
- ..... и каким же это образом??
- Ну, вести, направлять.
- Кого направлять?
- Ну, всех. Нас вот. Типа знамени.
- Типа, блядь, чего?
[Вот такая хуерга творилась у некоторых в головах. Впрочем Кролик, например, являлся автором так называемой "Инструкции по Экстремизму", самопальной брошюры, заполненной от начала и до конца чудовищным гоном.]

Наступила осень, поствыборная депрессия комкала ряды. Я вернулся в Загорск, где мы с Родионом Борисовичем и Талоновым принялись воплощать свежий материал Сопротивления. Чередой неслись алкогольные репетиции, трансформировался состав, расширялись просторы и навыки звукозаписи. Кроме того, мы начали, посредством появившейся у меня случайно крохотной машины системы 386, изобретать самиздат. Так на свет появился первый номер журнала ХУЙ.

Про это издание следует рассказать подробнее.
Задумывавшийся как полноценный журнал, со всеми атрибутами в виде ксероксной полиграфии, вместо этого он получился первым, наверное, применительно рок-музыки и молодежных движений, резонансным журналом виртуальной контркультуры: присоединившийся к нашей _бредкалекии_ посредством Наташки "Рэмбо" Макеевой, Саша Щуров, адепт киберсатанизма и просто забавный человек, выложил его на подвластный Вадику Гущину rema.ru.
Концепция издания менялась вместе с нами: если в первом номере лейтмотивом было "русский рок - говно, а сибирский панк - нет", во втором "все - говно, а сибирский панк - ещё нет", то в третьем было уже просто, "все - говно".
Превосходный в своей наивности, ХУЙ являлся лакмусовой бумагой, прицельно выявляющей степень идиотизма читателя. Можно было показать любому оппоненту любой же материал и наблюдать, как поначалу довольно хохочущая жертва бледнела, зеленела и разражалась матюгами, когда речь доходила до какой-нибудь его личной картонной святыни, будь то Кино, Нирвана или металл различной степени тяжести. Доставалось всем: новым русским хиппи, гробоманам, панкам-западникам, фанатам Кинчева, любителям мотоциклизма ("...ну какой же разъёба-металлист не мечтает стать байкером?"), рейверам и поклонникам альтернативной музыки.
Интернет-издание имело гостевую книгу, ставшую источником нашей регулярной потехи. К девяносто девятому году там уже накопилось более десяти тысяч записей, большинство из которых было из серии "ебало вам набить за Цоя", "Курт святой а вы говно" или просто - набором непечатных междометий. Тем самым мы достигли уровня дискуссий вКонтакта задолго до того, как Дуров похитит его идею у Цукерберга

Всю зиму и весну девяносто седьмого мы шлялись, изобретали и пили. В том числе и в двух, расположенных друг от друга в десяти минутах ходьбы, общагах. В первой, Кинотехникума, проживали гитарист Сопротивления Бат и басист Аняткин, а во второй, принадлежавшей тому самому покинутому мной техникуму Игрушки, моя будущая гражданская жена, Таня. Выглядевшая как стопроцентная хиппи, любительница сибирского панка, она являлась конкретнейшим примером того, что сейчас любят называть взаимоисключающими параграфами. Её ненависть к буржуазии, как мне теперь кажется, базировалась только на отсутствии материального достатка. Туго быть даже условным Гаврошем, когда ты Гаврош по факту рождения, а уж куда сложнее _стать_ Гаврошем. Американские хиппи проворачивали такое, нашим же это удавалось крайне редко, а сейчас - подавно.
Познакомились мы следующим образом. Человечек Гованик, посещавший локацию Сопротивления невзирая на частые наши пиздюли, как-то раз сказал: "хочешь, я тебя с Планкой познакомлю? Хиппуха, тут учится на художника. Только я ее сначала выебу." Но не успел: Таня угодила в больницу с травмой колена и о том, что в нашей ЦРБ лежит девка-хиппи, мне сообщил совершенно другой человек. Я не мог, ясное дело, проигнорировать попавшего в беду соратника по движению, которым и оказалась та самая Планка. Позже, узнав о том диалоге, в процессе расправы она нанесет Гованику травму шейного лимфоузла.
Про Гованика стоит рассказать отдельно. Обладающий незаурядной азиатской внешностью этот юноша, с какого-то перепугу втемяшивший в свою школьную башку, что он, де, хиппи, принялся нам досаждать. Олицетворяя собой все качества наших "хуёвых" оппонентов, он пер, как танк. Идеально к нему подходила строчка Высоцкого; "ты их в дверь, они - в окно". Так и он, невзирая на побои, все лез и лез в тусовку Сопротивления. Вместе с таким мазохизмом его главной чертой была чудовищная скаредность. Однажды Талонов, чтобы измерить степень этого качества, прикрутил данного фраера куском кабеля к стулу, ибо тот не желал делиться черно-желтой фенькой со свастиками. Фраер, извивающийся наподобие змия при виде невключенного в сеть паяльника ЭПСН, отказывался отдавать её до последнего (то есть, до того, пока нам это не надоело). В полном соответствии с постулатом, жадность закономерно губила его: со своими наркомахинациями и любовью к нелегальным средствам самозащиты (когда б они ему помогли хоть раз) Гованик систематически присаживался на тюрьму. Справедливости ради, была и от него некая польза; например, он желал вожделеть Светку Липатову, а вместо этого познакомил нас с ее братом, Максом. И с некачественной овцы могут порой выйти валенки.

Каким-то весенним днем в общажную Танину комнату постучал первокурсник Лис, который как раз в ту пору, наивно последовав нашему с Родионом Борисовичем шуточному совету, в одночасье мимикрировал из алисомана в гробопанка. Он притащил два новых альбома Обороны и кассеты с Солнцеворотом и Невыносимой Легкостью Бытия были немедленно конфискованы.
С первыми же звуками на лицах присутствующих появилось то, что лучше всего отражает слово "охуение". Из динамиков неслось нечто, напоминающее "перегруженный пылесос", как это было потом охарактеризовано во втором номере нашего издания. Вдобавок, Летов почему-то пел хором. Попривыкнув за пару композиций к этому странному эффекту, мы прокрутили обе кассеты несколько раз подряд. Явно проступала попытка синтеза Обороны восьмидесятых с психоделическими тенденциями Ста Лет, но вот техническое воплощение этого синтеза было, мягко сказать, странным. Назвать Летова плохим звукорежиссером было никак нельзя, даже железобетонный скрежет какого-нибудь Армагеддон-попса был безукоризненно выверен, а уж Прыг-Скок так просто - сделан очень хорошо. "Чушь какая-то", делились мы впечатлениями, "на бобины наложениями нормально писал, а тут какая-то пластмасса невразумительная. Сам же похвалялся про новый многоканальник... А на хрен он ему нужен?"

Уже сильно позже стало мне понятно, откуда взялась такая разница в старом и новом звучании. При технике многократного наложения с одного магнитофона воспроизводится подкладка, а на второй она записывается с уже подмешанными дополнительными инструментами и так до достижения необходимого количества партий. Естественно, что шумы, присущие любой, даже очень качественной пленке, при таком способе звукозаписи многократно суммируются, что особенно заметно на высоких и низких частотах. Чтобы этого избежать, приходится прибегать к постоянной эквализации, заваливая низы и верхи у исходной болванки. Насколько я понимаю, во многом именно благодаря этой технологии был достигнут тот самый звук ГрОб-рекордз, просто Егор своевременно довел ее до необходимого громобойного остервенения.
Как только появилась возможность получить "чистый" звуковой тракт, надобность в подобных манипуляцих отпала, в результате и получился тот самый пресловутый пылесос.
Существует такая ошибка (особенно часто случавшаяся раньше, при резком переходе от кустарных аналоговых технологий к цифровым): когда пишешь один инструмент, то кажется, что тем богаче его звук, чем шире занимаемая им полоса. Когда же инструментов у тебя десяток и все они размазаны подобным образом по всему частотному диапазону, то результатом будет неминуемая каша. Незадачливый Фил Спектор в смятении отключает все каналы, кроме одного: "ну ведь заебись же!", но по мере подключения остальных дорожек все это иллюзорное великолепие закономерно глушит друг-друга. "Это брат наука, Марксизм..."

Тем не менее, подавляющее большинство новых песен были хорошими, а некоторые так и вовсе - превосходными, тем более что это были первые записи ГО после трехлетнего молчания, так что канали и пылесос, и хоры. Чтобы дополнить картинку, приведу фрагмент музыкального обозрения из ХУЙ #2.

"Может и не Мясная Избушка, и не Прыг-Скок, но – Пой, Революция! Посвящается всем воевавшим и воюющим за славное дело Отечества, кажется так написано на одной из кассет. Ну не знаю, за какое дело кто борется, для кого оно славное, и какое уж тут, в жопу, отечество, но это уж каждому видней. Жаль, конечно, что уходит космополитизм, но, видимо к старости к родной земле тянет. К Пизде – Отчизне. В этом плане – Летов классический диссидент, ведь диссидентство духа – самое суровое, неминучее и раскидистое. Тоска по Родине не среди небоскребов Нью-Йорка, не среди цветущих акаций Парижа, но тоска по утраченной, здесь и сейчас. Весь вопрос в том, что подразумевать под этой самой пресловутой Родиной. Шестидесятые, коммунизм, березки, «докторскую» по два шестьдесят, могилу прадеда на деревенском погосте... Jedem das seine."