Поход Василия Уса
"....мнение об утеснении казачьих прав перед выступлением С. Разина в некоторой степени ошибочно. Н.А.Мининков, например, приводит в подтверждение тезиса о нарушении Москвой прав казаков перед 1667 г. такой пример. С 1666 г., пишет исследователь, появилось требование властей к Войску Донскому - не препятствовать переписи беглых, поселившихся по р. Хопер. Правительство настаивало, продолжает Н.А.Мининков, чтобы казаки беглых крестьян «в старые наши великого государя дворцовые села, где хто (жил. - Н.М.) наперед сего, отдавать велели безо всякого ослушанья. И впредь к вам в казацкие юрты <...> дворцовых сел беглых крестьян принимать и селитца не велеть». «Пока это категорическое распоряжение относилось только к крестьянам из шацких дворцовых сел, но оно означало покушение на право приема казаками беглых», - заключает Н.А.Мининков. Речь здесь идет, однако, несколько о другом.
Дело заключалось в следующем: 16 мая 1666 г. в Посольский приказ из Разрядного поступила «память», в которой говорилось, что государь указал воеводе Тамбова И. Акинфову отправить «на Ворону реку и около каз[ачьих город]ков во все места для переписи шацких дворцовых крестьян». Воевода в свою очередь писал из Там¬бова в Москву, что «которые дворцовые беглые крестьяне живут и селят[ца] по реке Хопру около казачьих городков в ближнех местех, и тех де беглецов переписывать он Иван (Акинфов. - О. К.) не смеет, потому что по Хопру в казачьих городках живут донские казаки, и те де донские казаки без (государевой. -О. К.) грамоты тех беглецов переписывать не дадут».
В результате к И. Акинфову была отправлена государева грамота из Посольского приказа, адресованная, как и обычно, Войску Донскому. В ней сообщалось о государевом указе стольнику И. Акинфову
послать из Тамбова «на Хопер и [Во]рону реки около ваших казачьих юр[тов] во все места, в которых местех селят[ца иа]ших великого государя шацких дворцовых сел беглые [крестьяне], и живут, и строятца на житье» переписывать их. Далее говорилось, что как к казакам придет эта государева грамота, «а ис Танбова стольник и воевода Иван Акинфов для тех беглых шацких дворцовых сел крестьян, которые, бегая, живут [и строятца] по Хопру и по Вороне около <...> казачьих юртов» кого-то пришлет, и казаки бы этих беглых крестьян «переписывать и в <...> дворцовые села, где хто [жил] наперед сего, отдавать велели со... безо всякого ослушанья». И впредь бы к себе («в казацкие свои юрты») таких же дворцовых сел беглых крестьян казакам бы не принимать и селиться им не давать.
На наш взгляд, из данных цитат совершенно отчетливо следует, что речь идет не о беглых, живущих в казачьих городках (т. е. собственно казаках и казачьем пополнении), а о крестьянах, селившихся невдалеке («около») казачьих юртов. Упоминается также р. Ворона, которая в казачьи юрты не входила (это был район тамбовских откупных вотчин). Таким образом, казакам здесь запрещают лишь покровительство выходцам из России - крестьянам, которые, безусловно, собирались тут пахать землю и не платить налоги государству, опираясь на казачью вооруженную силу и защиту. Никакого наступления на казачьи права тут, думается, нет.
Особой была ситуация с выходом отряда атамана Василия Уса к Туле, на которой следует остановиться отдельно. Предводитель отряда Василий Родионов (Усов, Ус) упоминается в документах за 1655/56 и 1664 гг. в качестве атамана донских казаков, выходивших в эти годы на службу в полки с целью участия в составе русских войск в войнах с Польшей и Швецией — данные факты уже приводились нами выше. В 1666 г. с Дона на службу в полки этот атаман вывел около 500 (по другим сведениям - 700) конных и пеших казаков из верхних донских городков; 10 июня отряд подошел к Воронежу. Отсюда казаки отправили станицу в Москву (6 человек) с просьбой принять их на службу и спустя неделю сами отправились далее к Москве. Дойдя до р. Упы близ Тулы, отряд встретился со своими посланцами, приехавшими из Москвы и сообщившими, что казакам
«велено итти назад на Дон». Это произошло примерно в первых числа июля, а уже 9 июля в Москву прибыла казачья станица (13 человек) во главе с самим В.Усом «бити челом великому государю о ево государеве жалованье, чем бы им (казакам. - О. К.) назад на Дон в свои казачьи городки доехать», поскольку они «бедны и нужны (т. е. пребывают в нужде. — О. Ц;)».
Между тем того же 9 июля 1666 г. тульскому воеводе И. Ивашкину от стольников, стряпчих, московских дворян и жильцов - тульских, соловских и дедиловских помещиков была подана челобитная с жалобой на донских казаков. В челобитной, в частности, сообщалось, что казаки отряда В. Уса, «идучи з Дону <...> прибрали к себе воров» В бежавших от помещиков «людей их и крестьян <...> и иных всяких чинов людей», которые приезжают к ним в деревни и «розаряют всяким разареньем, и животину отнимают и насилования чинят». Да они же, говорилось в челобитной, похваляются «и впредь на них всяким дурном и над домами их разореньем», в результате чего остальные люди и крестьяне дворян от них бегут, видя «воровское самовольство». В итоге, как доносил в Москву воевода И.Ивашкин, «многая <...> дворянские жены и дети» направились в Тулу «от их казацкого страху и розоренья».
Произошло, по-видимому, следующее. Вынужденная остановка казачьего войска дала возможность присоединившимся к казакам людям, используя свой уход в казачество, возвращаться для бесчинств в прежние места жительства, грабя и подговаривая к побегу остальных; такие же действия исходили и от людей, незадолго до этого бежавших на Дон. Именно подобные обстоятельства, думается, и составили сущность конфликта. В то же время ротмистр К. Корсак, ездивший в начале июля 1666 г. из Белгорода через Дедилов в Тулу, показывал позднее во время расспроса, что об «убойстве и грабеже (которые исходили. - О. К.) от донских казаков» он
ничего не слыхал, «только де слышал, что на Дедилове в клетях почали было красть, и воевода де дедиловской <...> вышод (к казакам. - О. К.), почал говорить о том их грабеже, и казаки де сказали, что то своровали новопристалые казаки». Сообщал ротмистр также о присоединении к казакам многих драгун и солдат Белгородского полка, которые шли в тот момент во главе с начальными людьми от Воронежа. «Да и то де он слышал, - продолжал К. Корсак во время расспроса, - что казаки, идучи дорогою з Дону к Туле, съесное имали, а грабежем ничего иново не брали и убойства не чинили». Тем не менее дворяне и дети боярские из поместий близ Тулы съезжались тогда в этот город «з женами и з детьми», «опасаючись от казаков всякого дурна», - свидетельствовал ротмистр.
Таким образом, слухи о казачьих грабежах были, по-видимому, несколько преувеличены. Однако в Москве, вероятно, решили проучить казаков, тем более что на этот раз дело коснулось интересов верхушки дворянства - дворян московских чинов, и готовили настоящую расправу над казаками войска В.Уса, двинув против него войска.
Согласно наказу полковому воеводе кн. Ю.Н.Барятинскому от 14 июля, последнему было указано изъять у казаков беглых, которые присоединились к казакам по дороге, и, кроме того, казаков, которые бежали на Дон с 1659/60 г., а ныне вместе с первыми «уезды розаряли, и грабеж, и носильства всякие чинили». Награбленное имущество следовало тоже изъять и вернуть хозяевам, а старых донских казаков отправить через Воронеж на Дон. При этом из Москвы с кн. Ю.Н.Борятинским были направлены к Туле 1000 солдат во главе с полковником М. Кравковым, указывалось также при необходимости собрать в Тулу служилых людей из окрестных городов.
Казакам же требовалось объявить, что они «пришли в Тульской уезд без указу, самовольством» и, принимая к себе беглецов, чинят «всяких чинов людям» Тульского, Дедиловского и Соловского уездов «грабеж, и насильство, и разоренье многое»; было велено потребовать от них вернуть все «пограбленное», выдать нынешних беглецов, а кроме того - казаков, бежавших на Дон 6, или 5, 4, 3, или же (в крайнем случае, смотря по ситуации) 2 года назад. Все это, как
требовалось сказать, делалось в наказание за то, что эти недавние казаки вышли с Дона без государева указа, призывали присоединяться к себе других и «чинили разорение». «А наперед сего (ранее. - О. К.) таких людей, - следовало сообщить далее казакам В. Уса, - у вас (казаков. - О. К.) не имывано для того, что они (недавние беглые. - О. К.) приходили <...> с вами вместе смирно, служилых людей, и боярских холопей, и крестьян к себе не подговаривали, и в уездех нигде грабежу, и насильства, и разоренья никакова никому не чинили».
Кн. Ю.Н.Барятинскому упомянутых людей следовало у казаков взять, «разобрать и переписать всех», а затем вернуть в прежнее социальное положение, причем двух «пущих заводчиков» из боярских холопов и крестьян требовалось повесить, замешанных в преступлениях против помещиков также казнить смертью, прочих бить кнутом. В случае отказа казаков выполнить данные условия кн. Ю.Н.Боря тинскому следовало «чинить над ними промысел» (т. е. вести военные действия) и в случае сопротивления разослать всех попавших в плен, предварительно бив кнутом, по прежним местам жительства.
Таким образом, над казаками В. Уса нависала угроза «разбора», т. е. самого страшного для казачества действия, которое могло исходить от русской власти, - а именно, ликвидации особого положения казаков (пусть и применительно лишь к отдельной группе их). Следует подчеркнуть, что, как уже было показано, и самовольные выходы на службу, и прием беглых, и грабежи (правда, быть может, меньшие по размаху) происходили и ранее. Однако государство до данного момента терпело эти выходки, хотя конфликт, по-видимому, подспудно назревал.
Теперь, наконец, решили отплатить казакам. Последние, однако, не стали дожидаться предъявления себе всех этих требований (которые
для них, по-видимому, остались неизвестны) и, узнав о выступлении против себя «ратных людей», спешно ушли на Дон. В то же время казаки, вероятно, очень хорошо представляли, что означает высылка против них войск, и, безусловно, ожидали по отношению к себе чего-то подобного тому, что замышляли в Москве. Таким образом, в событиях под Тулой июля 1666 г. видим очередное (после событий Смуты и времени 1630-1631 гг.) столкновение между казачеством и государством, свершившееся, впрочем, внезапно, по стечению обстоятельств. Какого-либо запланированного, целенаправленного наступления на права вольных степных казаков видеть здесь, думается, не следует - конфликт произошел на фоне довольно мирных до того отношений Москвы и Дона. Однако данный прецедент все же вы¬звал, по-видимому, возмущение на Дону и в немалой степени накалил настроения здесь, что в конечном счете вылилось в масштабный «воровской» поход на Волгу С. Разина в 1667 г. По-иному, на наш взгляд, трудно объяснить то крайнее ожесточение, с которым разинцы выступали уже в этом году против «начальных людей» и русской администрации на Волге - грозный ответ даже на относительно небольшое и отчасти случайное наступление государства на казачьи особые права не заставил себя долго ждать"

Из книги
О.Ю.Куц.Донское казачество