Пётр и женщины(из Нартова)
"Его величество хаживал в Саардаме после работы с товарищами в один винный погреб завтракать сельди, сыр, масло, пить виноградное вино и пиво, где у хозяина находилась в прислугах одна молодая, рослая и пригожая девка. А как государь был охотник до женщин, то и была она предметом его забавы. Чрез частное свидание познакомилась она с ним, и когда государь там ни бывал, встречала и провожала его приятно. В воскресный день поутру случилось ему зайти туда одному. Хозяин и прочие были тогда в церкви. Он не хотел пропустить удобного времени, которого было довольно для того, что предики и служба продолжалась часа три. Сел, завел с нею полюбовный разговор, приказал налить себе бокал вина, который, принимая одною рукою, а другою обняв ее, говорил: "Здравствуй, красавица, я тебя люблю!" Выпив, поцеловал ее, потом поподчивал тем же вином ее, вынул из кармана кошелек, полный червонцев, отсчитал десять червонцев и подарил девке на ленты. Девка, приняв подарок, смотрела не него пристально и продолжала речь свою к нему так: "Я вижу, ты, Питер, богат, а не простой человек!" - "Я прислан сюда от московского царя учиться корабельному мастерству", - отвечал он. - "Неправда! Я слышала, здесь говорят, что ты царь". - "Нет, милая девушка, цари не плотничают и так не работают, как я: я от утра до вечера все на работе". - "Это не мешает, сказывают, что ты учишься для того, чтоб после учить свой народ". - "Ложь, душа, не верь!" Между тем прижимал он ее к себе крепче, а она продолжала любопытствовать и убеждала, чтоб он сказал ей истину. Государь, желая скорее беседу кончить, говорил: "Любовь не разбирает чинов. Так ведай, я - московский дворянин". - "Тем хуже и неприличнее для меня, - отвечала она. - вольного народа свободная девка не может любить дворянина, я сердца своего ему не отдам".

При сем слове хотел было он ее поцеловать, но она, не допустив, пошла от него прочь. Государь, видя, что иначе разделаться с нею не можно, как сказать яснее, удержал и спросил ее:

"А саардамского корабельщика и русского царя полюбила бы ты?" На сие улыбнувшись, весело вдруг сказала: "Это, Питер, дело другое. Ему сердца не откажу и любить буду". - "Так люби же во мне и того и другого, только не сказывай никому, буде впредь видеться со мною хочешь", - что она ему и обещала. Потом он дал ей пятьдесят червонцев и пошел с удовольствием домой. После сего, во все пребывание свое в Саардаме, когда надобно было, имел ее в своей квартире и при отъезде на приданое пожаловал ей триста талеров. Картина сего любовного приключения нарисована была масляными красками в Голландии, на которой представлен его величество с тою девкою весьма похожим. Сию картину привез государь с собою и в память поставил оную в Петергофском дворце, которую и поныне там видеть можно.

Царь Петр Алексеевич во младых летах, в 1698 году, будучи в Лондоне, познакомился чрез Меншикова, который неотлучно при нем в путешествии находился и в роскоши и в сладострастии утопал, с одною комедианткою, по прозванию Кросс, которую во время пребывания своего в Англии иногда для любовныя забавы имел, но никогда, однако ж, сердца своего никакой женщине в оковы не предавал, для того, чтоб чрез то не повредить успехам, которых монарх ожидал от упражнений, в пользу отечества своего воспринятых. Любовь его не была нежная и сильная страсть, но единственное только побуждение натуры. А как при отъезде своем с Меншиковым послал к сей комедиантке пятьсот гиней, то Кросс, будучи сим подарком недовольна, на скупость российского царя жаловалась и просила его, чтоб он государю о сем пересказал. Меншиков просьбу ея исполнил, донес его величеству, но в ответ получил следующую резолюцию: "Ты, Меншиков, думаешь, что и я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила своим передом". На сие Меншиков отвечал: "Какова работа, такова и плата".

При всех трудах и заботах государственных государь иногда любил побеседовать и с красавицею, только не более получаса. Правда, любил его величество женский пол, однако ж страстью ни к какой женщине не прилеплялся и утушал любовный пламень скоро, говоря: "Солдату утопать в роскоши не надлежит. Забывать службу ради женщин непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели быть пленником на войне. У неприятеля скорая может быть свобода, а у женщины и оковы долговременны". Он употреблял ту, которая ему встретилась и нравилась, но всегда с согласия ея и без принуждения. Впрочем, имел такие молодецкие ухватки и так приятно умел обходиться с женским полом, что редкая отказать ему бы могла. Видали мы сие не токмо дома, но и в чужих государствах, а особливо в Польше, когда он на такую охоту с Августом езжал.


Петр Великий имел частое в Варшаве свидание с одною умною и доброю старостиною, которая будучи в родстве с первыми посольскими магнатами, ведала политическую связь и разные дела королевства, а особливо кардинала и примаса Радзиевского интриги и к королю шведскому наклонность, и государю по дружеской привязанности многое открывала. Старостина, зная, что его величество жаловал иногда быть в беседе с польскими красавицами, пригласила к себе несколько госпож, жен польских вельмож, и сего знаменитого гостя вечерним столом при огромной музыке угощала. А как разговор нечаянно зашел о Карле XII, предпринявшем вступить с войсками чрез Польшу в украинские земли, и одна из них, противной стороны Августа и, следовательно, и Петра Велико го, быв по любовным интригам с королем в ссоре, под видом учтивой шутки на счет обоих монархов нечто остро сказала, то государь, оборотясь к ней, говорил: "Вы шутите, сударыня, за столом при всех, так позвольте мне после ужина пошутить с вами наедине". Сия экивочная речь в такое привела ее смятение, что после не могла уже ничего промолвить. Но государь умел так сию загадку переворотить, смягчить и обласкать сию госпожу, что в самом деле с нею был наедине и после имел ее своею приятельницею.

Нечаянно случилось его величеству увидеть одну девушку приятного и красивого лица, нарвскую уроженку, лет двадцати, которая жила во дворце у надзирательницы царского белья и должность белошвейки отправляла. А как она при красоте одарена была умом, то государь, познакомясь с нею, нередко ее у себя имел. Сколь скрытно сие ни делалось, однако каким-то образом проведала о сем императрица. Сего ради, желая отличить от прочих сию фаворитку, вдруг взяла ее к себе вверх и определила ее своею камер-юнферою да и наряжала ее лучше прочих. Его величество о таком происшествии ничего нe знал, ибо вскоре после такой перемены случилось ему зайти в комнаты своей супруги, где нечаянно и увидел свою знакомку. Такая незапная встреча удивила монарха и внутренно была неприятна. Он не смотрел на нее и оборотился прочь. Государыня, приметя сие, старалась его развеселить и с видом благоприятным доносила ему так: "Хотя эта девушка вашему величеству и незнакома и я не имела прежде времени ее вам представить, однако, находя ее для себя надобною, приняла в камер-юнферы.Я думаю, государь, вы выбор мой милостиво примете и не похулите. Я около себя дурных держать не люблю, а она и хороша, и умна".
Государю представление такое было совестно, ибо императрица сие с такою нежностию, ласкою и повиновением делала, что он не сказал на сие ни слова, улыбнувшись, вышел вон (понеже он такую тонкость вмиг понял) и после сию девушку никогда к себе не зывал, да и вскоре после того выдал ее за чиновного и богатого лифляндского дворянина, чтоб тем доказать супруге своей, что камер-юнфера ея не есть его такая любовница, к которой бы он горячо был привязан"