Лытдыбр предновогодний
Обычно я звоню, когда прохожу арку, ведущую из двора на бульвар. Смотря по тому, зачем я приезжал, я звоню сестре или жене. И той, и другой я говорю, что все в порядке, но сестра понимает, что все в порядке с мамой, а жена - что со мной.

Еще, когда я звоню жене, я спрашиваю, не надо ли нам чего - у нашего метро имеется круглосуточный магазин, название которого я не могу запомнить и который я называю так, как называется постное масло. Оно (название) тоже на "М" и похоже не то на цветок, не то на женское имя.

Если я не устал, я еду домой, доходя минут за пять до ближайшего метро, а если устал - либо иду пешком до другого, дальнего, которое в двух шагах от ГУМа (а там, бывает, решаю пройти Александровским садом до совсем беспересадочного варианта), либо захожу в один из баров, пропустить кружечку и прочитать бесплатную газету.

Здешние перекрестки и прилегающие переулки, как и во времена моей молодости, когда его называли бермудский треугольник, по-прежнему полны мест, где можно выпить пива. Названия улиц и некоторых переулков поменялись, поменялись и пивные места. Мне видится в этом причинно-следственная связь - но она длинная, и я не буду про нее говорить, ограничусь констатацией: были "Железные ворота" - стало "Темное и светлое", был "подвал на Старосадском у Черной березы" - стал "Пилснер" на углу. Названия - дело важное, но настолько же изменилась и суть. Больше нет этих жутких автоматов, кафельных стен, очереди за пустыми кружками и курящих в рукав завсегдатаев, стоящих вокруг круглых столиков (мокрая столешница из фальшивого мрамора, металлические ножки, газета с рыбой, куски хлеба, иногда - тарелка с пельменями, но в последние годы обходились без этаких излишеств).

Среди множества новых точек, расположенных в той местности, есть те, которые с гардеробщиком, и те, которые без. Вчера я заглянул как раз в такое вот, безгардеробное заведение. Оно привлекло меня названием и тем, что располагается на том самом месте, где всегда была пивная точка - зная консервативный нрав московского общепита, предполагаю, что и до войны, и при нэпе там толпился народ, в основном мужчины, конечно, с кружками в руках. Хотя нет, толпились мы как раз в эпоху автоматов, а до войны и при нэпе мы сидели и подзывали официантку жестом или выкрикивая ее имя. Собственно, преобразование этих заведений, хранивших приметы прошлого - хотя бы в виде возможности пить пиво сидя, - в медицинско-фискальные кафельные пивные автоматы ("стоячки"), произошло уже на моей памяти - в середине 70-х годов.

Заведение, мимо окон которого гремит, проезжая, трамвай, принадлежит небольшой сети пивных ресторанов, которые все называются единообразно, хотя они бывают разного разряда. Одно из центральных расположено на Киевской, аккурат за Макдональдсом - я там смотрел раньше футбол. Название двусмысленно - мы в пробке и мы в "Пробке" звучит одинаково и, бывает порождает всякие смешные недоразумения.

Вчера вечером я устал достаточно сильно для того, чтобы решительно пересечь трамвайные пути и толкнуть дверь заведения. Бесплатная газета, похожая видом на журнал, лежала в сенях на проволочной стойке. В заведении было накурено (хороший признак), официант был проворный малый, я сидел за двухместным столиком, у которого компания позаимствовала второй стул, что меня вполне устраивало.

Развернув газету, я сперва прочел про чешские деревни и какие у них там пословицы про пиво (мне понравилась, что де мол пиво лучше расплескать вследствие Паркинсона, чем забыть налить вследствие Альцгеймера). Листая дальше, я натолкнулся на захватывающий текст - речь шла об академическом издании Пушкина, глаза зацепились за ошибку в имени убитого в прошлом году зампреда центрального банка ("Андрей он был, не Александр. Андрей Андреич"), а потом чуть ниже опять зацепились за аттестацию "автор которых в прозаических своих произведениях превосходит Пелевина, а в поэтических - покойного Сапармурата Ниязова".

Тут уж я поднял глаза, чтобы сверху текста посмотреть, как он называется, и кто автор. Шустрый официант, подошедший в этот миг посмотреть, не нужно ли чего, посмотрел странно, так как подняв на него глаза, я по инерции улыбался, а раньше (в автоматную как раз эпоху) две разные и не знакомые между собой женщины мне говорили что-то в том роде, что эта моя улыбка есть лучшая аппроксимации улыбки идиота Швейка - я им сперва не верил, полагая, что они говорили так в момент досады, но потом пришлось поверить, видя как округлялись глаза тех, кто заставал это выражение моего тогда еще совсем не круглого лица.

Округлились они и у вчерашнего паренька. Я допил пиво, сложил газету так, чтобы она влезала в карман пальто и отправился к ближайшему метро. На пруду мальчишек радостный народ коньками звучно резал (пардон) лед, Грибоедов стоял, в большой задумчивости созерцая сверху стайки готов, в метро было тепло, а я думал об авторе текста, и думал еще, что стихи, где есть "только то, что сердце к сердцу говорит в немом привете", говорят о чем-то, что очень похоже на френд-ленту.