Ucropia o morte

Псой '1984'
старенькое эссе Псоя о "1984" с довольно оригинальной трактовкой романа
http://polit.ru/article/2004/11/06/revolution/

вообще описанное в романе вполне "архаично-революционно" (по Манну) - прогрессистская (местами) риторика сочетается с прорывом в архаичные глубины:
-"остановка истории",
-непрерывная война как перманентный потлач, эдакий холокост-всесожжение, в котором уничтожается почти весь прибавочный продукт
-реформа языка, в ходе которой всё более сокращается количество употребляемых слов, то есть язык архаизируется, архаичные языки отличаются небольшим количеством употребляемых слов

"власть ради власти" это наверное оруэллова издёвка над ницшеанской Wille zur Macht

тут близкое есть и раннему Платонову ("кончить историю", уничтожение секса, но у Платонова всё это для того чтобы "съебать со сраной земляшки" к звёздам, а у Оруэлла всё ради сохранения власти у элиты, правда, провинции Океании называются почему-то "взлётными полосами"*, куда это они взлетать собираются?), и отчасти неогегельянству, Александру Кожеву, что ли
сартрианское ничтожащее сознание против бытия-в-себе - антисексуальная диктатура партии против "великой матери" (Смит рассматривает в окно самку пролетария - "на освещенном дворе топала
взад-вперед между корытом и бельевой веревкой громадная, мощная, как
норманнский столб, женщина с красными мускулистыми руками и развешивала
квадратные тряпочки, в которых Уинстон угадал детские пеленки... \...\ ...мощная фигура во дворе приковывала взгляд. Вот женщина опять приняла
обычную позу - протянула толстые руки к веревке, отставив могучий круп, и
Уинстон впервые подумал, что она красива. Ему никогда не приходило в
голову, что тело пятидесятилетней женщины, чудовищно раздавшееся от многих
родов, а потом загрубевшее, затвердевшее от работы, сделавшееся плотным,
как репа, может быть красиво. \...\ У женщины во дворе нет разума - только сильные руки, горячее сердце,
плодоносное чрево.")
разум "хладных скопцов" (партия) против "жизненной силы, которой партия лишена" (пролы)
то есть учение партии это какой-то невероятный коктейль из отдельных идей Просвещения с архаикой -- причём подчёркивается, что всё это не имеет никакого отношения к эмпирическому мышлению, дважды два не четыре, а иногда три, иногда пять и т.д., исповедуется вера в какое-то магическое воздействие мышления на действительность ("покорение действительности" - это, возможно, аллюзия на раннего Лукача с его "Историей и классовым сознанием", "цельным знанием" и "пролетарской наукой", познание как переделка мира)
____________________________
*) любопытно, что в административном смысле господствует полная децентрализация, никакой столицы нет, нет отношений "метрополия - провинция", все провинции равноправны, объединяет их мифологизированная идеология партийного учения
вождя, судя по всему, тоже нет, ОБрайен говорит, что Большой Брат это лишь символ партии, Смит пытается добиться, живой человек это или нет, на что ОБрайен говорит, какая, мол, разница. Вообще это очень разумное имхо решение, смерть вождя зачастую вызывает какие-то апокалиптические настроения, чреватые опасными пертурбациями, поэтому вождя как живого человека быть не должно, пусть лучше это будет образ (что-то такое есть и в "Эквилибриуме"**, вождь давно умер, но его говорящую голову показывают на экранах), икона, на которую будет молиться быдло
**) вот ещё, кстати, один пример странного коктейля - гуманистическая пацифистская цель достигается совершенно несоответствующими средствами, ради вечного мира построим тоталитарное общество, в котором будут регулярно выпиливаться неугодные, и не только - у них, судя по всему, уничтожаются все животные и вообще все живые виды, кроме человека, это ведь по Циолковскому, который аргументировал это тем, что все виды, кроме человека, - носители "несчастного сознания" и их нужно уничтожить для их же блага, бо они ж мучаются, бедняжки (плюс уничтожить всех "неполноценных" людей, они тоже мучаются)
любопытно, что в "Эквилибриуме" цель общества - по сути апатия - это ведь цель либертинажа, в т.ч. и садистического извода. но апатия имеет ценность лишь будучи достигнутой через трансгрессию, изживание страстей, а не с помощью химии, инъекций, потому что химия даёт результат лишь от укола до укола, а пропустил укол - и всё может рухнуть

иудейская консервативная революция
любопытно, что Томас Манн недвусмысленно увязывал "архаичную революционность" с иудаизмом*
герой "Волшебной горы" иезуит Лео Нафта, провозвестник консервативно-революционных преобразований -- еврей по происхождению, сын мясника-иудея, благодаря профессии своего отца в детстве проникнувшийся мистикой крови. К-н Леонтьев желал, чтобы международное социалистическое движение было возглавлено русским царём, Нафта желал, чтобы во главе коммунистического интернационала встал папа римский

в "Докторе Фаустусе" один из "консервативных революционеров" также подтверждает свои взгляды примером из Ветхого Завета:
"Такие почитаемые каждым христианином библейские персонажи, как цари Давид и Соломон, а равным образом и пророки «с их болтовнёй о боге небесном» были для него уже захудалыми представителями обескровленной поздней теологии, понятия не имевшими о старой и подлинной иудейской сущности народного элохима Ягве и видевшими только «загадку первобытных времён» в обрядах, которыми служили этому национальному богу или, вернее, добивались его физического присутствия, в эпоху подлинной народности. Особенно доставалось от него «премудрому» Соломону: он так на него нападал, что мужчины только посвистывали сквозь зубы, а дамы удивлённо ахали.
— Пардон! — говорил фон Ридезель. — Я, мягко выражаясь… Царь Соломон, его величие… Не пристало ли вам…
— Нет, ваше превосходительство, не пристало, — отвечал Брейзахер. — Это был эстет, обессилевший от эротических наслаждений, а в религиозном отношении прогрессивный тупица, что очень типично для вырождения культа действенно присутствующего национального бога — носителя метафизической силы народа, в проповедь абстрактного, общечеловеческого бога на небеси, то есть от религии народной к всемирной религии. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать скандальную речь, которую он произнёс после сооружения первого храма и в которой спросил: «Может ли жить бог среди людей на земле?» — словно вся задача Израиля не состояла в том, чтобы создать богу жильё, шатёр и всеми средствами заботиться о его, бога, постоянном присутствии. А Соломон преспокойно витийствует: «Небеса тебя не объемлют, насколько же меньше храм сей, мною воздвигнутый!» Это вздор, это начало конца, то есть выродившегося представления о боге, характерного для псалмопевцев, у которых бог уже окончательно отправлен на небо и которые упорно поют о боге небесном, хотя Пятикнижие не знает такого местопребывания божества, как небо. Там элохим шествует впереди народа в огненном столпе, там он хочет жить в народе, ходить среди народа и иметь стол для закланий — избегая позднейшего, худосочного и филантропического словца «алтарь». Кто бы подумал, что псалмопевец заставит бога спросить: «Разве ем я мясо быков и пью кровь козлищ?» Вложить такой вопрос в уста бога — это нечто неслыханное, фривольный плевок просвещения прямо в лицо Пятикнижию, чётко определившему жертву как «хлеб», то есть как доподлинную пищу Ягве. От этого вопроса, а впрочем, уже и от речей премудрого Соломона всего один шаг до Маймонида, слывущего величайшим раввином средневековья, но по сути Аристотелева выученика, ухитряющегося «толковать» — ха, ха! — жертву как уступку бога языческим инстинктам народа. Итак, жертва из крови и жира, которая когда-то, посоленная и приправленная пряностями, кормила бога, давала ему плоть, является для псалмопевца всего только «символом» (до сих пор помню, каким неописуемо презрительным тоном произнёс это слово доктор Брейзахер): закланию подлежит уже не животное, а — как ни невероятно — благодарность и смирение. «Кто заклал благодарность, — сказано ныне, — тот меня почтил». Словом, всё это давно уже не народ и не кровь, а жиденькая гуманистическая похлёбка"

подобное видение Т. Манном проблемы подтверждает мою мысль о принципиальной непротиворечивости и даже неразличимости иудейства и "язычества", иудейство это по сути только разновидность "эллинства"
возьмём, впрочем, примеры если не культурно, то географически более близкие -- таких знатных консервативных революционеров, как Павел Флоренский, со смаком описывавший древние иудейские жертвоприношения в "Философии культа":
"Вечный огонь горел на нем: это был не очаг, а целый п о ж а р, в который непрестанно подкидывался материал горючий. Представьте себе треск, свист, шипение огня на таком жертвеннике. Представьте себе почти циклон, образующийся над храмом. По преданию, он никогда не гас от дождя. Но это было необходимо: что же тут удивляться, — ведь тут сжигали целых быков, не говоря о множестве козлов, баранов и т. д. Вообразите, какой стоял запах гари, сала, — если от одного шашлыка на Востоке несется чад на несколько улиц! Недаром на образном языке иудейского богословия жертвенник назывался ариэл, Лев Божий. Действительно, он пожирал и жертвы, и дрова. Количество жертв: по Иосифу Флавию, было на Пасху заклано 265500 агнцев; по Талмуду, Ирод Агриппа, чтобы подсчитать число поклонников, велел отделять почку — их оказалось 600000. При освящении Соломонова храма было заклано 22000 быков и 120000 овец. Порою священники ходили по щиколотку в крови — весь огромный двор был залит кровью. Вообразите, запах крови, тука, фимиама — слышно было в Хевроне — дыма — трубные звуки — от 21 до 48 во время жертвы всесожжения —пение бесчисленных хоров, конечно, блеяния, крики и стоны животных, вопреки стараниям их привести к молчанию. Со слабыми нервами сюда нечего было идти. Недаром существовал под угрозою смерти запрет иноплеменникам делать хотя бы шаг далее известного места. В день суккет — кущей — приносилось 70 быков: 13 в первый день, а там все менее на один, — ведь надо же их сжечь!
\...\
Повторяю, трудно было вынести ИСТИНУ высшей реальности, открывающуюся в культе. Прикосновение к ковчегу убивало, осквернение культа каралось смертью. В поток Кедронский спускалась жертвенная кровь, — и осадком крови удобрялась вся Палестина: столько было крови! Кровь, кровь, кровь — кровь, «в которой душа», — текла потоками. Свирепо вздымался «Лев» — жертвенный огонь, пожиравший добычу и возносящий пред Иеговою чад в сладкое обоняние. Но если страшно это, то сколь страшнее языческие культы, с их человеческими жертвами, с бросанием в разженные недра идолов — детей, с закланиями, с вырыванием сердца у живого человека (Мексика), со священными истязаниями и т. п. Один из таких культов карфагенян отлично описан Флобером в «Саламбо». Воистину в культ можно верить, и тогда он... истинно сущее из существующего, или же не верить — и тогда воскликнуть: Tantum religio potuit suadere malorum.
10. Все это страшно, ибо страшна Высшая Реальность."

плюс В.В. Розанов, этот великий знаток и ценитель отнюдь не скромного обаяния иудейства
______________________
*) Пастернак в "Докторе Живаго" тоже увязывает КР с Ветхим Заветом: "Эти декламации о вождях и народах могли бы вернуть нас к ветхозаветным временам скотоводческих племен и патриархов, если бы обладали силой повернуть жизнь вспять и отбросить историю назад на тысячелетия."