Лезть под кат интересно будет только тем, наверное, кто в курсе событий референдума о русском языке в Латвии.

 Кабинет Председателя Жилтоварищества. Стук в дверь.

Пряников: Разрешите?

Председатель Панкука: - Сожалею, но чтобы попасть ко мне на прием, нужно записываться за полгода.

Пряников: - Я записывался. Вот документ.

Председатель Панкука: - Замечательно, теперь вам останется только изложить свой вопрос в письменном виде в 100 000 экземпляров с нотариальным заверением.

Пряников: - Я изложил. Вот документы.

Председатель Панкука: - 100 000 экземпляров?

Пряников: - Больше.

Председатель Панкука: - Хм... Ну хорошо. Но все же, чтобы быть точными, нам нужно попросить компетентные органы пересчитать их, мало ли.

Пряников: - Уже пересчитали. Вот документы.

Председатель Панкука минуту стоит в оцепенении, потом наливает себе стакан воды из графина. Закрывает дверь. Дверная ручка остаётся у него в руке.

Председатель Панкука: - Чёрт... То есть, хорошо, присядьте. Нет, вот на этот стул, пожалуйста: эти кресла так... хм... для красоты. Лучше на них не садиться, там ножки, знаете ли, того... Присядьте, Пряниковс.

Пряников: - Пряников.

Председатель (снисходительно улыбаясь): - Пряяяниковс. Так в чём суть вашего вопроса?

Пряников: - Я хотел бы, чтобы на двери моей квартиры висела табличка «ПРЯНИКОВ» кириллицей.

Председатель Панкука минуту стоит в оцепенении, потом наливает себе ещё воды из графина. Задергивает жалюзи на окне. Жалюзи падают с грохотом, оставив клубы пыли.

Председатель Панкука (очень тихо): - Хорошо. Присядьте, Пряниковс.

Пряников: - Пряников.

Председатель Панкука: - Дорогой господин Пряниковс. Ваша семья  живет в этом доме уже с тысяча девятьсот... с какого, напомните?

Пряников: - С тысяча шестьсот какого-то. Не помню. Я тогда не родился.

Председатель Панкука: - С 17 века? Хм.... А...

Пряников: - Вот документы.

Председатель Панкука: - Ну хорошо, возможно. Наше жилтоварищество образовалось в  в тысяча девятьсот... впрочем, вы сами знаете, каком году, когда мы вышли из состава домоуправления.  Мы все помним, как в это домоуправление нас насильно загнал ваш троюродный дядюшка Батонов из соседнего жилтоварищества и как нам всем там было плохо. И внук этого Батонова до сих пор живет в квартире номер 6, что не может не огорчать всех жильцов нашего дома образцового быта.

Пряников: - Батонов-внук  тоже хочет табличку.

Председатель Панкука: - Что, простите? Как он может что-то хотеть, ему хотеть запрещено протоколом собрания жилтоварищества номер 1213/1312 от тысяча девятьсот, сами знаете, какого года.

Пряников: - Батонов говорит, он на том собрании не был.

Председатель Панкука: - Конечно не был. Участвовать в собраниях ему запрещено протоколом собрания жилтоварищества номер 1313/1212 от...

Пряников: - Но членские взносы же он платит.

Председатель Панкука: - Ну конечно же, платит. И мы разрешаем ему тут жить в его квартире и даже пользоваться черным ходом. Что с нашей стороны огромная уступка. Мы же все помним, как в тысяча девятьсот сами знаете каком году дедушка Батонова-внука насильно ворвался в наш дом, вселился, вывесил в коридоре по стенкам безобразные плакаты, громко слушал музыку, по субботам бесплатно работал и ходил строем по двору...

Пряников: - Да! Приехал! Но всё жилтоварищество встречало его цветами, кроме разве что мадам Аплиецибы. Потому что он приехал во время пожара  в жилтовариществе – он его и тушил. Я сам правда этого не видел, я сам тогда еще не родился...

Председатель Панкука: - Это ничего не значит, что не родились. Это ваш родственник, хоть и хм... дальний, и вы должны понимать, что ответственны. И никакого пожара в в тысяча девятьсот... впрочем, вы сами знаете, каком году, не было – это был фейерверк в честь приехавших  в гстси друзей мадам Аплиецибы – Аусвайсов.

Пряников: - Ничего себе фейеверк. В этом фейерверке вся семья из 3 квартиры пропала, кстати. Ну, из той, где сын мадам Аплиецибы теперь живет. Как их – Форшмаки?

Председатель Панкука: - Не помню таких. Мне кажется, мы отклонились от темы разговора. Также, ваш троюродный дядя пригласил сюда ещё членов своей семьи из соседнего жилтоварищества. Которые, вселившись, плевали семечками в подъезде, раскладывали воблу на газете и пили водку.

Пряников: - Водку с ними весь дом пил! Ваш же папа вместе с Батоновым...

Председатель Панкука: - Вот видите? Сами признаете, что они подорвали местные культурные традиции. Также сам Батонов по приказу властей Домоуправления выгнал из квартиры номер 5 папу мадам Аплиецибы. Как вам, Пряников, после этого мне в глаза-то не стыдно смотреть? Поэтому было бы совершенно справедливо, чтобы внук Батонова был выгнан из незаконно занимаемой им квартиры номер 6.

Пряников: - Но ведь квартиру номер 6 сами родственники Батонова  и пристроили. Да и кабинет этот – тоже. В  тысяча девятьсот... сами знаете, каком году. Ваш же папа вместе с Батоновым дом после пожара... ой, простите, фейерверка, восстанавливали. Квартиры и кабинета вашего  до этого просто не было.

Председатель Панкука: - А что же было?

Пряников: - Так как же... Ничего там не было, пока не пристроили, там пустырь был с кустами.

Председатель Панкука: - Отлично. Вот вы сами и подтвердили, что ваши родственники нанесли чудовищный ущерб природе. Вон, мастерские построили за домом. С каким трудом мы разбирали их на кирпич в в тысяча девятьсот...

Пряников: - А где крипич-то, кстати? Кирпич-то куда делся?

Председатель Панкука: - Мне кажется, мы отклонились от темы разговора. Итак, я думаю, что вопрс с Батоновым-внуком решён, а вы, Пряников, можете, так и быть, при желании здесь остаться, при условии признания факта фейерверка, а не пожара и регулярной уплаты членских взносов в жилтоварищество.

Пряников: - Да я и так плачу! И Батонов платит. И за ремонт парадной лестницы заплатил, хоть ему можно только через задний вход заходить.

Председатель Панкука: - Нам поганые деньги Батонова не нужны.

Пряников: - Но он же платит. Вы ж берете.

Председатель Панкука: - Но нам они не нужны.

Пряников: - А как же поломанная лестница? Отопление на зиму? Крыша протекает ещё...

Председатель Панкука: - Мы вступили в Союз Жилтовариществ Образцового Быта и они нам дали денег. И ещё нам дал денег Международный Фонд Жилтовариществ, а также...

Пряников: - И наши дети это будут отдавать.

Председатель Панкука: - Ха-ха-ха. В доме нет ни одного ребенка. И не предвидится. Как видите, мы, руководство жилтоварищества, преодолевая трудности в загаженном Батоновыми доме, все же чётко действуем по плану, как и полагается Жилтовариществу Образцового Быта.

Пряников: - Так как же табличка? По уставу надо собрание жилтоварищества собирать, чтоб голосовать, можно мне на квартире у себя «ПРЯНИКОВ» вывесить или нет.

Председатель Панкука: - Вот как интересно получается. Только что вы сами, Пряниковс, рассказали мне о поломанной лестнице и протекающей крыше, но при этом забываете, что на то, чтобы созвать собрание жилтоварищества, нужны средства. И не смотря на то, что в бюджете у нас средства, конечно же, есть, но они – только на самое необходимое: семиэтажный зимний сад, музей зверств Батонова и ремонт моего кабинета.  Да и какой смысл собирать собрание, если ясно, что все будут против вашей аморальной затеи.

Пряников: - А может и не все. Я в десятой квартире у пана Капусняка спрашивал, он сказал, что ему все равно. В двенадцатой Картопляники – мои родственники, их сын на моей племяннице женат. В пятнадцатой – родственники Батонова, они голосовать не могут. В восемнадцатой  – Галушко, тоже «за». Ещё Путра из седьмой - у них дочка замужем за племянником Батонова-внука. Только они уже давно из жилтоварищества уехали. Надоело говорят, крыша течет, платим взносы, а без толку. Ещё и лестницей парадной пользоваться людям не дают. А в первой вообще сказали, что они свою табличку вывесить хотят, на латгальском, они сюда первыми заехали. В пятой меня, правда, обещали побить, но так и не побили почему-то.

Председатель Панкука: - Эдак каждый на своем языке потребует, что ж это будет-то? Как это можно додуматься, отобрать у нас право на наши таблички, выстраданное в тысяча девятьсот сами знаете каком году!? Заменить наш язык – своим?

Пряников: - Э, погодите, я хотел только у себя, на своей квартире написать. Других я таблички не трогаю.

Председатель Панкука: - Ваша табличка будет угрожать уничтожением другим табличкам – законным и исконным. Мы соберем собрание, но вам же будет хуже, вот увидите. До свиданья, Пряниковс.

Пряников уходит, с трудом открыв дверь сломанной ручкой. Дверь за ним падает.

Оставшись один, Председатель Панкука  минуту ходит по кабинету взад-вперед, потом снова наливает себе стакан воды из графина.

Председатель Панкука: - Смех смехом, а ведь так и до перевыборов председателя договоримся. Что ж. Будем агитировать.

Достает большой лист бумаги, пишет на нем: «Не дадим отобрать у нас наши таблички! Наши таблички не могут существовать рядом с ненашими!». Выходит из кабинета и отправляется по квартирам – агитировать.

Председатель Панкука: - Темно, как в погребе. Хоть бы кто лампочку ввернул. Ну, народ... Таак... вторая квартира.

Звонит долго. Никто не откликается.

 Председатель Панкука: - Четвертая... тоже никого? Пойду на второй этаж... Чёрт, какая сволочь перила разломала?

Через некоторое время спускается, запыхавшись.

Председатель Панкука: - Крысы по подъезду как у себя дома ходят, совсем обнаглели. Ну и дом.

Из квартиры номер пять высовывается сгорбленная мадам Аплиециба. 

Мадам Аплиециба (старческий дребезжащий голос) : - Уехали они. Тииихо в доме... Хоть дышать легче стало.

Председатель Панкука: - Батоновы?

Мадам Аплиециба :  - А кто их знает. Давно никого не вижу.

Председатель Панкука (кричит вверх в лестничный проем): - Эй, вы что? У меня в списках жильцов дома – 300 человек! Кто взносы членские платить будет?

Мадам Аплиециба: - А что это за плакат у тебя? Хороший плакат. Надо его по всему дому расклеить. Чтоб Батонову не повадно было!

Председатель Панкука (успокоившись): - И правда. Пойду, размножу в хорошем качестве. Там еще деньги в кассе остались.