Путь в Синеву (Написал про Джармена)

Шестидесятый год. Несколько друзей путешествуют по Греции автостопом. Ночуют в районе города Дельфы. В роще возле источника. Утром купаются в этом  источнике и моют там одежду. Проезжающий мимо крестьянин впадает в ярость и вызывает полицию. Оказалось, что в античности это был  священный источник Аполлона. Местные жители по прежнему относятся к нему с уважением, поэтому вид голых британских туристов, плескающихся в воде, не вызывает у них симпатии.
Наверняка для большинства участников этого события оно не стало Событием. Просто незначительное  приключение во время летних каникул. Но один человек запомнил его навсегда. Майкл Дерек Элворти Джармен. Ему тогда было восемнадцать лет.

Он опишет его в последние годы своей жизни, в маленьком шедевре под названием «Chroma». Это будет книга, посвящённая цвету, но эпизод с источником попадёт туда не только благодаря ярко-зелёному цвету священной рощи. Он будет вспоминать про этот эпизод как про форму языческой инициации, определившей его дальнейшую жизнь.
«Мы купались в источнике Аполлона, там, где пифия говорила с оракулом. Я всегда считал, что именно после этого моего истинного крещения, я обрел  дар пророчества. Древние верили, что это источник поэзии, и приходили к нему за вдохновением.»

У него были причины симпатизировать античному язычеству. Он осознал свою гомосексуальность уже в детстве. По его словам — лет в шесть. Учёба в закрытой школе включала в себя эпизод с наказанием за «неподобающее поведение с другим учеником» и моменты, похожие на травлю. Не очень сильную. Только он рос в обществе, где его предпочтения нарушали закон.

Подростком Дерек внимательно следил за громким делом лорда Монтегю. Тогда ещё не было понятно, что скандал с арестом нескольких представителей высшей аристократии приведёт в итоге к либерализации законодательства. Он взрослел в период ожесточённых преследований за сексуальную ориентацию, это не могло не повлиять на его собственную радикальность и ожесточённость. Через много лет его будущий друг и соратник Питер Кристоферсон скажет про него и своё поколение в целом следующие слова: «Думаю, у геев есть определенное преимущество: когда они понимают, что они геи, это становится для них ощутимым доказательством того, что мир не таков, каким его все представляют. Возможно, эта черта, эта способность была только у людей, чья юность пришлась на время между 1960 и 1985 годами; потом возникла массовая гей-культура, и когда я смотрю на современную молодежь, то вижу, что они не считают себя другими. На самом деле нам повезло, и это одна из причин, по которой мы сразу же ощутили внутреннее единство, встретив Джармена. То же было и с Берроузом — с первых страниц его книг мы понимали, что в них есть нечто общее с нашим опытом, что-то глубокое и очень важное.»

Это осознание приводит Джармена в искусство. Богема всегда была сравнительно безопасной нишей для «людей лунного света». К тому же у Дерека всегда было очень сильное визуальное воображение. Он рисует картины. Пишет маленькую книгу холодных и сдержанных стихов. Живёт в сквотах в «свингующем Лондоне» даже чуть не попадает в массовку «Blow Up» Антониони. Правда в итоге он отказывается появится перед камерой, поскольку ему предложили надеть отвратительную футболку. Главное — он находит свой «медиум». Начиная с 71-го года молодой художник снимает на любительскую восьмимилиметровую камеру всё, что происходит вокруг него. После чего долго обрабатывает плёнку, накладывает разные фильмы один на другой, меняет цвета и яркость. Пока эти фильмы не превращаются в движущиеся абстрактные полотна. Очень красивые абстрактные полотна. Одновременно он работает художником оформителем на фильмах Кена Рассела, изучая таким образом механизм создания более традиционного, нарративного кино.
Это всё очень хорошо. Но подобная жизнь не даёт выхода скопившейся ярости.

Джармен решает снять фильм. Настоящий полнометражный фильм, в котором «гомосексуальность не представляет собой проблему». У него был опыт только работы дизайнером, маленькая команда и очень небольшие деньги. Но он точно знал, что хочет увидеть на экране. И этого он не мог увидеть нигде.  До него уже были  такие примеры «содомитской пропаганды» как великая «Песнь любви» Жана Жене и «Фейерверки» Энгера. Только это всё были короткометражки, демонстрировавшиеся полуподпольно. Ещё был удивительный американский анонимный (момент выхода на экраны) фильм «Розовый Нарцисс», но не похоже, что Джармен на тот момент знал о его существовании.
Так на свет появился «Себастьян»

Скажу сразу, это  самый худший просмотренный мной фильм Джармена. Талантливый, особенно визуально, но скучный. Слишком акцентирующий внимание на вопросе сексуальной ориентации. Джармен во всех своих фильмах наглядно демонстрировал свои пристрастия, но это никогда меня лично не раздражало, являясь  скорее необходимой частью художественной концепции. Здесь же количество обнажённого мужского тела на метр плёнки превосходит все мыслимые и немыслимые пределы. Мне, как гетеросексуалу смотреть на это было просто скучно. Хотя многим женщинам наоборот, этот аспект фильма и нравится.
На самом деле тут нужно делать скидку на тот факт, что это первый полнометражный фильм Джармена. Полулюбительский проект. К тому же основной задачей фильма была задача политическая, заключавшаяся в попытке сделать фильм, в котором мужская гомосексуальность была бы показана как вариант нормы. Более того, этот фильм был изначно предназначен для демонстрации в «общественных местах». В мировом маштабе в этом нет ничего особенного, Пазолини был раньше.Но для Британии это был прорыв.
Нужно признать. что упомянутые выше фильмы Жене и Энгера лучше на несколько порядков. Уже потому, что короче. С другой стороны, фильм поднимает одну из интереснейших культурологических тем, эволюцию образа Святого Себастьяна. Пожалуй нет другого христианского святого, которому так не повезло с поклонниками и интерпретаторами. На ранних иконах Себастьян изображался взрослым бородатым мужиком, всё же это был капитан, старый солдат, который  никак не мог быть манерным юношей. Но в итальянском искусстве его образ претерпел весьма специфическое изменение, художникам подозрительно нравилось изображать агонию обнажённого мужского тела.
«Развратные зрелища голых мужчин могут заразить дух женщин. У Святого Себастьяна, когда он привязан к своему дереву и утыкан стрелами, все члены окрашены и покрыты кровью из ран, не нужно показывать его нагим, красивым, обаятельным и белым…»
«Трактат о живописи» Г. Ломаццо (1584 г.).
Можно ещё процитировать известный анализ образа святого Себастьяна, написанный Мисомой в «Исповеди Маски»
«Магнус Хиршфельд помещает изображения Святого Себастьяна на первое место среди всех произведений скульптуры и живописи, пользующихся особым расположением гомосексуалистов. Это очень интересное наблюдение. Оно свидетельствует о том, что в большинстве случаев у гомосексуалистов, в особенности прирождённых, склонность к однополой любви сочетается и замысловатым образом переплетается с садистскими импульсами.»
Последняя фраза идеально описывает мир Джармена.

Условный развратный Рим, решённый в духе авангардного театра.  Фаворит императора Диоклетиана, юный красавец Себастьян,  внезапно объявляет себя христианином, со всеми вытекающими последствиями. Важное уточнение, всё происходящее озвучено на латыни, судя по всему это первый фильм снятый на мёртвом языке.
Фаворита ссылают в дальний гарнизон, в лапы к грубым и невежественным солдатам. Для подобного сюжета можно придумать жанр вроде   «мученикоксплотейшен», ведь история преследования первых христиан — это клад для эксплотационного кино. Голые тела, пытки, приставания. И посреди всего этого — Себастьян, молящийся Христу но при этом явно остающийся язычником. Несколько моментов в фильмы были сняты просто поразительно, в первую очередь эпизоды с поклонением Солнцу в стихах. В такие моменты фильм наполняется подлинной силой и напоминает про то, что автор некогда искупался в источнике Аполлона. Но таких моментов, к сожалению, мало, в остальном перед нами почти агитка. Красиво снятая, с отличной музыкой Ино. Но агитка.
Свою задачу он выполнил, для тысяч молодых людей «Себастьян» стал поводом принять собственную сексуальность. Раз это «гей-пропаганда», то миру нужно больше подобной  пропаганды.
Если бы это был его единственный фильм, то Джармена сейчас бы вспоминали примерно как Джеймса Бидгуда . Человек пришёл в кино из художественного мира и снял откровенный курьёз. Талантливый и оригинальный, но очень далёкий от «нормального» кино. К счастью, Джармен устроил своим фильмом достаточно серьёзный скандал. Его заметили и запомнили. У него будет достаточно времени на то, что бы научится снимать в формате полнометражного фильма.
Талант провоцировать скандалы у него уже был. Очень важный талант для конца семидесятых.
Новая сцена родилась у него на глазах, он был со своей ручной камерой на самом первом концерте Sex Pistols. С другой стороны, панк рок понравился ему своей злостью. Ещё до начала всей панк истерии он  тесно подружился с Джордан, продавщицей в магазине «Sex» и одной из poster girl британского панка. Их отношения в некоторых аспектах даже смахивали на эрзац-роман, похожий на его будущую тесную дружбу с Тильдой Суиндон. Она даже снялась в массовке в «римской сцене» в «Себастьяне». В результате Дерек оказался в уникальной позиции. Взрослый и умный автор, коллекционер книг по магии и алхимии наблюдает новое молодёжное движение начиная с его самых первых, неуверенных шагов. Он снимат свой второй фильм, «Юбилей», прямо в самом эпицентре этого культурного взрыва. Это ещё 1976, Year Zero.
Неровный фильм. Ещё ученический, не уверенный, но при этом хирургически точный. Разумётся, весельем «Юбилей» совсем не блещет, даже самые смешные эпизоды вроде пародии на Евровидение с лихой версией «Rule ,Britannia!» выглядят скорее пиром во время чумы.  Джармен, как сказано выше, оказался в самом центре зарождавшейся британской панк культуры уже взрослым, сформировавшимся художником. Поэтому сумел остаться трезвым. Он прекрасно знал, что ключевые фигуры панк-рока — интеллигентные и образованные люди, имитировавшие перед прессой «голос улиц» благодаря знакомству с шоковой тактикой дадаистов и ситуационистов. Что злобные панки — это подростки из художественных школ, ещё недавно одевавшиеся под Дэвида Боуи.  Так называемый английский панк был сочетанием музыки, скопированной от подлинных нью-йоркских панков и дизайна, придуманного в модном магазине «Sex» на Чаринг Кросс. Плюс умелая работа с британской жёлтой прессой, падкой на сенсации. Фальшивка, которая, внезапно для самих основателей, привела к подлинному массовому безумию, когда вышла из под контроля. Фильм Джармена, ясно замечает обе стороны движения.

С одной стороны, симпатии Джармена явно на стороне классической, сакральной западной традиции. Фильм во многом вырос из его нереализованного сценария «The Angelic Conversation of John Dee», поэтому в нём два временных потока. Мифическое время, представляющее собой  идеализированную Британию XVII века, в которой маг, в лице Джона Ди, демонстрирует с помощью ангела Ариеля грядущую смерть Великобритании ( включая ограбление и убийство Елизаветы II)излишне любопытной Елизавете I.  Второй временной слой — будущее после окончательной победы панк культуры. Грязное, разрушенное, циничное и аморальное, но Джармена явно завораживают своей дикостью  убивающие друг друга грядущие варвары. В целом он был очень расколотым автором, через всю его жизнь можно проследить как увлечённость традицией, так и склонность к тотальному бунту. Главное — он прекрасно видит всю подноготную романтического панк мифа. Не случайно в качестве главного певца в фильме выбран откровенный позёр Адам Ант, которого, по сюжету, покупает самый могущественный человек в Британии, Борджиа Гинз. Он превратил  в дискотеки, Вестминстерский собор и Букингемский дворец . И он прекрасно знает, что все эти раскрашенные бунтари отлично покупаются и продаются, оптом и в розницу. Именно это и случилось с панком в реальности. Адам Ант ещё будет петь перед Тэтчер. Не удивительно, что «дизайнеры с Чаринг-Кросс» этот фильм приняли в штыки, всегда неприятно видеть на экране правду о себе, любимом. Хороший фильм. Неровный, балансирующий между невероятно поэтическим эпизодом с «танцем Джордан», снятым на  восьмимилиметровую  плёнку и заканчивая вышеупомянутым выступлением Эмиль Нитрайт на Евровидении, очень лихим. Есть прямые отсылки к Блейку, судя по упоминаниям в черновике фильм был изначально ему посвящён. Более того, два времени, показанных в фильме, вполне можно назвать «временем невинности» и «временем опыта». Вопрос только в том, какое из них невинно, а какое — опытно.
Его следующий фильм будет целиком снят в «магическом» времени.
Джармен, при всей своей внешней авангардности и  эпатажности, был верным наследником британской литературной и магической традиции. И его странная фантазия на тему пьесы  Шекспира «Буря» является прекрасным примером  магического искусства. Не традиционного, но именно  магического. Снятого с искренней любовью к оригиналу. Классический текст.  Гениальный визуальный ряд, практически всё действие происходит в помещениях старого, заброшенного дома. Отличная игра актёров, особенно хорош омерзительнейший Калибан в исполнении Джека Биркета и просто замечательный Ариэль в исполнении Карла Джонсона. В принципе это первый по настоящему цельный и уверенный фильм Джармена.
Самое интересное здесь — авторская интерпретация текста Шекспира. Джармен считал эту пьесу мрачным завещанием, чем то вроде шекспировского «Сало или Сто Двадцать Дней Содома». Прощание с магической культурой, которая расцветала при Елизавете написанное под властью нового короля, во время наступления пуританской реакции и ссылке Джона Ди
Плюс личные нотки, не случайно он так сильно омолодил Просперо, придавая образу черты автопортрета. Джармен, безусловно, видел параллели между своим местом в современной культуре, маргинальным по причине его гомосексуальности, и маргинальным местом, которое занимала в классической культуре магия и алхимия. В итоге отсылки к магической традиции тесно переплетаются у него с вопросами сексуальности и власти. В случае с «Бурей» — в первую очередь с властью. В образе Просперо изначально присутствовали садистские черты. Хотя для Шекспира жестокость при подчинении хтонической природы Острова (в лице Сикораксы и Калибана) и стихийных сил (в лице Ариэля) явно были положительными качествами характера. Но в версии Джармена садомазохистская суть отношений Просперо и Ариэля действительно бросается в глаза.
И финальный бал с моряками и пением «Stormy Weather» несмотря на всю свою яркость и красочность, совсем не добавляет фильму оптимизма. Джармен, по понятным причинам, вовсе не считает гетеросексуальный брак по настоящему счастливым концом. И от будущего он не ждал ничего хорошего, скорее наступления очередного шторма. Хотя никто ещё не знал, что этот неизбежный шторм придёт в виде Эпидемии. Но уже в год выхода фильма к власти в Британии пришли консерваторы во главе с ненавистной ему Тэтчер, что сделало его рассуждения о пьесе как ответе на наступление реакции неожиданно актуальными.

Именно  эти мрачные предчувствия и делают этот фильм по настоящему сильным.
В принципе, на этом можно было бы закончить первую часть этого текста. Сняв «Бурю» Джармен полностью реализовал  себя как режиссёр, после этого он мог бы спокойно уйти из кино. На самом деле он и исчез надолго, следующие полнометражные фильмы он снимет уже в середине восьмидесятых. В эпоху эпидемии и политической реакции. Это будут совсем другие фильмы, заслуживающие отдельной статьи.
Только семидесятые Джармена будут неполными, без его самого оригинального проекта. «В Тени Солнца».

Это вершина его долгих экспериментов с восьмимилиметровой плёнкой. Он годами накладывал свои фильмы один на другой. Изменял цвета. Замедлял темп. Пока они не слились в одно грандиозное часовое полотно. Невероятно красивое, гипнотическое зрелище. Элементы ритуалов и образы из арканов Таро, слившиеся между собой в нечто неописуемое. В восьмидесятом он получил финансирование на перевод всего материала в видео формат. Для такого изображения требовался соответствующий звук. И он обратился за помощью к своему старому знакомому по лондонской богеме Дженезису Пи-Орриджу. Из этого простого решения родился подлинный шедевр. Throbbing Gristle записали для него длинное звуковое полотно. Пятьдесят четыре минуты холодного, плотного эмбиента, очень тёмного и безжизненного. У меня был период, когда я слушал этот альбом каждый день по нескольку раз, пока не запомнил наизусть изменения в структуре звука. Но настоящую силу этот звук приобретает вместе с визуальным рядом. Джармен сделал с изображением ровно тоже самое, что музыка в стиле эмбиент сделала со звуком. Растворил. Перемешал всю структуру, превратил цвет и свет в чистое движение. В истории кино было много ненарративных фильмов, но Джармен достиг в этом поле вершины. Настоящего совершенства. Пи-Ориидж подтверждает, что они стремились создать тогда «эмбиентное кино». В одном из текстов Джармена того времени даже появилась фраза «шумовое кино». Кино в стиле нойз.

В этом фильме нет никакой шоковой тактики, эпатаж отсутствует. Но он при этом является почти эталонным образцом индустриальной культуры. При всей моей любви к классическому индастриалу я вынужден признаться, что если бы от той героической эпохи можно было бы оставить только один образец, то я оставил бы «В Тени Солнца».
В качестве ответного жеста, 23 (разумеется) декабря 1980 года Дерек приходит с камерой на  концерт Throbbing Gristle в знаменитом гей-клубе «Heaven» и записывает материал для очередного экспериментального фильма. Его название, «T.G.: Psychic Rally in Heaven» совершенно невозможно адекватно перевести на русский, в варианте «Слёт экстрасенсов на небесах» исчезает обыгрывание названия клуба. Это не «фильм концерт», это чистый авангард. В течении восьми минут звучат фрагменты композиций с дебютного альбома группы «The Second Annual Report», на фоне которого идёт гипнотизирующий видеоряд, заключающийся в пятнах света, перетекающих в кадры с перфоманса. Не знаю, можно ли это назвать фильмом в общепринятом смысле, но вещь завораживающая и невероятно красивая. Хотя и тяжёлая для восприятия.В некоторые моменты кажется, что ты ясно видишь фрагменты скелетов. Возможно это кадры из старого фильма по «Аду» Данте, использованного в видеоряде. Но при внимательном пересмотре понимаешь, что это просто свет, тени, и силуэты музыкантов, спрессованные в нечто, неуловимое сознанием.

Если бы Джармена в начале 81-го внезапно сбила машина, то его жизнь выглядела бы совершенно цельной. Он уже прожил  в сознательном возрасте два блестящих десятилетия. Прожил их счастливо и продуктивно, всегда оказываясь на самом фронтире культурных изменений. Шестидесятые были временем больших перемен и наивности. Семидесятые потеряли иллюзии, но сохранили определённую свободу, неизбежно трансформировавшуюся в гедонизм. Наступавшее десятилетие изменило в итоге всё.
Впереди его ждал путь в синеву.