Хлеб со-образен Телу, а не преобразован в Тело. И в природу запредельную ему не надо ни превращаться, ни пронизываться ею. Со-образность же доподлинно становится приемлемым Богом даром, при со-образности Христу собрания. И правильно говорится, что еврей не стал бы пить кровь, не понимая, что под кровью подразумевается сама душа, вступающая в общение, а не вещество души, что единодушие тут не символическим вкушнием достигается через приобщение ("агнец жертвенный"), а предшествует всякому вкушению, вкушение скрепляет союз, и союз становится осязаем, а не умозрителен. Сотрапезник не подымет пяту на того, с кем состоит в "кровном" родстве реально. С кем достигнуто реально единодушие, а не символическое "подписание бумаг" ("а теперь выпьем", "ты выпил? .. без меня?"). Если единодушие формально, "формально- мистично", то предать, отравить - делать нефик. Можно поесть, попить, держа фигу в кармане или еще какой условностью огородившись, а потом сдать полицаем. Договор дороже денюх, я же с полицаями ранше договорился, так что формально всюду прав. За любую формальноть можно спрятать предательство и отраву.  Павел опровергает языческие жертвы - говоря что нету там беса - сравнивая идоложертвенное с евхаристичекой трапезой. Ну вы чтоль маленькие? - вопрошает: "Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? .... Что же я говорю? То ли, что идол есть что-нибудь, или идоложертвенное значит что-нибудь?  Нет, но что язычники, принося жертвы, приносят бесам, а не Богу".  Речь идет об общении: "Но я не хочу, чтобы вы были в общении с бесами.  Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в трапезе Господней и в трапезе бесовской". Участник в трапезе бесовской порицается, а не глотатель беса, заместо Бога. Со-образность хлеба Телу образует и абсолютную реальность, достоверность. Вот -Я, вот -от Меня, вот -ваше, вот -вы. Между "Я" и "вы" протянута прочная нить. Мое - ваше. Вы - Мои. Я - ваш. И никаких символов, упрятанных "под вид" и ничего "преобразованного" под этим видом в нечто, умом не постижимое. Образ это - вид, а не маска. Для еврея символ есть образ очевидный, он открывает, обозначает присутствие, а не скрывает его. Хлеб реальная со-образность телу, ибо тело в форме - не "круглой, шарообразной, совершенной", а - цельной. Форма у грека - стремление к идеалу. У  еврея - к цельности, обозначенности. Еврею пофик оригеновские шарики-ролики, он видит в форме то, что она являет. И Бог для апостолов уже тогда - образ явленный, но не всегда выраженный словами. И хлеб это форма единства, и существо его - питание единством. Вполне осязаемое. Питание это жизнь. И Бог это жизнь. И целое это - простое, оно разбито, его надо сложить. И Чаша - неиспиваема, и Хлеб - не перестает быть цельным.