Может ли в этом плане взгляд на сангху чем-то еще помочь христианским церквам? Я сталкиваюсь с дилеммой: с одной стороны, я убежден, что церковное сообщество как место, где познают опыт спасения и ведут соответствующий образ жизни, принадлежит к христианской вере. Более того, я с благодарностью утверждаю, что без этих прошедших через века церквей христианство, пожалуй, не могло бы более осознавать свою идентичность. С другой стороны, я вижу, для скольких людей сегодняшние, весьма отдалившиеся от Иисуса церкви заслоняют возможность сознавать свою христианскую идентичность. Тут образ некоей как бы «христианской сангхи» мог бы оказать вдохновляющее влияние. При этом я не имею в виду прямую ориентацию на буддийскую сангху. Скорее нам следует почерпнуть новые жизненные силы из соответствий между ней и древним христианством - прахристианским странническим радикализмом и монашеством. Конкретно я желал бы для себя таких христианских институций, которые, с одной стороны, делали бы возможной обязывающую христианскую жизнь и опыт, с другой — не навязывали бы себя остальным людям. Таковыми в христианстве могли бы быть монастыри, конгрегации, общины, сообщества меньшинств, критически настроенных и ориентированных на Иисуса и раннее христианство. Христианским церквам следует отказаться от ставшего ныне невозможным «шпагата» между тем, чтобы быть критическим меньшинством, и тем, чтобы в то же время быть всем народом, или между тем, чтобы представлять «общество контраста», и тем, чтобы представлять все общество.

От основателя к религии
Превращения основателя религии в Бога, движения - в институцию, внутреннего - во внешнее, революционного - в консервативное и традиционное, меньшинства - в государственную церковь суть процессы в развитии религий, протекающие почти всегда по некоему общему образцу. Дальше я хотел бы затронуть один аспект, связанный с темой напряжения между обществом и индивидуализмом.
Мы узнали о деификации (лат. обожествлении. - Прим. пер.) Будды; мы также видели по «учению о трех телах», что довольно рано возникли различные образы исторического Будды: человек, сверхчеловек (бодхисаттва), духовный принцип (дхарма), «бог» (татхагата). Различные формы телесности (духовное тело, соматическое тело и т.д.) обнаруживаются как в воскресении, так и в учении трикайя (санск. о трех телах. -Прим. пер.). Я указывал на параллели с учением о Троице, а также на то, что каждый религиозный основатель, да и, по сути, каждый святой подвергается процессу деификации, так как иначе он оставался бы только обычным человеком. Это возвышение просто неизбежно. В этом плане каждый религиозный основатель и проповедник религиозного учения оказывается гарантом своего учения. Или иначе сказать: провал религиозного движения, восходящего к своему основателю, узнается как раз по тому, что такого возвышения основателя после его смерти не происходит.
Только возвышение это производят другие: последователи. Сами основатели - это лишь отдельные личности, которые могут смотреть на самих себя как на сынов Божьих или Просветленных, но это должно быть признано социально, т.е. их соплеменниками, иначе их забудут как каких-нибудь фантазеров. Как же происходит это возвышение? Отчасти это зависит от самого учения (оно дает «хорошие» ответы на религиозные вопросы времени), отчасти, что менее существенно, -и от институционализации учения. Для этого требуются прежде всего возможности перетолкования символических систем отдельными людьми и возможность религиозных революций на базе развившихся общественных структур. Причина того факта, что появление в современном обществе таких религиозных основателей, как Будда или Иисус, едва ли еще возможно, в том, что теперь религия как смысловая и символическая система - всегда лишь одна из многих других, так что религиозные изменения вряд ли еще могут быть революционными для общества. Появись сегодня Будда или Иисус, они уже не смогли бы оказаться обожествленными после своей смерти и иметь большое влияние, — оно было бы весьма ограниченным. Поэтому новые религиозные основатели, наверно, уже невозможны.