Продолжу

Павел, кстати, старался вывести все эти вопросы из порочной схемы «можно-нельзя». – Из под закона. Предлагал говорить о естественном:  полезности- неполезности любого деяния. Мораль не читал, регламент не составлял. Светлые батюшки так объясняют слова Павла – неполезно это православноый аналог нельзя, еще более крутой, потому что нанесение вреда духовному здоровью можно считать самоубийством, а самоубийство нельзя. – Ну примерно так, с такой железной логикой. Никто никогда от нельзя не отказывался и не может. – Почему так? Потому что христианство это персоналистическая религия, как отважился сказать Бердяев, почему-то полагая, что говорит нечто поперек баранам-иерархам. Бердяев-то наивно считал, что персоналистическая означает – дать больше персоне возможностей творить  и все такое. – Вот что значит магия слова. Если паства превращена в мычащее быдло, то выход почему-то должен найтись в «персоналистичности».  Обычно мычащие иерархи, даже не мычали в ответ на такое предложение развести стадо по стойлам. Христианство исторически сложилось как персоналистическая религия, и не надо в нем открывать заново америку. Историческое христианство это религия эгоизма. Глубоко антицерковное, антисоборное явление. Безынициативные эгоисты – так называемые «христиане», и пытаться сделать из них эгоистов инициативных  - пустая затея. Эгоисты бесплодны, все что они могут, это поддакивать своим баранам, обучающим их особо изощренным способам издевательства над ближними.

Итак, морали ни в словах Христа, ни в словах апостолов – нет. Есть предложение следовать естеству, освобождаясь от неестественности, предлагаемой посторонними хотениями. Надо сказать, что неестественность вполне умело маскируется под естественное. А человек в этом смысле еще хуже свиньи – ни в сексе ни в жратве, ни в прочих не разборчив. От этого так логично выглядят бредни Евагрия монаха о том, что естество надо задавить и не давать высовываться. Зверь не способен создавать себе желания, они у него какие есть, такие и есть. А человек может. И жрать через силу, и япстись через силу, тренируя в себе возможность хотеть несбыточного. Только врядли это можно назвать желаниями. Ну для чего себе человек устраивает стимуляторы – виагры всякие. Вроде уже – все, отстрелялся. Не приподымается и не вытекает уже ничо. Довтыкался. Самое время утихомириться и пожить во всяком благочестии и чистоте. Или жрать. Уже не лезет ничего. Неохота. От всего запоры или поносы, на житие хватает корочки хлеба и кружки кипятка, ан - нет.  Я еще страусиных ииц не жрал со взбитыми слифками. И снова понос. Или запор. Или за виагрой в аптеку. Это, конечно, никакие не желания. Это – похоти. Посторонние хотения. Они ему заместо жизни.

А потому что у человека с годами сильно утрачивается самое благое желание – желание жить.

(потом еще продолжу)