Итак, есть монахи, хранящие и полагающие смысл монашества в нахождении своего пути как пути одиночки, посчитавшему для себя выход за рамки своей индивидуальности единственно возможным способом стать личностью; и есть монахи принявшие для себя и переносящие в Церковь  идею монашества, некоей сконструированной, искусственной религии, очень мало имеющей общего с христианством и его смыслом узкого пути для всякого исповедующего Христа своим Спасителем и Богом.

Первые выковыревают из себя нежить, чтоб зажить полной жизнью, напряженно обращены в девство как в райский потерянный образ, и имеют подлинную скорбь об утрате этого чувства. Такие для нас были и остаются образцами, даже если живут давно уже среди нас и стали нам привычны, обыденны своей напускной неброскостью и неоригинальностью. Смирение таких обнаруживает себя подчас в отточенных, обдуманных, сдержанных фразах, или тонком юморе, ненавязчивой доброжелательности, даже – незлой, нарочитой грубоватости (такие, кстати, есть и в интернете и ведут настоящую просветительскую и миссионерскую деятельность  {в сторону – никогда их не трогал, ибо боюс схлопотать по мозгам:)}

Вторые, которые вечно лезут в первые, настоящие мастера ереси и демагогии, дети своего отца Геббельса, создают из людского материала комфортную для себя оболочку, рыкают как драконы призывами, лозунгами, крадут чужие непрожитые мысли для подстилки своей гордыни, врут и себе и нам, что христианство это поп-механика обслуживания и обхаживания клуба одиноких сердец, косят под умных или просто – прозорливых, сверкают гласками на наших беременных – от нас беременных! – или готовых забеременеть (хотя бы ясной мужской мыслью!) женщин, и выясняют: не был ли сотворен сей грех в среду.

Дураки, короче.

Вторые, конечно; первых мы любим и втайне им завидуем.